В начале ноября ее муж вернулся, приехал на поезде – небритый и пропахший тюремной камерой.
И сразу был ошарашен известием о том, что женщины из его списка все еще находятся в Аушвице-Биркенау.
На планете Аушвиц, по которой «женщины Шиндлера» ступали столь же осторожно, столь же неуверенно, как ступал бы по ней пришелец, правил Рудольф Гесс. Правил как создатель, основоположник, неоспоримый гений. Читатели романа Уильяма Стайрона «Выбор Софи» узнали его в роли хозяина Софи – хозяина совсем другого толка, не такого, каким был Амон для Хелен Хирш. Рудольф Гесс был этакий здравомыслящий, манерный, уверенный в себе господин и в то же время – неустанный жрец провинции каннибалов. Хотя в 1920 году он и пристрелил школьного учителя в Руре за донос на немецких национал-активистов, и даже отсидел свое за преступление, Гесс не убил ни одного заключенного Аушвица своими руками. В собственных глазах он выглядел ученым. Первопроходцем «Циклона-Б» – синильной кислоты, испускающей запах в соединении с обычным воздухом. Он вступил в долгий личный и научный спор со своим соперником и конкурентом – комиссаром криминалистики Кристианом Виртом, возглавлявшим школу угарного газа, а заодно – и лагерь Бельзец. По свидетельству офицера-химика Курта Герштейна, в один из ужасных дней в Бельзеце методика господина комиссара Вирта привела к тому, что целых три часа были угроблены на одну лишь горстку евреев мужского пола, «приглашенных» в газовые камеры. Технология Гесса была куда более эффективной, что в конечном итоге и привело к непрерывному процветанию Аушвица и бесславному закату Бельзеца.
К 1943 году, когда Рудольф Гесс оставил Аушвиц, дабы возглавить секцию «D» в Ораниенбурге, вотчина его давно уже перестала быть просто лагерем. Ее уже нельзя было назвать даже удивительной организацией.
Это был феномен бесчеловечности.
Мораль цивилизации полностью утратила здесь свои полномочия. Мир перевернулся, под давлением вселенской универсальной человеческой злобы обратившись в некое подобие черной дыры, засосавшей и историю, и обычаи людей, и их жизни. Все живое испарилось, остались лишь странные бездушные конгломераты. То же произошло и с языком. Подземные камеры смерти именовались «отсеками дезинфекции», наземные камеры – «душевыми», а обершарфюрер Моль, в чьи обязанности входило внедрение голубых кристаллов в крыши «отсеков» и стены «душевых», обычно покрикивал своим подчиненным:
– Ну-ка, ребята, подкиньте им чего-нибудь для размышления.
Гесс вернулся в Аушвиц в мае 1944-го и взял бразды правления в свои руки примерно тогда же, когда «женщины Шиндлера» были втиснуты в бараки Биркенау в непосредственной близости от места обитания эксцентричного обершарфюрера Моля.
Согласно легенде, Шиндлеру пришлось скрестить клинки по поводу судьбы этих трехсот женщин из списка с самим Гессом. Наверняка, Оскару Шиндлеру доводилось говорить с Гессом по телефону и иметь с ним какие-то коммерческие дела. Ему также пришлось общаться и с штурмбанфюрером Фрицем Хартьенштейном, комендантом Аушвица-II, то есть Аушвица-Биркенау, и с унтершарфюрером Францем Хёсслером, молодым человеком, отвечавшим в сием великом граде скорби за судьбы женщин.
Не подлежит сомнению, что именно тогда Шиндлер послал девушку с чемоданом, набитым алкоголем, ветчиной и бриллиантами, на переговоры с упомянутыми функционерами. Некоторые утверждают, что позднее Оскар вслед за девушкой посетил названных лиц сам, захватив с собою за компанию влиятельного офицера из SA (Sturmabteilung – штурмовые бригады) штандартенфюрера Пельце, который, как впоследствии утверждал Оскар в кругу друзей, был британским агентом. Другие же настаивали на том, что Шиндлер избегал личных контактов с Аушвицем из стратегических соображений, а вместо этого отправился в Ораниенбург и в Берлин в Инспекторат по делам вооружений, чтобы оказать воздействие на Гесса и его сподвижников с другого конца.
Дальнейшие события, согласно тому, как изложил их много лет спустя Штерн в публичном выступлении в Тель-Авиве, разворачивались так.
После освобождения Шиндлера из тюрьмы Штерн явился к нему и («под давлением некоторых моих друзей», – признался Штерн) попросил Оскара предпринять решительные шаги, дабы поскорее решить судьбу женщин, застрявших в Аушвице. Во время беседы вошла одна из секретарш Оскара (Штерн не помнил, кто именно). Шиндлер представил девушку и предъявил всем один из своих пальцев, который украшал большой перстень с бриллиантом. Он спросил девушку, как ей нравится это гипертрофированное ювелирное изделие. Штерн утверждал, что девушка пришла в совершеннейший восторг. Далее Штерн дословно цитирует Оскара Шиндлера: «Возьми список женщин, набей чемодан лучшей едой и напитками, какие ты найдешь на моей кухне, и поезжай в Аушвиц. Знай, что комендант крайне неравнодушен к хорошеньким женщинам. Если ты доставишь женщин сюда, получишь этот перстень. И даже больше».
Эта сцена, эта речь весьма напоминает один из фрагментов Ветхого Завета, в котором ради блага племени вражескому предводителю предлагают богатства и красивую женщину. Да и для Центральной Европы ситуация типичная – все эти неправдоподобно крупные бриллианты и предполагаемая расплата «натурой».
Согласно показаниям Штерна, секретарша согласилась на условия герра директора и двинулась в путь.
А когда через два дня она не вернулась назад, Шиндлер лично вкупе с неким неизвестным нам Пельце отправился ей на выручку.
Миф о Шиндлере гласит: Оскар послал свою подружку, дабы та переспала с комендантом – будь то Гесс, Хартьенштейн или Хёсслер – и вручила им драгоценности и другие подарки. Одни свидетели, подобно Штерну, утверждают, что этой «подружкой» была «одна из секретарш Шиндлера», другие называют имя Ауфзеер – смазливую блондинку из войск СС, несомненно, любовницу Оскара, служившую в гарнизоне Бринлитца. Эта-то девушка, скорее всего, как нам представляется, и должна была поехать в Аушвиц за Schindlerfrauen – женщинами Шиндлера.
Эмили Шиндлер, супруга нашего героя, говорила, что в роли эмиссара выступила ее приятельница, «девушка лет двадцати двух – двадцати трех», уроженка Цвиттау; ее отец дружил с семейством Шиндлеров. Она не так давно вернулась с оккупированных территорий России, где служила секретаршей в немецкой администрации. Она сама вызвалась послужить делу Шиндлера. Но нам не кажется, что Оскар мог бы принести в сексуальную жертву близкую подругу семьи. Хоть сам он и слыл сексуальным разбойником, этот вариант истории спасения «женщин Шиндлера» из Аушвица – несомненный миф.
Неизвестно доподлинно, приходилось ли посланнице Шиндлера, кто бы она ни была, вступать в интимные контакты с кем-либо из офицеров Аушвица. Зато совершенно ясно, что ей удалось проникнуть в эту империю страха, и действовала она там самоотверженно.
Оскар Шиндлер позже рассказывал, что в беседах с правителем некрополя Аушвиц ему приходилось преодолевать желание пристрелить коменданта.
«Женщины уже провели здесь несколько недель, – увещевал его Гесс. – Теперь они почти бесполезны для производства. Почему бы тебе не позабыть об этих трех сотнях? Мы отберем специально для тебя другие три сотни из этого бесконечного стада – крепких и сильных».
В 1942 году каратели СС на станции Прокочим говорили Оскару то же самое:
– Зачем вам конкретные люди, герр директор? Просто возьмите тех, кто покрепче.
Но Шиндлер твердо держался своей линии:
– Они незаменимые квалифицированные работницы. Я лично обучал их в течение нескольких лет. Они владеют ремеслом настолько, что я не в силах их быстро заменить. Я знаю тех, кого на самом деле знаю.
– Минуточку, – отвечал ему Гесс. – Я вижу, тут упоминается девятилетняя дочь некой Филы Рат. Я вижу одиннадцатилетнюю дочь некой Регины Горовитц. Вы будете утверждать, что эти девяти– и одиннадцатилетние девчонки – тоже квалифицированные работницы?
– Они обтачивают изнутри сорокапятимиллиметровые гильзы, – терпеливо отвечал Оскар Шиндлер. – Они были выбраны за свои длинные пальцы, поскольку способны проникать так глубоко внутрь детали, как ни один взрослый.
Этот разговор состоялся либо тет-а-тет, либо по телефону. Оскар сообщал новости о ходе переговоров узкому кругу заключенных, а от них информация распространялась по всему производству.
Заявление Оскара, что он нуждается в детях для обработки внутренних поверхностей противотанковых снарядов, было явной чепухой. Но он уже не раз прибегал к этому приему. Сирота Анита Лампель была однажды ночью 1943 года вызвана на аппельплац в Плачуве и застала там Шиндлера спорящим с фрау средних лет – старостой женского лагеря. Фрау кричала то же, что и Гесс или Хёсслер позже в Аушвице: «Не говорите мне, что на «Эмалии» вам нужны четырнадцатилетние! Не говорите мне, что комендант Гет дозволил вам внести четырнадцатилетних в наряды на “Эмалию”!» Староста опасалась, что, если наряды будут тщательно проверены, ей придется отвечать за это. Именно той ночью 1943-го Анита Лампель впервые с изумлением услышала, что она внесена в список за производственную ценность ее длинных пальцев. И даже герр комендант согласен с этим!
