«Меня бросает в дрожь от мысли, что через три с половиной года он станет совершенно самостоятельным и мы не сможем оказывать на него абсолютно никакого влияния, кроме морального! Я пытаюсь сейчас не думать об этом ужасном времени! Он, конечно, быстро развивается, но как! Это развитие бедного и совершенно ленивого интеллекта. Боже мой, я даже представить себе не могу, что случится, если я умру следующей зимой! Эти мысли не дают мне покоя. Его дневник намного хуже, чем самые обыкновенные письма Аффи (принца Альфреда). И все это из-за его патологической лени! Конечно, мы еще надеемся на лучшее, но я боюсь, что даже самые большие перемены не смогут сделать его пригодным к будущему положению. Единственное его спасение — и всей страны тоже — заключается в благотворном влиянии дорогого папы, совершеннейшего человеческого существа».
«Мне очень грустно думать о нем, — говорила королева своей дочери уже по другому поводу. — Он такой ленивый; такой слабый. Дай Бог, чтобы в будущем он немного повзрослел и стал более серьезным». Принц Уэльский действительно был менее общительным и интересным по сравнению с другими братьями, которые отличались веселым нравом, уживчивым характером и общительным темпераментом. «Когда я вижу Аффи и Артура и смотрю на... (ты знаешь, кого я имею в виду), меня охватывает чувство отчаяния! Систематическое бездельничанье, беспрерывная лень и негативное отношение ко всем окружающим — все это разрывает мое сердце и наполняет душу праведным возмущением».
В другом разговоре королева с грустью сообщала, что ее подавляет даже физическая внешность принца. Она часто жаловалась на то, что у сына слишком маленькая голова, слишком крупный, как у всех Кобургов, нос, слишком выпуклые, как у всех представителей ганноверской династии, глаза и так далее. Кроме того, ее раздражали его маленький рост, покатый подбородок, ранняя склонность к полноте и «совершенно женская манера» носить длинные волосы.
Когда в ноябре 1858 г. принца Уэльского посвящали в рыцари ордена Подвязки, королева невольно обратила внимание, какие короткие и толстые у него ноги в рыцарском одеянии. Позже она опять неодобрительно отозвалась о его «бледном, тоскливом и угрюмом» внешнем виде. Правда, королева признавала, что у ее сына доброе и теплое сердце, но при этом — «...Боже мой... какой он неразвитый!».
Значительная часть всех этих упреков объясняется тем, что она считала его «карикатурой» на себя и видела в нем свои собственные недостатки, но только многократно увеличенные. Примерно такого же мнения придерживался и барон Штокмар, который считал, что мальчик является «увеличенной копией своей матери». Но если королева с ранних лет стремилась исправить свои недостатки или хотя бы скрыть их от окружающих, то принцу Уэльскому это не удавалось.
Принц Альберт тоже неоднократно выражал беспокойство по поводу своего сына. Наибольшее разочарование он испытал, когда воспитатель мальчика полковник Роберт Брюс написал ему отчет о развитии принца Уэльского. Сперва полковник признал, что он довольно забавный и смышленый, но при этом совершенно необузданный и не склонный к нормальному восприятию окружающего мира. Кроме того, он чрезвычайно эгоистичен и постоянно демонстрирует пренебрежительное отношение к другим людям. Парень явно абсолютизирует важность придворного этикета, придает слишком большое значение одежде и не проявляет абсолютно никакого усердия в учебе, довольствуясь бесконечными и совершенно бессмысленными дискуссиями и спорами с учителями. Другими словами, он не интересуется ничем, кроме одежды. «Даже во время детских игр, — говорил принц Альберт, — его больше занимала собственная одежда, а не сама игра».
Нет никаких сомнений, что он был «живым и подвижным мальчиком, обладающим довольно острым умом, но только в том случае, если мог сосредоточиться на каком-то одном предмете, что бывало крайне редко. В большинстве случаев его ум был похож на пистолет, спрятанный на дне дорожной сумки, который невозможно было быстро достать в случае нападения грабителей».
«Бедный Берти, — сокрушалась королева, — он так огорчает нас. В его характере нет ни малейшего намека на вдумчивость и рассудительность. Он вообще ничем не интересуется, кроме одежды! Никакого интереса к учебе, напротив, как только начинаешь говорить с ним об этом, он сразу же уклоняется в сторону».
Вскоре после возвращения принца Уэльского из Берлина, где он был в гостях у своей сестры, его отправили в Рим для обучения искусствам и получения дополнительных «знаний и информации» об окружающем мире. В качестве ответственного сопровождающего снова был назначен полковник Брюс, получивший довольно подробные инструкции принца-консорта по поводу программы обучения принца и обеспечения его личной безопасности. Полковник Брюс получил ранее указание королевы зорко следить за поведением принца и ни в коем случае не допускать свободного общения с любыми «иностранцами или просто незнакомыми людьми». Она считала «чрезвычайно важным, чтобы его королевское высочество не оставался наедине с чужими людьми и не давал повода обвинить его в ведении каких-то переговоров с представителями иностранных государств».
Из своей поездки в Италию принц Уэльский так и не смог привезти сколько-нибудь серьезных познаний. Когда он вернулся домой, родители решили отправить его на три месяца для весьма интенсивной учебы в Эдинбург, после чего он должен был бы продолжить образование сначала в Оксфорде, а затем в Кембридже. Но и здесь официальные отчеты о результатах обучения не порадовали отца и мать. «Главной проблемой Берти, — писал принц-консорт своей старшей дочери в Германию, — является его неописуемая лень. Никогда в жизни я не встречал такого отъявленного и чрезвычайно хитрого лентяя... И тем более огорчительно, что это мой собственный сын и что он может в любую минуту быть призван к управлению огромной страной, над которой никогда не заходит солнце».
Подвергая сына такой жесткой критике и упрекам, королева и принц-консорт с удивлением узнали, что их Берти успешно сдал свои первые семестровые экзамены, а декан колледжа Церкви Христа вообще был в восторге от юноши, которого считал «простым, слегка наивным, скромным и очень милым парнем», будучи весьма удовлетворенным его академическими успехами.
Не менее лестные отзывы о принце Уэльском получили родители из Германии, куда он поехал, чтобы провести остаток пасхальных праздников, в 1860 г. Стареющий, но все еще мудрый барон Штокмар был в восторге от успехов принца и поспешил порадовать своим открытием его родителей. «То, что вы обнаружили в этом юном джентльмене серьезные признаки улучшения, — писал принц-консорт в ответ на письмо барона Штокмара, — является для нас огромной радостью, поскольку сердобольные родители, которые души не чают в своем ребенке, как правило, не могут составить себе достаточно правильного и объективного представления о качествах своего чада. Более того, они слишком требовательны, часто недооценивают его и чересчур нетерпеливы, когда их желания не находят быстрого воплощения в поведении ребенка».
Летом того же года принца Уэльского послали в Канаду, где он должен был представлять интересы родителей и впервые заявить о себе как о самостоятельном и достаточно взрослом человеке. Принцу оказали в Канаде весьма теплый прием, а официальные отчеты о его поведении были вполне удовлетворительными. Еще более приятные новости поступили к родителям из Соединенных Штатов Америки, куда принц Уэльский отправился из Канады. По словам Брюса, принц «произвел на американцев чрезвычайно благоприятное впечатление». Королева была очень довольна такими приятными новостями и предоставила сыну практически безграничный кредит доверия. «Он действительно пользовался за рубежом необыкновенной популярностью, — сообщала она старшей дочери, когда принц уже возвращался домой, — и, несомненно, заслуживает самой высокой оценки, которая будет дана его поведению в той же мере, в какой раньше он получал выговоры и упреки».
Принц-консорт тоже был готов признать достоинства своего сына и объяснял успех его «грандиозного зарубежного турне», как выразился король Леопольд, прежде всего личными качествами. И королева была счастлива, что ее непутевый, как они считали раньше, Сын был «принят в Соединенных Штатах с таким радушием, с которым американцы не принимали ни одного зарубежного гостя». Правда, при этом королева старалась быть осторожной в своей оценке поведения сына и предположила, что теплый прием принца Уэльского в Соединенных Штатах отчасти объясняется теми теплыми чувствами, с которыми американцы относятся к британской королеве.
Юный герой благополучно вернулся домой и был встречен в Виндзоре многочисленными поздравлениями по поводу успешной поездки. И хотя он выглядел «желтым и болезненным» по сравнению с загорелым, крепким и красивым братом Аффи, королева осталась вполне довольна его внешним видом и даже отметила про себя некоторые улучшения, Ей показалось, что он заметно подрос, возмужал и приобрел некоторые черты взрослого мужчины. Правда, при этом она выразила недовольство тем, что он стал «слишком болтливым» и у него неизвестно почему появилась привычка расхаживать с сигарой в зубах.
