Дальше – тишина…»
Было далеко за полночь.
Стыла абсолютная, до звона в ушах, потусторонняя тишина.
В ночной мгле фонари покачивались светляками иного мира.
«…Остается лишь эта Завеса. Над уже застывающей пустотой небытия она продолжает мертво жить. Но ведь это – Ничто. Выходит – Ничто обладает Присутствием? Это невероятно».
– За любой завесой присутствует ловушка, называемая раскаянием, сказал Берг, – Смерть отступает на некоторое время. Это ее отступное за твое раскаяние. Есть предел твоему любопытству. Самоубийство, по сути, это запредельное любопытство, хотя и обставляется всяческими объяснениями. Вот почему – самоубийство по иудаизму – преступление. Спорили мудрецы Шамай и Гилель – что лучше: родиться человеку или не родиться?
– Конечно же, не родиться, – убежденно подал голос Цигель.
– Ты абсолютно прав, – сказал Берг. – Гилель говорил: лучше родиться. Ведь столько прелести есть в жизни. Шамай сказал: лучше не родиться. Столько страданий, болезней, горя приходится на душу человеческую. И вот мудрецы пришли к выводу, что прав Шамай: лучше человеку не родиться. Но, если ты уже родился, обязан эту жизнь – как тяжкую ношу – нести до конца. И упаси тебя Боже покончить жизнь самоубийством. Это по иудаизму самый большой грех.
– Потому я не беру этот грех на душу, – улыбнулся Цигель.
– Что с вами? – спросил его Орман. – Вы сегодня не в духе?
– Такой сегодня день, когда следует говорить все, как на духу, – сказал Цигель с удивительным спокойствием, лишь на секунду вздрогнув, словно опасный для жизни осколок, в темноте, за веками, ударил в висок вспышкой фотоаппарата из-за завесы ресторана «Три богатыря». И Цигель вдруг рассмеялся: до того омерзительной показалась ему харя пьяного Аверьяныча, которого он когда-то считал небожителем.
– По Каббале человек в начале был комком эмоций, а умом слаб. Музыка пространств, гармония сфер, сновидения гораздо более воздействовали на него, чем рождение и смерть, – сказал Берг. – Человек пребывал внизу, в плотных вещных кругах материи. Пророк наш и Учитель Моисей назвал это «изгнаньем из рая». Это был спуск. Но у каждого спуска есть вершина. Была ли там душа неким дуновением, витающим зародышем, скитающимся от жизни к жизни, бабочкой в небе или гусеницей на земле? Но мы-то ощутимо узнаем душу, когда она пробуждается в нас, в плену плоти, внизу, живет, сдавленная в этом плену, дышит и думает через плоть. Но она-то, душа, не от мира сего. А плоть сжимает ее змеиными своими кольцами. Душа смутно помнит высоты, небо, трепет ангельских крыл. Она может впасть в разврат, исходить ненавистью, ощущать в себе жажду убийства. Но в редкие минуты раскаяния она слышит безмолвный укор невидимого, как вы точно сказали, Присутствия. Она возносится ввысь, как в безумии, и возвращается в испуге. И тут она видит множество таких же, как она, кочевников. Это идет Исход в духе, подъем через все кошмары Долины смерти, к небесной земле Обетованной. И там есть подъемы и спуски, одолевает печаль, ломаются крылья. Но закон подъема и падения неумолим, непреложен.
– Вот и я сейчас на подъеме после падения, – загадочно сказал Цигель.
– Но плоть мира рождается от слияния мужского и женского начала. Это ведь решающий момент в Каббале, – сказал Орман. – Знаете, я все думаю, не является ли сексуальная символика создания и функционирования мира по Каббале – генетическим, а то и прямым толчком психоанализу Фрейда, подтвержденному еще и его частными врачебными наблюдениями?
– Фрейд явно перегнул палку своей сексуальностью, – сказал Берг. – Во всем нужно чувство меры. Один гениальный программист-еврей Визенбаум создал программу «Психолог», и до того возгордился, что выступил в психиатрическом журнале «Journal of Nervous and Mental» с торжественным заявлением: в скором времени компьютер будет клинически лечить до ста пациентов в час. Но не это главное. Потрясает готовность программиста, и еще более того – общества, с необычайной легкостью и даже воодушевлением передать судьбу человеческого рода в руки машины. Самоуверенность Визенбаума не знает предела. «Будет сконструирована машина по образу и подобию человека – робот. У него будет детство. Он будет изучать язык, как ребенок, накапливать знания, и так дойдет до мышления». Правда, тут он спохватывается и говорит: «Вопрос не в том, можно ли это сделать, а в том – нужно ли?»
– И он сделал такую программу? – удивленно спросил Орман.
– Конечно же, нет. Он ввел жалобы больных и реакции врачей, на основании которых компьютер задает вопросы, как бы подыгрывая пациентам. Теперь Визенбаум сам удивляется: «Я не мог себе представить, что небольшое открытие относительно простой компьютерной программы может привести к иллюзорному мышлению у нормальных людей».
– Так оно, – сказал Орман, – человек скептически относится к феномену веры, но без веры во что-либо жить не может.
– Вы – философ, то есть – индивидуалист. – Сказал Берг. – Каббалисту же важен весь мир. Это важнейший момент их различия. Для философа главное – ум, размышления. Для каббалиста главное – душа, дух. Не может человек прийти к прямому контакту с Всевышним. Но местом этой встречи является душа. Скептицизм – вот отправная точка философа. Вознесение, парение в эмпиреях, желание добиться чувства слияния с Божественным началом – отправная точка каббалиста. Освобождение ума от оков пугает и радует целостностью наслаждения. Но чувство это не ищет себе определений и не подвластно им.
– Помогло ли тебе это в освоении душ летающих и парящих беспилотных аппаратов? – неожиданно съехидничал Цигель.
– Еще как.
– О чем речь? – удивленно спросил Орман.
– Не обращайте внимания. Парадокс в том, что, с одной стороны, каббалист не может объяснить с ясностью то, что объемлет его душу и возносит при чтении, к примеру, книги «Зоар», с другой же стороны, он просто жаждет объяснить это, передать другим. Ну, как объяснить тот экстатический свет, который возникает при молитве, созерцании семи небес после длительного воздержания от пищи.
– Но это же безумие? – сказал Цигель.
– А ты пробовал? Ты от простого неожиданного сообщения теряешь сознание. Можешь это объяснить?
– Доктор говорит: нервное истощение.
– У тебя страх перед чем-то очень земным. Это можно одолеть молитвой, воспарением. Тогда и в тюремной камере душу озаряет свет.
– Все тебя тянет в тюремную камеру, – сказал Цигель.
– От сумы и от тюрьмы не зарекайся, – сказал Орман.
– И все же, – продолжал Берг, – можно сказать, что в Каббале речь идет о реальности, которую нельзя раскрыть никаким иным путем, только через знак и символ. Обнаруживается, что у каждого символа есть и тайная сторона. Речь ее не может выразить, ухо – услышать. В каждой вещи обнаруживается ее двойственность, через каждую вещь просвечивается мир истинный и, главное, цельный. Но, в дополнение к нему, в каждой вещи есть еще тайна, которая не взвешена, в счет не входит, никаким законам и определениям не подчиняется. Только через символ она может вести нас в глубь, где обнаруживается скрытое свечение потаенной бесконечной жизни, пласт истинной реальности, из которой личность питается как от материнской груди. До этих глубин мысль не добирается, просто не ухватывает эту глубь, но оттуда выходит, если можно так сказать, каждый гвоздь и угол конструкции любого понятия и мысли. Тот, кто постигает символы Каббалы, узнает глубинные корни, истинную основу мира. Он питается из источников бесконечного Света. Он знает – откуда этот Свет приходит и где обнаруживается.
Каббала всегда была очень чувствительна к скрытым страхам человека, к борьбе души в попытках постичь смысл жизни и смерти, к угнетенному состоянию, горечи, которая сотрясает, подобно внезапным приступам, человеческую душу до самых ее основ и приводит к ущербу сердца.
Иудейская философия отмахивалась от всех этих страхов. Она считала их вздором, суетой сует. Но тот, кто отмахивается от всего этого, не имеет ни сил, ни слов – успокоить и умилосердить того, кого это все мучает и шокирует. И что вам сказать, иудейская философия заплатила высокую цену за отчужденность от этих, кажущихся ей, примитивных пластов человеческой жизни, за отрицание реальности и мощи этого скрытого, можно сказать, фантастического мира, этой «другой стороны» – по-арамейски – «ситра ахра». Провалилась попытка этой философии захватить душу нации. И нет сомнения, что эта, я бы сказал, «бдительность» Каббалы к «страху в ночи», к темной стороне жизни, дала ей победу в душе нации после изгнания из Испании.
В жизни нашей скрываются всевозможные тайны. Их мы обнаруживаем в самих себе в часы молитв и исполнения заповедей. И восходящая по ступеням каббалистических «сфирот» – Божественных высот понимания, знания, красоты, милосердия и суда – душа, очищается и возвращается к своему источнику. Открыть его в душе, спускаться внутрь скрытой жизни, текущей, подобно подземным водам, должен человек. Есть Создатель и есть создания, и все же существует точка, где исчезает «вкус» различия между ними. Маленький поворот, и нет перед вами ни Создателя, ни создания, ибо объединены они в вечной жизни, в бесконечности, в Субботе Суббот.
