на усыновление и был ли рассказ епископа ложью от начала до конца или содержал в себе хотя бы крупицу правды. Я до сих пор не знаю, что привело его в Гастингс. По правде говоря, мне известны сущие крохи, – сказала она. – Точнее, были известны, пока я не выудила из почтового ящика фонда кое-что необычное, засыпанное ворохом всякой макулатуры.
С этими словами она извлекла из сумки какое-то письмо.
Элизабет мгновенно узнала, чей это почерк. Мадлен.
– Ваша дочь написала Уилсону и упомянула школьное задание: составить свое генеалогическое древо – потом оно попало в «Лайф». Она утверждала, что ее отец воспитывался в приюте для мальчиков в городе Сиу-Сити: откуда-то ей стало известно, что Уилсон был его спонсором. Девочка захотела поблагодарить его лично и рассказать, что в свое фамильное древо включила Паркер-фонд. Вначале я подумала, что это написал какой-то безумец, чудак, но она привела массу подробностей. Усыновления, мисс Зотт, обычно совершаются в обстановке строгой секретности – бесчеловечная практика, но с помощью тех сведений, которые предоставила нам Мадлен, частный сыщик в конце концов разузнал правду. Вот она, здесь, у меня. – Еще раз запустив руку в сумку, она вытащила на свет папку большого формата. – Взгляните. – В голосе Паркер звучал вызов, будто она предъявляла свое собственное поддельное свидетельство о смерти в счет расплаты за бездействие в приюте для одиноких матерей. – Вот так это все началось.
Элизабет взяла свидетельство у нее из рук. Мадлен когда-то рассказывала, что, по мнению Уэйкли, некоторые вещи лучше оставлять в прошлом, потому что только в прошлом они имеют смысл. И, как во многих изречениях Уэйкли, в этом Элизабет услышала мудрость. Но была еще одна подробность, которую Кальвин хотел бы узнать.
– Мисс Паркер, – осторожно начала Элизабет, – а что случилось с родным отцом Кальвина?
Эйвери Паркер вновь открыла папку и достала еще одно свидетельство о смерти – на сей раз подлинное.
– Он умер от туберкулеза, – сказала она. – Еще до рождения Кальвина. У меня есть фото.
Из папки-гармошки появился выцветший снимок.
– Но он… – У Элизабет перехватило дыхание при виде молодого человека, стоящего рядом с молодой еще Эйвери.
– Кальвин, один в один? Я знаю.
Она достала откуда-то старый номер журнала «Кемистри тудей» и положила рядом с фотоснимком. Женщины сидели бок о бок; на них смотрели Кальвин и его совсем юный отец – каждый из своей отдельной истории.
– Каким он был?
– Неукротимым, – сказала Эйвери. – Он был музыкантом, точнее, хотел им стать. Познакомились мы случайно. Он катался на велосипеде и сбил меня.
– Вы не пострадали?
– Пострадала, – ответила она. – К счастью. Потому что он меня подхватил на руки, усадил на руль, сказал, чтобы я крепилась, и помчал в поликлинику. Десять стежков спустя… – Эйвери обнажила старый шрам на предплечье, – мы уже были влюблены. Эта брошь – его подарок. – Она тронула перекошенную ромашку на лацкане пиджака. – По сей день ношу ее не снимая. – Она обвела взглядом лабораторию. – Простите, что назначила встречу именно здесь. Задним числом понимаю, что это могло вас ранить. Извините. Мне просто хотелось побыть в тех стенах, где… – Она умолкла.
– Я понимаю, – сказала Элизабет. – Очень хорошо понимаю. И рада, что сейчас мы оказались тут вдвоем. Ведь мы с Кальвином здесь познакомились. Вот на этом самом месте. – Она сделала жест рукой. – Мне нужны были колбы, и я стащила коробку у Кальвина.
– Вы очень находчивы, – сказала Эйвери. – Скажите, это была любовь с первого взгляда?
– Не совсем, – ответила Элизабет, вспоминая, как Кальвин требовал, чтобы ему позвонил ее начальник. – Но потом у нас тоже произошел свой счастливый несчастный случай. Когда-нибудь расскажу.
– С удовольствием выслушаю, – сказала Эйвери. – Как жаль, что я не знала сына. Быть может, теперь узнаю – через вас. – Она судорожно вздохнула и откашлялась. – Я мечтаю войти в вашу семью, мисс Зотт, – сказала она. – Надеюсь, мисс Зотт, я не слишком много на себя беру.
– Пожалуйста, называйте меня Элизабет. Для нас вы уже член семьи. Мадлен давно это поняла. На своем генеалогическом древе она изобразила не Уилсона, а вас.
– Не припоминаю.
– Желудь – это вы.
Увлажнившиеся серые глаза Эйвери остановились на какой-то точке в дальнем конце помещения.
– Фея-желудь, – сказала она себе. – Это я.
Снаружи донеслись шаги, потом быстрый стук. Дверь лаборатории распахнулась – это вернулся Уилсон.
– Извините за вторжение, – осторожно сказал он, – но я хотел убедиться, всё ли у вас…
– Да, – подтвердила Эйвери Паркер. – Наконец-то абсолютно всё.
– Слава богу, – выдохнул он, прижимая руку к груди. – В таком случае, как ни прискорбно, вынужден вас прервать: до нашего завтрашнего отъезда, Эйвери, необходимо уладить массу дел, требующих вашего внимания.
– Я все время буду здесь.
– Вы так скоро уезжаете? – удивилась Элизабет, когда Уилсон затворил за собой дверь.
– К сожалению, задержаться не смогу, – сказала Эйвери. – Как я уже говорила, в мои планы не входило пускаться в объяснения, пока мы не сойдемся ближе. – А потом с надеждой добавила: – Но обещаю: мы скоро вернемся.
– Давайте условимся: сегодня ужин в шесть, – сказала Элизабет, которой не хотелось ее отпускать. – У нас, в домашней лаборатории. Вы, Уилсон, Мэд, Шесть-Тридцать, я, Гарриет, Уолтер. В какой-нибудь момент вам еще предстоит знакомство с Уэйкли и Мейсоном. Соберемся всей семьей.
Эйвери Паркер, которая вдруг расцвела улыбкой Кальвина, обернулась и взяла руки Элизабет в свои ладони.
– Всей семьей, – повторила она.
Когда за ними закрылась дверь, Элизабет наклонилась и обняла за шею Шесть-Тридцать:
– Признайся. Когда ты сообразил?
В два сорок одну. Так что имя для нее готово. Я лично так и собираюсь ее называть, хотел сказать он.
Но вместо этого развернулся, запрыгнул на противоположную столешницу и схватил в зубы чистую тетрадку. Вытащив из прически карандаш, Элизабет приняла у него тетрадь и открыла на первой странице.
– Абиогенез, – сказала она. – Приступим.
Благодарности
Книга пишется усилиями одного человека, но, чтобы она увидела свет, требуется целая армия. И сейчас я хочу поблагодарить мою армию.
В нее входят мои друзья из Цюриха, прочитавшие самые первые главы: Морган Гиларди, К. С. Уайлд, Шерида Дипроуз, Сара Никерсон, Мередит Уодли-Сутер, Элисон Бейлли и Джон Коллет.
Мои друзья по онлайн-курсам Curtis Brown: Трейси Стюарт, Анна Мари Болл, Мораг Хейсти, Эл Райт, Дебби Ричардсон, Сара Лотиан, Дэниз Тернер, Джейн Лоуренс, Эрика Ронсли, Гаррет Симт и Дебора Гаскинг. Мои невероятно талантливые и отзывчивые собратья по перу, с кем я познакомилась на трехмесячных литературных курсах в Curtis Brown: Лиззи Мэри Каллен, Козар Тураби, Мэтью Каннингэм, Рози Орам, Элиот Суини, Ясмина Хэйтем, Саймон Хардмен Ли, Малика Браун, Мелани Стейси, Нил Доуз, Мишель Гаррет, Несс Лайонз, Иэн Шоу, Марк Сапвелл и блистательная Шарлотта Мендельсон, которая вела нас к совершенствованию.
Спасибо сотрудникам Curtis Brown: Анне Дэвис за ее благосклонность и наставления, неутомимым Джеку Хэдли, Кейти Смарт и Дженнифер Керслейк за их неизменно ободряющую поддержку, Лайзе Бейбалис, которая великодушно прочла мой зачин и вселила в меня надежду; Саре Харви, Кейти Харрисон, Киве Уайт и Джоди Фаббри – лучшей в мире команде по защите авторских прав; Рози Пирс, которая невозмутимо разбирается со всеми деталями, Дженнифер Джоел из агентства ICM – за жизнеутверждающий, уверенный голос в сложных ситуациях; Тиу Икомото – за вовремя протянутую руку помощи, специалисту по правам на экранизацию из Curtis Brown Люку Спиду, который, похоже, участвует в некоем научном эксперименте, призванном установить, как долго человек может обходиться без сна; и Анне Уигелин, которая, по-моему, тоже никогда не спит.
Между прочим, я далеко не уверена, что в Curtis Brown и ICM хоть кто-нибудь спит по ночам.
Хочу отдельно и горячо поблагодарить Фелисити Блант из Curtis Brown. Пару лет назад, еще до переезда в Лондон, я искала себе агента и, увидев интервью с Фелисити, подумала: «Вот бы у меня был такой…» И такой агент у меня появился. Спасибо тебе, Фелисити, за твою веру в меня, за твой наметанный
