10.
[Личный характер всех проявлений высших сфер. Дела свящ. Востокова, Восторгова, архиеп. Иннокентия. Отношение к Поливанову. Штюрмер и пятимиллионный секретный фонд на печать. Уход Поливанова. Назначение Шуваева военным министром. Дело настоятеля Федоровского собора Александра Васильева.]
Та же черта личных отношений оказалась[*] и в делах протоиереев Востокова и Восторгова. Выступление отца Востокова в проповедях в приходской подмосковной церкви с преобладающим фабричным составом прихожан и затем помещенная им на страницах издаваемого им религиозного духовного журнала петиция, направленная против влияний Распутина, за подписью его и прихожан, в связи с близостью Востокова в семье[*] Самарина, о чем я уже упомянул, послужили основанием к тому, что его деятельности было придано значение отражающихся влияний Самарина. Поэтому, несмотря на просьбы прихожан, печатные выступления отца Востокова по поводу его пастырской деятельности и отношения к нему специальной назначенной для расследования ее комиссии, епархиальное начальство настояло на исполнении отцом Востоковым требования об уходе его из означенного выше прихода. Только перевод его в уфимскую епархию положил конец возгоревшейся по этому поводу газетной полемике, оставив после себя глубокий след в среде взволнованного отношением к отцу Востокову московского духовенства. Вмешательство в это дело уфимского епархиального архиерея еп. Андрея, в миру кн. Ухтомского, двоюродного брата А. Н. Наумова, как я уже раньше показал, ярого противника Распутина, вызвало со стороны последнего и А. А. Вырубовой неудовольствие против него и владыки митрополита Питирима. В св. синоде уже начались разговоры вообще о деятельности еп. Андрея, его публичных выступлениях по вопросам общественной жизни с либеральным оттенком высказываемых им взглядов, и когда еп. Андрей, не дожидаясь прохождения обновительной приходской реформы, начал осуществлять некоторые ее начала, в особенности в предоставлении прихожанам своей епархии права выбора духовенства, то состоялось даже заседание св. синода, не убедившегося доводами, представленными лично еп. Андреем, и был поднят вопрос об устранении его от епархиального управления. Вопрос этот в дальнейшем не получил осуществления единственно из-за боязни раскола, который мог бы последовать после удаления на покой еп. Андрея, так как св. синод опасался как публичных выступлений со стороны самого владыки с объяснением причин его ухода, так и поддержки прессы, всегда благожелательно относившейся к деятельности еп. Андрея, в чем я, будучи давнишним знакомым и почитателем владыки еще со времени моей службы в Поволжьи, где протекала его миссионерская чреда служения православной церкви, так же уверил и митрополита, и А. А. Вырубову, и Распутина.
Что же касается прот. Восторгова, то, как я уже отметил, он был давно знаком с Распутиным, поддерживая с ним дружеские отношения; Распутин относился к нему благожелательно и, во время моего состояния в должности как Распутин, так и А. А. Вырубова под влиянием А. Н. Хвостова, старого, — близкого и дорогого знакомого Восторгова, даже оказывали последнему поддержку в его стремлении получить викариатство в Москве; но так как владыка митрополит Питирим, в виду поднятого около этого назначения столичными органами шума и других соображений, был против этого назначения, на котором, под влиянием прот. Восторгова, настаивал московский митрополит Макарий, то, по мысли владыки Питирима, предполагалось, в виду миссионерских по Сибири заслуг пр. Восторгова, предоставить ему, в виду смещения архиепископа Иннокентия[*], иркутскую архиепископскую кафедру, о чем мне передавал сам владыка Питирим. Я лично был мало в то время знаком с прот. Восторговым, и после своего ухода я узнал, что он обвинял меня в уходе А. Н. Хвостова, деятельности которого на посту министра внутренних дел придавал большое значение. Когда ко мне в этот период зашел вечером А. И. Дубровин, то, в присутствии Комиссарова, за чайным столом я начал расспрашивать Дубровина о его откровенных взглядах на личность и деятельность некоторых представителей монархических организаций, которых он знал с первых дней появления на арене политической жизни.
Характеристики Дубровина были метки и обнаруживали его большую наблюдательность и знание слабых сторон интересовавших меня лиц. Давая очерк Восторгова, с которым у Дубровина, как я заметил и на монархическом обеде у себя, отношения были натянуты, Дубровин, в доказательство правильности своего взгляда на пр. Восторгова, привел мне пример отношения последнего к Распутину, так искренно ему помогающему в достижении епископского сана, и указал мне на одно из последних изданий прот. Восторгова, где он стал на защиту прот. Востокова по поводу выступлений последнего против Распутина и, делая критический обзор актов упомянутой мною следственной комиссии, в несколько, правда, туманных выражениях очертил роль Распутина в этом деле. При этом А. И. Дубровин добавил, что он хочет ознакомить Вырубову с двойственностью поведения прот. Восторгова в его отношениях к Распутину, открыть ей глаза на прот. Восторгова и показать ей этот обзор, написанный лично последним; но затем, узнав, что я на-днях собираюсь побывать у А. А. Вырубовой, передал мне, по моей просьбе, эту книгу, прося ему потом ее возвратить, так как у него другого экземпляра не имеется, и она ему нужна в числе других материалов, собираемых им для публичного разоблачения на страницах «Русского Знамени» деятельности Восторгова, не отвечающей в последнее время политике правых организаций. Действительно, как я заметил на съезде монархистов в Петрограде, той же точки зрения относительно Восторгова держались и многие другие партийные руководители монархических организаций, кроме В. Г. Орлова, связанного с прот. Восторговым личными хорошими отношениями. Когда при посещении А. А. Вырубовой, я передал ей эту книгу, указав на то, что Дубровин хотел сам ее показать ей, и передал ей точку зрения Дубровина и других правых деятелей на прот. Восторгова, то она придала этому делу большое значение, просила меня оставить эту книгу у нее и отчеркнула указанные мною в очерке Восторгова строки и примечания, относящиеся к делу Востокова. Этот очерк заинтересовал также и Распутина, который, при свидании со мной, сам меня первый спросил по поводу Восторгова и добавил, что «теперь Восторгову — крышка», ничего он не получит. Действительно, с этого времени не только затих разговор о назначении прот. Восторгова в Иркутск, куда он вначале, сильно рассчитывая на разного рода поддержки, даже отказывался ехать, но и вообще о получении им какой-либо отдаленной миссионерской епископской кафедры на Кавказе или в Сибири.
Зная мои отношения к митрополиту Питириму, Вырубовой и Распутину, Восторгов, затем, при приездах своих в Петроград по личным своим и служебным делам, часто жаловался мне на изменение отношений к нему не только митрополита Питирима, но и обер-прокурора Раева, лишившего его некоторых синодальных должностей, и просил моей поддержки у митрополита Питирима. Потом, когда я, будучи на рождественских праздниках в Москве, отдал Восторгову визит, он мне с сердечной болью говорил о своем разочаровании во всем том, чему он раньше поклонялся и страстном его желании уйти подальше для живой работы среди народа в духе чисто христианского служения своей пастве. Свидевшись вскоре с А. А. Вырубовой и митрополитом Питиримом, я передал им, со слов пр. Восторгова, о настроениях московского духовенства и взглядах последнего на дела церковного управления за последний период времени и вынес убеждение, что отношение Вырубовой и митрополита к прот. Восторгову не изменилось.
С той же точки зрения личных отношений надо смотреть и на дело иркутского архиепископа Иннокентия[*], о котором я уже докладывал Комиссии, в виду переписки о нем по департаменту полиции. Сущность этого дела заключается не столько в характере интимных излияний архиепископа, сколько в обративших на себя внимание военной цензуры, передавшей для расшифрования в департамент полиции ряд писем архиепископа, зашифрованных местах этой переписки, где владыка высказывал свои накипевшие в душе полные горького разочарования соболезнования по поводу отражающегося на ходе всего церковного управления губительного и развращающего высшую иерархию влияния Распутина и отношений к нему высоких особ. Последствием этой переписки, с которой я ознакомил А. А. Вырубову и, по ее указаниям, передал копию этих писем обер-прокурору Волжину, а также доложил и владыке митрополиту Питириму, было удаление из Иркутска епископа Иннокентия, пользовавшегося, по засвидетельствованию генерал-губернатора Князева, симпатиями своей паствы, и принятие, по соглашению министерства внутренних дел с обер-прокурором, со стороны каждого из означенных ведомств, ряда мер, направленных к избежанию возможных при прощании паствы и духовенства с владыкой каких-либо выступлений демонстративного характера. В дальнейшем, данная по этому поводу, в донесениях начальника губернского жандармского управления характеристика отношений ген.-губернатора к владыке и населению управляемой им области послужила А. Н. Хвостову поводом для исходатайствования назначения генерал-губернатора Князева, без предварительного с ним сношения, что, как потом Князев мне писал, его глубоко обидело, в государственный совет.
