давил всей тяжестью своего благородства и преклонных лет.
Здесь, в такой близости к земле, простой и голой, все это виделось далеким и смутным, бесформенным, как песок, сыплющийся сквозь ее пальцы.
Приподнявшись, она нашла взглядом Элиссу и Дибдина, сидевших спина к спине в тени большого зонта. Элисса не разделась – ее кожа плохо переносила воздействие морской воды. Но Дибс в порыве старческой слабоумной резвости обнажил свою чешуйчатую шкуру и, похожий на мумию, принарядившуюся в синие саржевые шорты, подставлял иссушенное тело бризу.
Опираясь на локоть, Мэри прислушалась к их разговору. Она делала это намеренно, не сомневаясь, что разговор никчемный.
– Элисса, – говорил Дибдин, – вам и в самом деле не скучно здесь?
Целых две минуты Элисса Бэйнем продолжала заинтересованно пудрить нос – за минувший час она в четвертый раз уступила своей страсти к совершенству.
– Вы знаете, что мне всегда скучно, – откликнулась она, когда уже исчезла всякая надежда на ответ. – Здесь нет мужчин.
– Нет мужчин, – хихикнул Дибс. – А как же я?
– Вы… – проронила она и больше ничего не сказала. Однако после короткой паузы потребовала: – Прикурите мне сигарету. И смотрите не намочите, иначе закачу истерику. – Она помолчала. – Я вдруг придумала вам новое прозвище – теперь, когда увидела вас во всей красе. Впредь буду называть вас Сексапил.
Он нашел в ее золотой сетчатой сумке портсигар из оникса, извлек сигарету своими узловатыми пальцами и прикурил.
Она завела руку за голову и сказала:
– Дайте ее мне, чтобы не пришлось оборачиваться. Вид вашего тела мучителен.
– Мое тело! – воскликнул он, наконец задетый за живое. – Совершенно прекрасное тело. Сотни женщин любили его.
– Это было до того, как вы начали носить корсеты, мой дорогой.
Дибса передернуло от гнева, и в отместку он нанес удар с другого фланга:
– Вы чертовски глупы, Элисса. Не понимаю, что на вас нашло. Позволяете этому Трантеру бегать за вами.
– Да, разве это не настоящее преследование? Он пытается указать мне путь спасения.
– Но… но чертов малый по уши в вас влюблен.
– Он об этом не догадывается. – Элисса глубоко затянулась сигаретой. – Он такой зануда, иначе понравился бы мне хоть разок. Всего один раз, для забавы, понимаете, Дибс… ох, извините, я хотела сказать Сексапил.
Он напряг костлявую спину.
– Это уже чересчур, Элисса. Пусть меня повесят, если это не заходит слишком далеко. Не понимаю, что происходит с младшим поколением. В мое время мы тоже крутили романы, но хотя бы скрытно, соблюдали приличия. Никогда не выставляли чувства напоказ. И мы, по крайней мере, были вежливы.
Она спросила с издевкой в голосе:
– Вы всегда говорили: «Позвольте мне?», не правда ли, Дибс, дорогой?
– Господь, сохрани мою душу! – ахнул Дибс. – Право, вы совершенно аморальная женщина, Элисса.
– Нет, я не аморальна, Дибс, – протянула она задумчиво. – Скорее неприлична. Я не буду считать себя аморальной, до тех пор пока не позволю себе заняться любовью на диване.
Мэри, слушавшая все это с каменным лицом, поежилась от огорчения.
– Мне бы хотелось, чтобы ты не говорила такого, Лисса, – внезапно произнесла она тихим голосом, глядя на морские волны. – Это слишком ужасно. Ты пачкаешь все.
– Пачкаю, – повторила Элисса. – А мне это нравится, красотка Мэри. Кто затащил нас на этот кошмарный пляж? Кто отказался от приглашения Карра в «Квинни»? Кто настаивал, чтобы он пообедал с нами здесь? Смею сказать, эта идея вызвала у него отвращение. В его взгляде читалось уязвленное достоинство. – И, проделав указательным пальцем ямку в песке, она аккуратно погребла тлеющий окурок.
– Терпеть не могу шикарные рестораны, – пробормотала Мэри в качестве оправдания. – Там так чопорно и противно. Вот почему я захотела приехать сюда. Здесь непривычно и чудесно. К тому же мистер Карр не возражал. Впрочем, он может и не приезжать сюда, если ему не хочется.
– Он приедет, – беспечно бросила Элисса. – У него язык изо рта вываливается, когда он на тебя смотрит.
У Мэри это замечание вызвало волну отвращения, словно она прикоснулась к чему-то грязному. Она тряхнула головой, отбрасывая этот намек, пока он не проник в мысли.
– Пойду еще поплаваю, – внезапно заявила она и, поднявшись на ноги, вбежала в пенистый прибой.
За полосой пены, которая опоясала Мэри бурлящими водоворотами, море переливалось синими и опаловыми оттенками и казалось нереальным, как будто воду подсвечивали лучи, прошедшие сквозь глубинные хрустальные пещеры. Ступни оторвались от теплого песка, и, внезапно очутившись на восхитительной глубине, Мэри весело поплыла к плоту, приседавшему в реверансах на якоре на полпути к рифу. Теперь она почувствовала себя очистившейся – рокочущая соленая вода хлестала по рукам и ногам, наэлектризованный воздух обогатил кровь.
Она плыла и плыла, а потом, тихо вскрикнув от восторга, ухватилась за край покачивающегося плота и одним рывком с ликованием взобралась на покрытую рогожей поверхность. Там она отдохнула, раскинув руки и прижимаясь щекой к теплым влажным волокнам. Элисса с ее пошлой болтовней осталась будто бы в тысяче миль отсюда. Прошло некоторое время, и внезапно Мэри осознала, что здесь есть кто-то еще. Она медленно повернула голову. На дальнем краю плота лежал Харви Лейт.
Они смотрели друг на друга – как ей показалось, долго-долго. Без невзрачной одежды его фигура выглядела неожиданно привлекательной: широкие плечи, тонкая талия, стройные мускулистые ноги. Наконец Мэри в странном замешательстве опустила ресницы.
– Я не думала… не знала, – произнесла она подозрительным тоном, – что вы будете здесь.
– Я и сам не думал, что тут окажусь, – медленно ответил он. – И тем не менее я здесь.
– И я тоже, – усмехнулась она. – Мы с вами снова плывем, но на другом корабле. Разве не забавно?
Произнесенные ею слова были предельно банальными, плоскими, но за ними скрывалось странное беспокойство, которое охватывало ее и прежде. Она ощущала, как оно просыпается глубоко внутри и все более настойчиво дает о себе знать. К ней возвращалось предчувствие судьбоносных перемен; оно коренилось в прошлом, но было связано с будущим, ибо на нее надвигалось нечто предопределенное. Это преобразило ее жизнь, окрашивая мгновения настоящего красками грез, разливаясь в теле странным беспомощным ожиданием. Никогда раньше не знала она столь глубокой пульсирующей гармонии эмоций, ни разу эта непонятная скованность не овладевала ею с ощущением, похожим на боль. Она не понимала, что происходит, и не могла защититься от этого. Ее пальцы беспокойно теребили ветхую рогожу, она не находила в себе сил взглянуть на Лейта.
– Здесь так прелестно, – произнесла она наконец почти нервно. – Море… солнце… снег на горном пике. Так красиво. Возникает чувство, что это место издавна мне знакомо. – Ком в
