водой, плавала форель, только что присланная Бегларом.
— Форель нужно будет запечь и залить уксусом с зеленью, — напомнила Бабо хлопотавшей в кухне Саломэ. — А кур, как изжаришь, залей ежевичным и виноградным соком. Сациви я сама буду готовить. Хотя, конечно, — оговорилась она, — приготовить сациви так, как готовишь ты, дорогая Тереза, я никогда не смогу.
2
Пока накрывали стол, гости зашли в большую беседку, увитую разросшимися виноградными лозами. Отсюда хорошо были видны горы. Время от времени набегал прохладный ветерок. Дышалось легко, свободно.
— Что может быть лучше деревни! — восторженно произнес Платон. — Вот вы взгляните на себя, — обратился он к Отия, — и на нас, вяленых горожан. В вас и здоровье, и здоровый дух, и подлинное ощущение жизни, а мы?.. Куда мы годимся?
Беглар принес кувшины, лопату, мотыгу, оршимо и принялся открывать зарытый в землю чан. Гости окружили его. Чан, который открывал Беглар, оказался сравнительно небольшим. Но в землю были врыты чаны, вмещавшие и по двести и по пятьсот ведер вина. Осенью, перед наливом молодого вина — маджари, Беглар по лестнице спускался в чаны с фонарем в руках и начинал чистить и мыть их иглицей и специальной щеткой, сделанной из пластинок сухой коры черешневого дерева.
Беглар разгреб мотыгой тонкий слой земли, лежавший над чаном, затем лопатой, смоченной в воде, осторожно окопал и снял с деревянной доски, прикрывавшей чан, плотный слой глины.
В этом чане хранилось вино цоликаури. Осторожно погрузив в чан черное, как деготь, оршимо, стал черпать искрившуюся золотом влагу и наполнять ею принесенные кувшины. Засучив рукава черкески, Отия подставил под оршимо суживающийся в середине, похожий на бурдючок, стаканчик и, наполнив его, подал Эстатэ.
— Попробуйте. Хотя, конечно, это не ваше, не кахетинское, с которым никакое не сравнится.
Эстатэ, отец которого владел в Кахетии обширными виноградниками, понимал толк в вине. Высоко подняв стакан, он посмотрел вино сначала на свет, потом попробовал на вкус, почмокал губами и покачал от удовольствия головой.
— Замечательное вино! Напоминает и рейнское и бургундское. Правда, оно, пожалуй, крепче их, но пьется, я бы сказал, так же легко и с таким же удовольствием, будто не вино, а чудесный, ароматный воздух.
Отия был польщен словами гостя, но снова повторил, что имеретинские вина несравнимы с кахетинскими.
Коция Чхеидзе, горевший нетерпением скорее сесть за стол, попросил Беглара налить и ему стаканчик.
— Все зависит от умения, от способа приготовления вина, — сказал он, выпив стаканчик залпом. — Как видите, великолепные вина получаются и в Имеретии.
ПОД ЗВУКИ ДАЙРЫ
У хозяина веселого
Гости милые собрались.
Народная песня
1
Хозяйка дома пригласила гостей к столу, накрытому во дворе, под огромным ореховым деревом. Место тамады предложили занять Платону.
— Платон — прославленный тамада, говорит, как Златоуст, — предупредил хозяев Иона.
— Разговоры разговорами, дорогой мой, но только какой от них прок, если тамада сам плохо будет пить и о нас забудет! — шутливо заметил Отия, как будто он давно уже не пил.
Дата Кипиани, Сандро Цулукидзе и Коция Чхеидзе, все в черкесках с газырями, поднялись со своих мест и, вежливо улыбаясь, поздравили Платона с избранием тамадой.
— Ну, собрались друзья-кутилы, рядышком устроились… — шепнул Корнелий Нино.
На столе аппетитно лежали тонкие мчади, на которых виднелись следы жилок каштановых листьев, огурцы, зелень, сыр сулгуни, сваренный в молоке с мятой, сыр малосольный, скрипевший на зубах, хачапури, различные соленья, цыплята, приправленные гранатовым соком с толчеными орехами, чесноком и киндзой.
Все сразу накинулись на еду, как шелковичные черви на свежие тутовые листья. Молчание нарушил Иона:
— Не торопитесь, ешьте медленнее, а то набросились, будто саранча.
Платон взял в руки серебряную чашу — азарпешу — с выгравированной на ней надписью: «Пей, безумец, весь мир будет принадлежать тебе!», встал и окинул печальным взглядом дальние горы.
— Я поднимаю, — начал он, — этот сосуд за ныне покойных представителей старой Грузии, блаженной памяти Арчила и Дареджан Мдивани. Мне говорили, что достопочтенная Дареджан наизусть знала «Витязя в тигровой шкуре». Это бессмертное произведение было лучшим и обязательным приданым для каждой грузинки. Из поколения в поколение передавалось слово, написанное десницей великого поэта, книга, ставшая светской библией грузин!
Платон еще долго говорил о семьях, «отмеченных особой божественной благодатью, из века в век продолжающих свой род и делами своими утверждающих его бессмертие». Он так вознес Арчила и Дареджан, такой воскурил им фимиам, что Отия, Тереза и Бабо прослезились.
— Миленькие мои, как говорит! — восторгался расчувствовавшийся Отия, вытирая глаза большим шелковым платком.
С особенным подъемом произносил Платон тосты за женщин. Бабо зарделась от восторга, когда он сравнил ее с колхидской красавицей Медеей.
— Медее, — говорил тамада, — ведомы и горячая страсть и холодная устремленность орлиных глаз! Ее руки умеют и ласкать и показывать когти тигрицы! Ее уста, открытые для любовных лобзаний, могут в одно мгновение наполниться ядом. Она двойственна, как Пантезилея, обнажающая грудь, чтоб погубить Ахиллеса…
— Ну, оседлал своего Пегаса! Не слушай, а то зачарует! — пошутил Иона, наклоняясь к Бабо.
Спели «Мравалжамиер», затем «У веселого хозяина» и еще несколько застольных песен. Дата Кипиани, Сандро Цулукидзе, Коция Чхеидзе и Иона обладали прекрасными голосами. Но тенор Отия, звонкий, задушевный, привел Платона в такой восторг, что он поднял рог и предложил выпить за хозяина тост «экстра».
Платон опорожнил рог и облобызал Отия.
— Так захвалил, так расписал меня, что дальше некуда, — расплылся в улыбке Отия.
— Не беда, что ты старик, — кричал ему Дата Кипиани, — ты хоть и старый, а все же лев!
— Старый лев. К нашему прославленному Отия это очень подходит, — подхватил Коция Чхеидзе.
— И вовсе я не стар, миленькие мои, — поспешил возразить обоим Отия. — Откуда вы взяли? А что я лев, так это действительно так, в особенности по сравнению с тобой, — вступил он в спор с худым, затянутым в черкеску Коция.
— Правильно, уважаемый Отия, вас никак нельзя назвать стариком. Я бы даже сказал, что вы моложе всех нас… — начал было Платон и осекся, прерванный голосами уже повеселевших гостей:
— Лев! Отия — Лев!
Но тут Отия решил прикинуться несчастным:
— Нет, миленькие мои, какой я лев! Выгоняют меня из гнезда моего, и я ничего не могу поделать…
Дата подбодрил его:
— Не горюй, Отия. Разве я не с тобой? Никто тебя не посмеет тронуть.
2
Гости пьянели. Рог передали Ионе.
— Ну крепкое твое цоликаури, сразу в голову ударяет, — как бы упрекнул он хозяина и бросил рог Корнелию. — Пей, вояка! Чего сидишь, как жених?
Отия нравилось, когда у него за столом
