за столом. – Что вы об этом думаете? – спросила она господина Шастри.
– Во-ле-вая лич-ность, – проговорил генеральный адвокат.
Хотя ничего нового он не сказал, по его улыбке всем стало ясно, что господин Шастри – умудренный жизнью человек и предпочитает держать свое мнение при себе.
Парвати начала жалеть, что вышла на улицу без мужа. Во-первых, его не стоило оставлять без присмотра, а во-вторых, ей не хотелось в одиночку встречаться с госпожой Рупой Мерой – неизвестно, как та отреагировала бы на сари с розами. Поэтому Парвати выждала несколько минут, в надежде, что роббер закончится. Он закончился. Пара ее мужа выиграла. Тот не без злорадства подсчитывал очки за сдачу, включая взятку сверху и сто за онёры. Парвати стало легче дышать.
12.26
На лужайке всех сперва познакомили друг с другом. Савита оказалась вовлечена в неспешный обстоятельный разговор с господином Шастри – он показался ей очень интересным человеком и поведал историю одной женщины-адвоката из Высокого суда Брахмпура. Хотя ей приходится постоянно бороться с опасениями и предрассудками клиентов, коллег и судей, она без труда выигрывает уголовные дела и добилась больших успехов на своем поприще.
Пран пожаловался на легкую слабость, но Савита уговорила его в последний раз сходить в кино на Чарли Чаплина перед тем, как она «станет матерью и на все будет смотреть иначе». Их забрали из дома на дедушкином «бьюике», который выглядел слегка потрепанным после транспортировки пострадавших на Пул Меле. Лата отправилась на вечернюю репетицию (которых так боялась госпожа Рупа Мера) – режиссер сказал, что им нужно наверстать часы, пропущенные из-за студенческих волнений.
Савита выглядела счастливой и полной сил. Она с аппетитом уплетала фирменное блюдо клуба: крошечные голи-кебабы[93] с «сюрпризом» (в каждом кебабе пряталась изюмина). Чем больше Савита беседовала с господином Шастри, тем сильнее убеждалась, что юриспруденция – это очень интересно.
Пран подошел к невысокому забору, отделявшему лужайку клуба «Сабзипор» от песчаного берега реки, и взглянул на коричневые воды, по которым безмолвно и медленно скользили несколько лодок. Он думал о том, что, подобно его отцу, тоже скоро станет отцом – и вряд ли хорошим. «Я буду слишком волноваться за благополучие и здоровье своего ребенка», – подумал он. Впрочем, постоянное беспокойство Кедарната никак не навредило Бхаскару. Пран с улыбкой подумал о Мане: не только тревожность, но и беспечность бывает чрезмерной. Дышать было трудновато; Пран прислонился к забору и наблюдал за остальными издалека.
Госпожа Рупа Мера вздрогнула, услышав имя доктора Дуррани. Неужели ее отец так хорошо знаком с математиком, что даже позвал его играть в бридж?! Невероятно! Ведь именно к отцу она обратилась за советом, когда грянула беда, и именно он велел ей как можно быстрее увезти Лату из Брахмпура, когда они столкнулись с угрозой в лице Дуррани. Он нарочно не сказал ей, что знает доктора? Или они познакомились недавно?
Доктор Дуррани сидел рядом, чуть подавшись вперед на своем плетеном стуле. Вежливость и любопытство заставили госпожу Рупу Меру проглотить свое потрясение и заговорить с ним. В ответ на ее вопрос доктор Дуррани сказал, что у него двое сыновей.
– Ах да! Один из них спас Бхаскара на Пул Меле, верно? Какая ужасная трагедия! И какой у вас смелый сын. Съешьте еще жареной картошки.
– Да. Кабир. Увы, мне кажется, что острота его мышления несколько… э-э…
– Чья? Кабира?
Доктор Дуррани растерялся:
– Нет! Бхаскара.
– По-вашему, он утратил остроту мышления?
– Да. И это, увы, очень заметно.
Последовала тишина. Затем госпожа Рупа Мера спросила:
– А где он сейчас?
– В постели? – ответил вопросом на вопрос доктор Дуррани.
– Не рановато ему ложиться спать? – озадаченно проговорила госпожа Рупа Мера.
– Как я понимаю, его мать и… э-э… бабушка весьма строги. Его укладывают спать чуть ли не в семь вечера. По совету врачей.
– Ах, мы с вами совсем запутались. Я имела в виду, чем занят ваш сын Кабир? Он принимал участие во всей этой студенческой истории?
– Нет. Только помогал на Пул Меле, после… э-э… прискорбной травмы, которую перенес этот мальчик. – Доктор Дуррани покачал головой и зажмурил глаза. – У моего сына… э-э… другие интересы. В данный момент, например, он на репетиции студенческого театра… э-э… что с вами? Госпожа Мера?
Госпожа Рупа Мера едва не поперхнулась нимбу-пани.
Дабы скрыть свою растерянность, доктор Дуррани сделал вид, что ничего не случилось, и продолжал болтать – нерешительно и с запинками, конечно, – о том о сем. Немного придя в себя, госпожа Рупа Мера обнаружила, что ей участливо и благожелательно рассказывают о лемме Перголези.
– Именно мой труд о данной лемме едва не уничтожила моя, хм, супруга, – говорил он.
– Ох… как? – Госпожа Рупа Мера выдавила первые пришедшие на ум два слога, дабы показать, что по-прежнему следит за разговором.
– Да просто моя жена… э-э… спятила.
– Спятила? – прошептала госпожа Рупа Мера.
– Да, совершенно спятила. Пойдемте, кажется, фильм сейчас начнется, – предложил доктор Дуррани.
12.27
Они вошли в танцевальный зал клуба, где в холодное и дождливое время года показывали кино. Сидеть на свежем воздухе было значительно приятнее, потому как зал моментально переполнился, но в эту пору по вечерам часто шли внезапные ливни.
Начался фильм «Огни большого города», и со всех сторон летел смех. Госпоже Рупе Мере, однако, казалось, что смеются над ней. Лата с подачи и одобрения Малати осуществила коварный и тщательно продуманный план: умудрилась попасть в актерский состав того же спектакля, где играл Кабир. Когда однажды в разговоре кто-то поднял тему участия Кабира в спасении Бхаскара, Лата намеренно сделала безразличный вид. Конечно, зачем узнавать про это из вторых рук, когда она все может выспросить у спасителя тет-а-тет!
То, что Лата действовала украдкой и обманула мать – родную мать, которая любила ее всей душой и стольким пожертвовала, чтобы дать детям образование и сделать их счастливыми, – глубоко ранило госпожу Рупу Меру. Вот тебе и благодарность за материнское терпение, понимание и заботу! Вот она, нелегкая вдовья доля! Попробуй-ка в одиночку найти управу на всех детей… Нос ее покраснел, и, вспомнив покойного мужа, госпожа Рупа Мера пустила слезу в темноте кинозала.
«Моя жена… э-э… спятила», – всплыли в памяти чьи-то слова. Но чьи? Кто так говорил? Доктор Дуррани? Персонаж фильма? Ее покойный муж – Рагубир? Парень не только мусульманин, он еще и наполовину сумасшедший… Бедная Лата, бедная, бедная Лата! Тут из жалости – или из ярости – госпожа Рупа Мера зарыдала в голос.
Как ни странно, люди слева и справа от нее тоже всхлипывали,
