камня и принялся разминать затёкшие руки.
– Кошмарный инструмент, – проворчал он, плюхнувшись на песок и вытянув ноги. – Хуже я ещё не слышал. Надеюсь, что теперь от твоей игры мне не будет крутить кишки от ужаса.
Ситрик не смел пошевелиться. Он так и замер, сидя на камне и сжимая в уставших пальцах тальхарпу и смычок. Музыка выжала его, как творог.
– Расскажешь про руны? – напомнил нёккен, выводя парня из оцепенения.
Ситрик облизал засохшие губы, подумав о том, что духа ему точно нечему учить. Главное, не проболтаться Эгилю, что нёккен играет гораздо лучше, чем тот мог себе представить. Ситрик и не догадывался, что деревья в самом деле пустятся в пляс.
– Расскажу, – хрипло произнёс он и, положив тальхарпу на короб, сел на песок рядом с нёккеном.
Пришла Илька и, сжимая в руках свёрток трав, опустилась на краешек камня. Двигалась она бесшумно, и, кажется, увлечённый нёккен даже не заметил, как она возникла у берега ручья.
Ситрик начертал на песке последовательность рун и принялся объяснять, как каждая из них будет сочетаться с другой. Нёккен слушал внимательно, ловя каждое слово, и, взяв в руки инструмент, принялся негромко водить смычком по струнам, усердно повторяя руны.
– Это бесполезнее дырявых башмаков, – ругался он, записывая следом за Ситриком руны и наигрывая их. – Разве можно так кого-то научить? Ты бы в жизни не заиграл при такой учёбе!
Однако парень видел, что руны понравились нёккену. Исписав песок, он подобрал острую ракушку и принялся дальше царапать ею по камню. Он быстро складывал руны, придумывал свои и тут же находил им объяснение.
– Что за дух научил тебя этому? Если встретишь его, ударь и брось обратно в воду, чтобы он никогда больше не высовывался! – продолжал бурчать нёккен.
Не скоро он, увлечённый, наконец вернул тальхарпу, обещая и грозясь, что возьмёт свою и игра выйдет куда лучше. Ситрик сложил её обратно в короб и вместе с Илькой вернулся в город. Он хотел было попрощаться с нёккеном, но тот исчез, бесшумно нырнув обратно в воду и оставив на песке после себя кривые, написанные торопливой рукой руны.
Вечером снова был огонь и снова были танцы, на которые Эгиль взирал с тоской обречённого на рабство человека. Верно, звон битв и свист ветра в натянутом парусе были ему куда ближе однообразных песенок и извечных хороводов радостного народа.
Вёлунд ушёл из чертогов, и путь его лежал в Свартальвхейм, где его ждали преданные помощники и столь же одарённые кузнецы – тёмные альвы.
Получив назад свой инструмент, Эгиль несколько ободрился, но поскорее спрятал его под стол, чтобы соскучившиеся за день по танцам альвы вновь не заставили его играть.
– Как прошло? – спросил он у Ситрика, отпихивая ногой Блоху от короба.
– Илька нарвала трав. А нёккен научил меня играть, – поведал парень, садясь за стол напротив, и Илька опустилась рядом, прижимая к груди свёрток.
Взгляд Эгиля стал суров. Он медленно поднял на Ситрика глаза и переспросил:
– Нёккен? Научил играть?
– Да, – ответил юноша, чувствуя, как у него краснеют уши. За волосами этого хотя бы не было видно.
– Срань на башмаках, парень! – ругнулся Эгиль. – Это же теперь ты будешь играть лучше меня.
– Не знаю…
– И деревья танцевали, да? Так, как рассказывают?
– Да, – смущённо подтвердил Ситрик. – Но я пока сам не пробовал играть.
– И не пробуй! – Голос Эгиля был суров. – Хотя бы не при мне. Я не выдержу такого позора… А он что-то попросил взамен?
– Я показал ему руны.
Тут уж музыкант покосился на Ильку так, что та потупила взгляд, уставившись в стол.
– Какой безобидный нёккен. Кроткий, как ягнёнок, – хмыкнул Эгиль. – Я думал, что он у тебя девушку за такое на дно утащит, как это обыкновенно бывает. Пока среди людей тёрся, столько про духов воды наслушался. А этот и играть научил, и обвести себя за нос позволил. Ну каков…
Илька нахмурилась, смерив взглядом сначала музыканта, а потом Ситрика. Кажется, слова Эгиля мигом взрастили в ней ярость.
– Он мог меня утопить из-за учёбы?! – возмущённо проронила она.
– Мог, – подтвердил Эгиль.
– И вы оба не предупредили меня об этом?
– Что теперь уж волноваться, девица. Что не случилось, то уж не случилось.
– Я не подумал об этом, – смущённо пролепетал Ситрик.
– Руости! – шикнула она.
Илька пихнула его в плечо, и Эгиль, наконец отринув грусть, весело усмехнулся, наблюдая за ними.
– Ну и как тебе игра нёккена? – продолжал допытываться музыкант.
– Не так уж и лучше твоей, – произнёс Ситрик, принимая из рук служанки мясо и поднос с яблоками, на которые тут же набросилась голодная Илька, перестав прорубать взглядом дыры в провинившихся мужчинах.
– Ох, врёшь ты, парень, – прищурился Эгиль.
Ситрик опустил взгляд в свою миску, и музыкант покачал головой. Эгиль принялся постукивать пальцами по столешнице, верно выдумывая новую мелодию. Взгляд его снова стал печален. Парню кусок мяса в рот не лез, а потому он тоже взял со стола несколько красных яблок и задумчиво провёл по их шкурке пальцем. Яблочки оказались пушистые на ощупь.
– Что это? – удивился Ситрик.
– Персики. Вкуснее них только плоды из сада Идунн, – бросил Эгиль, не прерывая настукиваемого ритма. – Альвейд называет их яблоками, которым холодно. Потому-то они и покрыты мехом.
– Вкусные очень, – сказала Илька, и Ситрик увидел, как она прячет крупные косточки мохнатых яблок в свёрток с травами.
Поев, нойта успокоилась и перестала злиться. Ситрик надеялся, что Илька не станет рассказывать матери о том, что он водил её к нёккену, иначе та в самом деле вышвырнет его из дома. Хотя… вряд ли девушка вообще что-либо рассказывала матери.
Он снова посмотрел на неё, чувствуя, как всего за день она переменилась. Илька попыталась угостить Блоху пушистым яблоком, но собаке угощение не понравилось. Нойта впервые закатала рукава, не боясь показать метки, оставленные на коже Смертью, будто приняла их, когда нашла и собрала все травы, необходимые для Зелёного покрова. Ситрику отчего-то было стыдно перед ней за то, что она дала Ингрид клятву, будто это он заставил её.
Наконец Блоха распробовала угощение, и Илька, задорно смеясь, принялась чесать виляющую хвостом собаку. Кажется, Ситрик впервые слышал её смех, похожий на звон серебряных привесок и бубенцов Брисингамена. Он и сам улыбнулся. Услышать её смех оказалось потаённым, прежде неведомым счастьем.
– Не хочешь станцевать со мной? – вдруг произнёс Ситрик, сам того не ожидая.
Илька подняла на него взгляд, нахмурившись, и парень увидел в её глазах недоверие, обжёгшее его, точно мороз.
