— Я и не виню тебя в утайке. Но уж больно Ингельда красива, словно сама Фрея, — улыбнувшись, продолжил Олаф, — никого нет краше неё. Заметила, какой она стала, совсем выросла, пора ей разделить ложе с воином.
Эти слова мужа повисли в воздухе и Горлунг почти физически ощутила их тяжесть. «Разделить ложе с воином…» — сказал Олаф, о, боги! Перед её глазами возникла вереница девок Олафа, таких юных, таких красивых. Неужели он настолько погряз в совей распущенности, что…
— Да, мы подберем ей мужа, — нервно и быстро сказала Горлунг, — давай не ждать твоего прихода с набега, может сейчас.
— Горлунг, ты же не хотела, мгновение назад её супружества, — ошарашено сказал Олаф.
— А теперь хочу, — быстро облизав губы и испуганно глядя на него, сказала Горлунг.
На её лице был написан такой ужас, какого Олаф не видел никогда, Горлунг вся подобралась от страха и смотрела на него, словно он был изувером. Внезапно Олаф понял причину её испуга.
— Ты что же подумала, что я…. — у Олафа даже дар речи пропал.
— Олаф, ты же только что сказал, что она должна взойти на ложе с воином, что я могу еще подумать? — высоким испуганным голосом, ответила Горлунг.
— Но она мне дочь! — хрипло сказал он.
— Все твои наложницы годами тебе в дочери годятся, — начала оправдываться Горлунг, — а бывает и моложе. Я тебе ни разу ни слова не говорила, но все эти оргии, что ты устраиваешь на глазах у всех, я не позволю тебе распустить свои руки на Ингельду.
— Замолчи, женщина, ты, видимо, безумна! — в гневе вскричал Олаф, — я люблю своих дочерей.
Вздох облегчения сорвался с её губ, о, великая Фригг, спасибо за заступничество, за то, что сохранила хоть крупицу разума в голове Олафа.
— Прости, — молвила Горлунг, заливаясь румянцем и отходя от него на почтительное расстояние.
А Олаф так и остался стоять в общей зале, пытаясь понять, когда же боги так его прокляли, что теперь и собственная жена считает, что он способен взойти на ложе с дочерью. Когда всё это началось? Когда его судьба совершила такой крутой поворот? И как он мог это проглядеть?
* * *
Горлунг, всегда глядя на дочерей, невольно их сравнивала. Ингельда, похожая к неудовольствию матери на свою бабку — Суль, была красива, белокожа и светловолоса. Её золотые косы прославили дочь Олафа на весь Ранхейм, признанная красавица, она упивалась своей властью над мужчинами. И если бы не её черные, словно крыло ворона, глаза, то Горлунг была бы склонна сравнивать её с Прекрасой. Но она давно поняла, что в отличие от её сестры, Ингельда умна, хитра и изворотлива, истинная внучка Суль.
Ее младшая сестра Дида была совсем не похожа на Ингельду, черные прямые волосы, смуглая кожа и отцовские глаза, причудливого сине-зеленого цвета. Кроме цвета глаз Дида унаследовала от Олафа легкий нрав и доброту, она постоянно заливалась колокольчиком и была любимицей ранхеймских женщин.
Каждый раз, когда Горлунг смотрела на них, ей вспоминался день тризны по князю Торину, её первое видение, когда она узрела своих дочерей. Видения давно перестали её посещать, с тех самых пор, когда Горлунг смирилась со смертью Яромира, но она помнила их все четко и ясно.
С самого рождения Ингельды Горлунг знала, что та унаследовала её дар — черные жгучие глаза не оставляли в этом сомнений. Горлунг с самого раннего возраста учила Ингельду разбираться в травах и варить зелья, Дида тоже всегда была на этих занятиях и даже неплохо варила настои и готовила целебные мази, знала все травы и их действие на человека. Но Дида не унаследовала дара Горлунг, она не понимала травы, не слышала их, а Ингельда владела этим в совершенстве. Иногда Горлунг с грустью думала, что о такой внучке мечтала Суль, но Ингельда никогда не узнает об этом, зная нездоровый интерес дочери к старым сплетням о жене Ульва Смелого, Горлунг никогда не рассказывала Ингельде о Суль.
Горлунг всегда старалась научить Ингельду применять травы лишь во благо, ибо готовить яды старшая дочь Олафа умела и сама. Иногда Горлунг с ужасом смотрела на понимающе — заинтересованный взгляд, что бросала Ингельда на ядовитые, опасные травы, она словно чуяла их. Ингельда всегда, словно исподтишка, старалась выведать у Горлунг всё о ядах, как манили они её! По прошествии лет Ингельда поняла, что от матери ей не добиться ответов и лишь ехидно улыбалась, задавая вопросы об опасных травах, глядя на каменное лицо Горлунг.
Ингельда всегда беспокоила Горлунг, ибо дочь понимала с младенчества, что в её руках дремлет сила. Она упивалась этим осознанием и всегда ставила себя выше других, в Ингельде, словно в темном омуте, сплелось всё плохое, что унаследовала она от предков: высокомерие и жестокость Торина, дар Суль, знания Горлунг, беспечность Олафа.
К 16 годам Ингельда решила, что люб ей один из хирдманнов Олафа. Красивый и развращенный Веремуд не сводил с Ингельды пронзительного, плотоядного, тяжелого взгляда серых глаз. Его внимание Ингельда принимала за признак влюбленности и грезила только о нем, не делая из этого тайны.
— Ингельда, я против твоего супружества с этим хирдманном Веремудом, — однажды не выдержав, сказала Горлунг.
— Но почему? — насмешливо проворковала Ингельда.
Дида, что сидела в углу покоя на обшарпанном сундуке, связывая сушеные травы в пучки, подняв голову, прислушивалась к разговору сестры и матери.
— Ты — дочь конунга, а он хирдманн, — спокойно ответила Горлунг.
Она невольно улыбнулась про себя, сколько раз за жизнь ей приходилось говорить эти слова? Бесчисленно.
— Но он тоже сын конунга, просто самый младший, вот и нанимается в хирд, — возразила ей дочь.
— Ему не быть никогда конунгом, — отрезала Горлунг, словно это должно поставить точку в их разговоре.
— Почему же, отец мой ведь стал конунгом, — с улыбкой ответила Ингельда.
Ее словно забавлял этот разговор с матерью, так беседует сильный и умный соперник с глупым и слабым, зная, что непременно победит в споре. Накрутив золотую прядь на тонкий палец, Ингельда с интересом смотрела на мать, выжидая момент для главного удара.
— Ты своего отца не равняй с Веремудом! — громко сказала Горлунг.
— Отчего же? — промурлыкала Ингельда.
— У них разные судьбы.
— Разные судьбы, — улыбнулась Ингельда, — но ежели в женах любого из них особенная женщина, то путь в наследники лежит сам собой.
— О чем ты, Ингельда? — спокойно спросила Горлунг.
— Матушка, неужели ты считаешь, что я не могу сопоставить простейшие вещи, — вкрадчиво спросила Ингельда.
Неприятный холодок пробежал по спине Горлунг, неужели Ингельда обо всем догадывается? Но лицо, как обычно, было каменным, оно ничего не выражало и не выдавало её чувств.
