Свет и тьма. Инь и ян. Солнце и луна.
Они сосуществуют.
Но я знаю, чего заслуживает Элла, и точно не мое молчание или холодный прием. Ей нужен мой свет, мое тепло больше, чем когда-либо.
Шеви прав. Она — мой свет, а я — ее.
Моя милая Солнечная девочка.
С того первого взгляда на школьном дворе, когда она улыбнулась, оторвавшись от книги в золотистом полуденном свете, я почувствовал это глубоко в душе — она была и всегда будет моим солнцем.
Вынимаю недокуренную сигарету изо рта и хмурюсь, размышляя о том, почему я вообще пристрастился к этой дурной привычке.
С решимостью я тушу сигарету и топчу ее ногой.
И не жалею о принятом решении.
ГЛАВА 40
ЭЛЛА
Я сижу на скамейке, когда солнце скрывается за облаками, оставляя после себя брызги фуксии и ярко-оранжевого цвета.
«Мы должны найти полянку в лесу и устроить там наше особое убежище. Папа может помочь мне сделать скамейку, чтобы мы могли сидеть и читать книги вместе. Мы сможем рассказывать о том, как прошел наш день в школе, и наблюдать за порхающими бабочками. Это будет наше тайное убежище».
Провожу кончиками пальцев по древесине, задерживаясь на зазубренной резьбе: МЭННИНГ, 2013.
Он сделал это.
Макс сделал скамейку, как и обещал много лет назад.
Слезы наворачиваются на глаза. Интересно, как долго он сидел здесь, ожидая, что я вернусь, чтобы посидеть с ним, почитать вместе книжки и посмотреть, как бабочки-зебры трепещут крыльями? Я сказала ему, что мы увидимся на следующий день, но мой отец превратил один день в десять лет.
Судорожно вздыхаю и смотрю на свой телефон.
Макс: Встретимся на поляне на закате.
Я здесь.
Я готова.
Не знаю, что будет дальше, но должно быть что-то. Исцеление приходит только при движении вперед.
Я резко поднимаю голову, когда слышу приближающиеся шаги. Треск веток, шелест листьев. Мгновение спустя появляется Макс, возвышаясь над входом в наше тайное убежище в темно-синих шортах и светло-серой футболке, его глаза блестят в угасающем дневном свете.
Я уже близка к слезам. И не уверена, как мне удастся это пережить.
Но я здесь.
Я готова.
Он заходит внутрь и сглатывает.
— Привет, Солнышко.
От этого прозвища я едва не разрываюсь на части. Моя нижняя губа дрожит, и я сжимаю ее зубами.
— Привет.
Я наблюдаю, как парень на мгновение задерживается, не сводя с меня глаз, его волосы окрашены в розовый и оранжевый цвета. Я двигаюсь на скамейке, оставляя место для второго человека, который может сесть рядом со мной. Если захочет.
— Я была удивлена, получив сообщение, — признаюсь я.
Он медленно кивает, глядя на свободное место на скамейке, и делает еще один шаг вперед.
— Прости, что отдалился. Папе поставили диагноз сразу после того, как все случилось с… — Он сглатывает, переминаясь с ноги на ногу. — У него деменция с тельцами Леви. Это неизлечимо. Я пытаюсь понять, что делать, как ему помочь. Есть план лечения, есть учреждения, которые могут за ним ухаживать, но… я не знаю. Мне нужно найти способ получать доход. Шеви предложил мне поучаствовать в ремонте дома за городом. Возможно, я смогу это сделать.
Я смотрю на него, ошеломленная. Мое сердце разбито.
— Боже… Макс, — выдыхаю я. — Мне так жаль.
— Ничего не поделаешь. Я разберусь с этим. — Пожав плечами, он смотрит на меня, пытаясь взять себя в руки. — Я помню, как мы с папой делали эту скамейку, — шепчет он, меняя тему. — Мы начали ее в тот же вечер. После того как ты ушла из парка.
Я смаргиваю слезы.
— Правда?
— Да. Это было до того, как с папой произошел несчастный случай. До того, как ушла мама, до того, как ушла ты. — Он сглатывает, его челюсть напряжена. — Я думаю… думаю, это был мой последний по-настоящему хороший день. Пока ты не вернулась в Джунипер-Фоллс и не украла мое сердце во второй раз.
Я хмурюсь, в горле застрял камень.
Макс качает головой.
— Нет… это неправда. Ты не вернула его с самого начала.
Я опускаю голову, и камень превращается в валун.
— У нас был один волшебный год вместе, когда мы были детьми. Мы были так молоды.
— Это действительно что-то, не так ли?
— Что? — выдыхаю я, поднимая голову.
— Невинность. — Он на мгновение отводит от меня взгляд, прежде чем снова посмотреть на меня. — Она так мимолетна, правда? Но, боже, она меняет жизнь. Исчезает в мгновение ока, но достаточно сильна, чтобы сформировать каждый последующий момент. Каждую историю любви, каждую мечту. Мы не можем вернуть её, как только она уходит, но мы держимся за все, что она дала нам в тот момент, — говорит он, и эмоции переполняют каждое слово. — Я никогда не отпускал тебя, Элла. Я думал, что стал совершенно другим человеком, когда ты вернулась, но это не так. Увидев тебя снова, я словно вернулся домой. — Макс делает еще один шаг вперед и опускается передо мной на колени, беря мои руки в свои. — Юная любовь…
— Самая чистая, мать ее, любовь, — заканчиваю я за него, слезы текут по моим щекам.
Улыбка пробивается сквозь меланхолию, когда он проводит большими пальцами по костяшкам моих пальцев.
Я смотрю поверх его головы на просвет между деревьями. Небо сереет у меня на глазах, ветер усиливается, словно предзнаменование. Резкий удар по невинности.
Цвет уходит с неба, и вдалеке раздаются раскаты грома, пробивая бреши в сладких грезах.
Все возвращается ко мне, напоминая о том, что я хотела бы забыть. Но забыть не получается.
Отпустив руки Макса, я встаю со скамейки и обхожу его, глядя на озеро, на то, как вода покрывается рябью. Я дрожу и складываю руки на груди.
— Я не знаю, как жить дальше после этого, — признаюсь я, мои слова были обращены к небу, к озеру, к нему. — Не знаю, как исцелиться. Откуда вообще берется исцеление? Время? Терапия? Долгие прогулки и долгие разговоры? — Я пожимаю плечами, чувствуя безнадежность. — Ничто из этого не похоже на исцеление. Это похоже на попытку вернуть счастье в свою жизнь после того, как его у тебя отняли.
— А какой еще у нас есть выбор?
— Я не знаю. Не думаю, что все книги или советы в мире смогут собрать наши кусочки воедино. — Когда он ничего не отвечает, я иду вперед, в лес. Теплый ветер развевает мои волосы, а верхушки деревьев колышутся над головой. — С каждой унцией исцеления приходит еще один тяжелый удар. Один шаг вперед, два шага назад. Возможно, некоторые люди не созданы для исцеления или преодоления.
Я чувствую, как Макс подходит ко мне сзади, когда несколько заблудших капель дождя срываются с облаков.
— Солнышко, — шепчет он мне в спину.
Я оборачиваюсь.
Когда мы смотрим друг на друга, моя горечь усиливается. Не на него, а на жизнь. На жестокий дар жизни.
— Как ты вообще можешь смотреть на меня? — спрашиваю я, задыхаясь. — Как мы можем говорить о любви, невинности и надежде после всего, что произошло?
Выражение его лица омрачается, когда он повторяет более сокрушенно:
— Какой еще у нас есть выбор?
— Выбор есть всегда, Макс. Всегда.
Он делает шаг вперед, тело напряжено.
— Ты права. Маккей сделал выбор, когда попытался тебя изнасиловать. Он сделал выбор, когда позволил тебе упасть с гребаного обрыва и когда ушел, не позвав на помощь, оставив тебя умирать. — В его глазах мелькают гнев и обида. — Джона сделал выбор, когда ворвался в нашу парадную дверь с пистолетом и выстрелил в грудь моему брату. Он сделал выбор, когда взял правосудие в свои руки. Каждый выбор — это рябь на реке времени. Каждый выбор имеет эффект домино, — изрекает он. — И теперь у нас тоже есть выбор. У тебя и у меня. Каким он будет, Элла? Как ты собираешься изменить нашу следующую главу? Куда ты нас поведешь?
Я таращусь на него широко раскрытыми, остекленевшими глазами и качаю головой.
— Я?.. Это зависит не только от меня. Чего ты хочешь?
— Я хочу поцеловать тебя. Вот чего я хочу.
