Была ль она в Жуана влюблена? Она себя сама не понимала,А если б только поняла, — онаОт собственного сердца б убежала.Она была сочувствия полна,Поскольку Дон-Жуану угрожалаОпасность несомненная, а он Был, ей казалось, плохо защищен.

Он был ее приятель, юный брат, —Но искренне, не в стиле оперетки.О платонизме часто говорятЛукавые французские кокетки,И немки романтичные горятВ какой-нибудь лирической беседкеОт чистых поцелуев, — но онаБыла для честной дружбы рождена.

Конечно, пола тайное влиянье,Слегка подогревающее кровь,Их дружбе придавало обаянье,Похожее немного на любовь.Ведь вредно только страсти состояньеДля нежной дружбы. Повторяю вновь,Что женщина как друг всего вернее;Лишь не ищи любовной связи с нею.

Но всякая любовь в себе таитЗародыш измененья — и не диво;Лишь на мгновенье молния блестит;Стихий неудержимые порывыИметь не могут формы — все летит,Все движется, меняясь прихотливо, —А нежная любовь уж никогдаНе может быть надежна и тверда!

Я часто слышал жалобы влюбленныхНа то, что страстью увлеклись они,А, как известно, страсть и СоломонаВ шута преобразила в оны дни!И даже добродетельные жены,Слывущие примером искони,Какому-нибудь тихому созданьюУмели отравить существованье.

Но я на личном опыте узнал,Что женщины способны быть друзьями.Когда всеобщий суд меня терзалДопросами и злобными словами,Я цену женской дружбы испытал, —Она одна не расстается с намиИ в бой за нас вступает каждый раз,Когда клевещет общество на нас.

Но дружбу Аделины и ЖуанаК высокому разряду относитьЕще пока, пожалуй, слишком рано;За ними надо дальше последить.В разгаре их невинного романаЯ их пока оставлю — так и быть:Такой прием зовется — задержаниеЧитательского резвого внимания.

На лошадях, в коляске и пешкомОни вдвоем прогулки совершали;Испанским занимались языком,Чтоб «Дон-Кихота» знать в оригинале;Наедине болтали вечерком,Высокие вопросы обсуждали.Мне это все удастся, может быть,В дальнейшем как-нибудь изобразить.

Но предостерегаю вас заранееОт выводов поспешных и пустых, —О леди Аделине и Жуане яНе высказал догадок никаких.Подробно расскажу об их романе яВ октавах сатирических моих;Пока замечу только предварительно,Что их паденье все еще сомнительно,

100

Но в жизни все великие делаРождаются из малых. Кто не знает,Как много неожиданного злаПустячные причины порождают!Откуда катастрофа подошла,Порою и мудрец не угадает(А я держу пари хоть на мильярд,Что все пошло с простой игры в бильярд!).

101

Вы скажете, что это очень странно,Но правда всякой выдумки странней.Как помогли б правдивые романыПознанью жизни, мира и людей!Мир выплыл бы из мрака и тумана,Когда б Колумб этических морейДуховные открыл нам антиподыВ характере у каждого народа.

102

Какие бездны есть в сердцах людских!Какие в них «пещеры и пустыни»[635]!Как в душах всех правителей земныхНагромоздились айсберги гордыни!Как много в этих дебрях вековыхАнтропофагов водится поныне!Когда б историк правду молвить смел, —Сам Цезарь бы от славы покраснел!

Песнь пятнадцатая

[636]

Ах! Что же дальше? О любом предмете яМогу воскликнуть так в своих стихах,Ведь этим «ах» все выражу на свете я —Надежду, грусть, унынье или страх.Вся наша жизнь — сплошные междометия:И «ну», и «ба», и «ух», и «ох», и «ах»,И «фу», и просто «тьфу» — уж это «тьфу»-тоМы произносим каждую минуту.

В противовес великому «ennui»,Все эти восклицанья выражаютЭмоции; эмоции сииВ пространствах бесконечности всплывают,Как пузырьки на океане, иВ миниатюре вечность отражают:И благо тем, кто знает благодатьНезримые явленья наблюдать.

Печально, если в душах цепенеютСтремленья, погребенные навек,Притворство всеми чувствами владеет,И надевает маску человек.Никто открыто действовать не смеет;Мы наших мыслей сдерживаем бег.,Поскольку все поэты — лицемеры,Мы принимаем вымыслы на веру.

Скажите мне, кто втайне хоть на часНе вспомнит прежней страсти заблужденья?И кто из нас не испытал хоть разО невозвратном прошлом сожаленья?Пусть волны Леты увлекают нас, —Печали не потопим мы в забвенье,И, как ни блещет светлое вино,Осадок опускается на дно.

Что до любви — рассказ неторопливыйПойдет о госпоже Амондевилл…Звук имени ее, такой красивый,Мое перо недаром вдохновил.Все музыка — и звон ручья игривый,И шепоты травы, и шум ветрил;Все музыкально в мире, все прекрасно,И пенье сфер мы слышим ежечасно.

Миледи Аделина, господа,Была близка к рискованным решеньям;Ведь слабый пол, изменчивый всегда,Изменчивым подвержен настроеньям.Ярлык вина обманчив иногда,И качество бывает под сомненьем,А женщина — как легкое вино:Испортиться и ей не мудрено.

Миледи я сравнил бы без прикрасС вином первейшей марки, с золотымиЧеканки самой новой; как алмаз,Миледи, совершенствами своимиБлистая, только радовала глаз.С докучными уликами пустымиПрирода — этот хмурый прокурор —Еще не приставала к ней в упор.

Я знаю — Смерть упрямая стучитсяК нам в дверь сперва как будто неумело(Так в первый раз к вельможе подступитьсяКупец, пожалуй, не решится смело);Но если уж начнет она сердиться,То грозно принимается за дело:Чуть переступит за порог — онаУплаты долга требует сполна!

Ты все съедаешь, Смерть! Но, ради бога,Умей щадить бедняжку Красоту —И без того добычи очень много,И все пожрать тебе невмоготу.Гурман костлявый! Подожди, не трогайНевинную весну во всем цвету!Бери героев — наций блеск и силу,Но женственности прелести помилуй!

Миледи было свойственно хитрить,Когда ее интрига увлекала;Открыто благосклонность проявитьЕй воспитанье строгое мешало,Но тем неосторожней, может быть,Свое миледи сердце отдавалаИ нежности своей невинный пылТому, кто чувств таких достоин был.

Амурные истории ЖуанаВо всех салонах сплетни вызывали.Но леди Аделину, как ни странно,Его грехи нимало не пугали.Притом в английском климате туманномВ Жуане страсти как бы остывали;Ведь был он как младой Алкивиад[637] —К любой среде приспособляться рад.

Герой мой был тем более пленителен,Что не старался никого пленять;Он был умен, спокоен, обходителен,Не претендуя лавры пожинать.Назойливый дендизм предосудителен:Его девиз — «блистать и ослеплять», —А фатовство и прочие чудачестваРоняют человеческие качества.

Мне хорошо известно — не всегдаУспех чванливым франтам доставался.А мой Жуан был скромен, господа,И сам собою всюду оставался;Он искренним казался без трудаИ голосом приятным отличался, —А голосу приятному даныВсе пагубные чары Сатаны!

Он от природы был учтиво-неженИ подозрений вовсе не внушал;Изящен и спокойно-безмятежен,Он весело победы предвкушал.Герой такой мне попадался реже,Чем фатоватый щеголь и нахал, —А впрочем, скромность тоже дар отменный:Она успех приносит несомненный.

Любезно-весел и приятно-мил,Жуан со всеми вел себя тактично;Он сплетничать о ближних не любил,Он слабости собратьев знал отлично;С надменными он сам надменен былИ намекнуть умел дипломатично,Что цену знает и себе и имИ что доволен жребием своим.

Но дамам каждый раз являлся онВ том облике, в каком его хотелиУзреть. Таков неписаный закон.Живей всесильной кисти РафаэляВоображенье их; кто наделенКрасивой внешностью, того умелиОни всегда поднять на пьедестал,Чтоб он, как чудо света, заблистал.

Но Аделина просто приписалаЖуану качества свои и в немВсе совершенства редкие искала;И мудрецы порой повинны в том.Нас учит опыт многому, но мало.Мы горечь истин все же познаем,А мудрецы упорно забывают,Что и глупцы на свете ведь бывают.

Мудрейший Бэкон, Локк, Сократ и ты,Божественный[638], чье чистое ученье,Непонятое, как и все мечты,Лишь породило новые гоненья,Лишь укрепило силу темноты, —За что ты принял это униженье?Увы, примеров множество таких;На совести людской оставим их.

Что до меня — о славе не мечтая,Держаться я решил теперь скромней:Я с холмика спокойно созерцаюМельканье лиц и пестроту идей,Я безмятежно-весело болтаю,Как на прогулке, с музою моей;Легко дается мне стихосложенье,Без всякого оттенка напряженья.

Мне кажется, в уменье рифмоватьЗаслуги нет, но в легком разговореВесьма приятно время коротать.Когда поэты с музами не в ссоре,Они умеют строчки сочетатьВ изящном стиле «Improvvisatore»;[639]В подобном стиле рад писать и я,Но льстивою не будет песнь моя.

«Omnia vult belle Matho dicere — dic aliquandoEt bene, diс neutrum — dic aliquando male» [640].За первым не стремись, коль не титан ты,Второе в счастье нужно и в печали,Для третьего потребны уж таланты,Зато везде и всюду мы встречалиЧетвертое; в поэме ж сей, друзья,Вы всё найдете, полагаю я.

Я прославляю скромность как систему,И с гордостью я вовсе не в ладу;Короткой я задумывал поэму,И сам не знал, куда я забреду.Хотелось мне представить эту темуЦензуры благосклонному суду,Польстить владык дряхлеющих амбиции, —Но я, увы, рожден для оппозиции!

Я неизменно защищаю тех,Кто не в чести. И если час настанет,Когда толпы победной рев и смехНад бывшими избранниками грянет, —Я нападать на них сочту за грех.И, может быть, — меня на это станет —Примкну я к роялистам; мне претитИ демократ, когда он властью сыт.

Я мог бы стать супругом превосходным,Не зная, как печален мой удел,Я мог бы, свойствам вопреки природным,Монахом стать, уйдя от светских дел,Но никогда в плаще поэта модномЯ щеголять бы дерзко не посмел,Когда б мои стихи перо зоилаНасмешкой злобною не заклеймило[641].

«Laissez aller»[642]. В поэме, господа,Героям самым разным дверь открыта.Писать о них, казалось, нет труда;Не нужно Лонгина[643] и Стагирита[644];Но вот в окраске фактов вся беда:Здесь подобает мудрому пиитуИскусственное к естеству свести,В явленьях частных общее найти.

Когда-то люди создали манеры,Теперь манеры создают людей.Прилизаны, приглажены и серы,Не проявляем воли мы своей.Конечно, все поэты — лицемеры;Но как тут быть, каких искать путей?Куда мне обратиться — к темам прошлымИль к современным, тягостным и пошлым?

Так что же, друг мой муза, поспеши!Когда тебе докучен стиль высокий,Давай смеяться просто от души,Стегая шуткой мелкие пороки.Запомни или даже запишиКолумба наставленья и уроки:В ничтожной каравелле можно плыть —И все-таки Америку открыть.

Миледи Аделина увлекаласьБлестящими талантами Жуана.В ней чувство постепенно разгоралось,Что, в сущности, по-моему, не странно,Неопытность его, как ей казалось,В опасности бывала постоянно.У женщин полумеры не в чести:Она Жуана вздумала «спасти».

Итак, миледи добрые советыЖуану безвозмездно расточала.Признательности мелкую монетуОна за это часто получала;Но для спасенья милого предметаОна решила с самого началаЛюбимый дамский метод применить —Его безотлагательно женить.

Жуан ответил ей, что он мечтаетДавно в такой союз сердец вступить,Но обстоятельства ему мешаютПодобную мечту осуществить;А те, к кому он склонность ощущаетИ кто его могли бы полюбить,Души его прекрасные Цирцеи —Уже давно в объятьях Гименея.

Для дочерей, племянниц и сестерОбдумывать прически, шляпки, платья,Подстроить встречу, тайный разговор —Вот милых дам любимое занятье!Они привыкли сватать с давних порВсех братьев и кузенов без изъятья.Греха в том нету, ибо всякий бракВоздействует на нравы как-никак.

Все женщины, влюблявшиеся рано,За исключеньем дев и старых вдов,Охотно строят каверзные планыПо части уловленья женихов.Необычайный замысел романаУ них всегда заранее готов,Хотя порой действительность упрямоЕго преображает в мелодраму.

Всегда у них найдется чей-то сын,Какой-нибудь единственный наследник,Какой-нибудь веселый дворянин,Любезный и приятный собеседник,А то и лорд, доживший до седин,Какой-нибудь из отпрысков последних,Мечтающий природу удивитьИ новым браком «древо» обновить.

Для всех у них невесты под рукой;Богатый выбор — как не любоваться!Умом, деньгами, внешностью, душойНевесты эти могут красоваться;Одна имеет голос небольшой,Другая — дар прелестно одеваться.Та будет мать и добрая жена,А та — для сана леди рождена,

В Америке есть некая колония[645];Ее там Рапп[646], как секту, учредил,Назвал весьма торжественно «Гармония»И брак из быта вовсе устранил.Греховных увлечений беззакониеОн строгими законами смирил.Но я поспорить с ним имею мужество:«Гармония» нелепа без супружества!

А разделять гармонию и бракНикак нельзя, не оскорбив природу.(Быть может, Рапп, восторженный чудак,В Германии усвоил эту моду!)Хоть секта процветает как-никак,Растет и богатеет год от году, —А все-таки, скажу вам не тая,Название оспариваю я.

Но пылкие любезные матроны,И Мальтусу и Раппу вопреки,Потворствуют природному законуИ поощряют милые грешки.К приросту населенья все мы склонны,Как трудности потом ни велики,И в результате — обнищанье нации.Разгул страстей приводит к эмиграции!

Я, право, не решаюсь присягнуть,Что Аделина Мальтуса читала.Одиннадцатой заповеди суть —Жениться грех, коль нету капитала!Судить о том я не хочу ничуть,Что нам перо столь славное[647] писало,Но сей арифметический подходНас к жизни аскетической ведет.

Миледи, впрочем, знала очень точно,Что Дон-Жуан богат; его жена,Коль этот брак окажется непрочным,Вполне безбедно проживет одна.Ведь в пляске брака часто, как нарочно,Мужей отличных падает цена,И брак к печальной их ведет развязке,Как Смерть в Гольбейновой[648] зловещей «Пляске».

Итак, Жуана брак был предрешен,И только за невестой дело было.Мисс Мак-Ин-Фольо был представлен он,Мисс Блик, мисс Шик и юной мисс Мак-Милло,Наследницам мисс Чек и мисс Купон(Всех Аделина в гости пригласила!).С любой из них любимец юных музМог заключить превыгодный союз.

Там нежная единственная дочка,Спокойная, как озеро, мисс Пруд,Была бела, как молоко в горшочке,Пока густые сливки не сольют.Не верьте этой милой оболочке;Под нею смесь простую узнаютВоды и молока. Хотя для брачнойСпокойной жизни эта смесь удачна.

Мисс Смеллоу, очень гордая собой,Богатая и бойкая девица,Об орденах и ленте голубойМечтала. Но не каждый день случится,Что герцог, предназначенный судьбой,В ловушку сам собою залучится;Среди девиц подобных что ни годНа турок и на русских спрос растет.

Там были… но к чему перечисленья!Скажу короче: там была одна,Прелестная, как светлое виденье,Как фея, как сиянье, как весна, —Аврора Рэби. Нежное волненьеРождала в сердце каждого она.Несмелое, но дивное творенье —Как роза накануне пробужденья!

Она осталась рано сиротой.Опекунами добрыми любима,Знатна, богата, — но немой мечтой,Раздумьем одиночества томима.Как будто силы юности златойСломила смерть, промчавшаяся мимо.(Так во дворце пустом болит сильнейДуша в тоске о счастье прошлых дней!)

Она была младенчески-нежна,Но что-то в ней таинственно сияло…Как серафим задумчивый, она,Казалось, непрестанно горевалаО тех, кто согрешил и чья винаНесчастный род людской отягощала;Она казалась грустным духом тем,Что охранял покинутый Эдем!

Она держалась веры католическойИ верила всем сердцем и умом:Сей ветхий культ красою романтическойИ строгостью пленял ее. ПритомОна гордилась славой героическойСвоих отцов, и словом и мечомОбычай старой веры защищавшихИ ей святую верность завещавших.

Она глядела кротко и светлоНа божий мир, его не понимая;В ней сердце безмятежное цвело,Как ландыш, в тишине благоухая.Всеобщее признанье ей далоКакой-то гордый ореол; сияяВозвышенным спокойствием, онаБыла чудесной прелестью сильна.

Но почему-то в списки АделиныАврора не была занесена,Хотя она имела все причиныЗатмить прелестных сверстниц имена;Любого благородного мужчинуТакая дева, кажется, должна,Высокой добродетелью блистая,Склонить на путь супружеского рая.

Мой Дон-Жуан был очень удивлен(Как древний Рим, не видя бюста БрутаВ процессии Тиберия), и онСпросил о ней, но в эту же минутуМиледи, вдруг приняв надменный тон,Сказала очень резко почему-то:«Аврора мне не нравится: онаНаивна и притворно холодна!»

«Но мы единой веры! — с удивленьемСказал Жуан. — Нас легче обвенчать;Не пригрозит мне папа отлученьем,Не заболеет от досады мать».Но леди Аделина с нетерпеньемВсех женщин, не желающих признатьЗа оппонентом правоту и силу,Все тот же довод сухо повторила.

Так что же? Если доводы умны,Не портятся они от повторенья,А если глупы, — может быть, ценыПрибавит им простое умноженье.Настойчивостью действовать должныПолитики, поддерживая пренья:Противника старайтесь утомить —Его тогда нетрудно и затмить.

Но почему миледи АделинаС предубежденьем относилась к той,Чей кроткий облик, светлый и невинный,Лишь со святыми спорил чистотой?Миледи славилась не без причиныЛюбезностью, умом и красотой, —Но (это испытал любой живущий)Капризы каждой женщине присущи.

Не по душе, наверно, было ейСпокойное Авроры отношеньеК мельканью лиц и пестроте идей.Нет худшего на свете униженья,Чем превосходство ближнего.Больней Обиды это тайное сомненьеВ себе самом; Антоний это зналИ от величья Цезаря страдал[649].

Но то была не зависть, — о, еще бы! —Миледи чувства этого не знала!То было не презрение — за что быОна Аврору Рэби презирала?То не была тоска ревнивой злобы,Которая прекраснейших терзала,То не было… Но нет, вопрос не в том;Что это было — вот проблема в чем.

Аврору света праздные сужденьяНе трогали; сияя простотой,Она была как светлое теченьеВ потоке молодежи золотой,Сверкавшей, как пустые украшенья,Напыщенной и чванной красотой.Аврора только кротко улыбалась —Столь детским это сердце оставалось!

Ее не ослеплял надменный видМиледи; безмятежно рядом с неюОна цвела: светляк в ночи блестит,Но звезды и прекрасней и крупнее!Наш Дон-Жуан, как ни был знаменит,Был не замечен и не понят ею;Она ведь в небо устремляла взор,А он был только светский метеор.

Его весьма двусмысленная славаЧертовски чаровала женский род(Изящный блеск испорченного нраваКрасавица любая предпочтетСмиренной добродетели; оправаПорочности обычно придаетГероям цену), — но Авроры нравуСовсем не нравилась такая слава.

Жуан еще не знал натур таких;Погибшая Гайдэ в сравненье с неюБыла дитя природы, волн морских,Сердечней, простодушней и нежнее.Но отличалась каждая из нихОсобенною прелестью своею:Гайдэ — цветок, Аврора — самоцвет(Удачнее сравненья, право, нет).

Придумав это ловкое сравненье,Я стал опять «сзывать свою пехоту»[650];У Скотта взял я это выраженье —У лучшего на свете друга Скотта!Как он рисует рыцарей сраженья,Господ и крепостных, пиры, охоты!Когда бы не Вольтер и не Шекспир, —Поэта лучшего не знал бы мир.

Повсюду муза легкая летает,Везде я темы сразу нахожу;Я свет живопишу, и свет читает,И я его, признаться, не щажу.Врагов мой стих обычно порождает,Но жалкой дружбой я не дорожу;Уже давно я в ссоре с целым светом,А все же стал я неплохим поэтом!

Упрямство госпожи АмондевиллЖуана злило, и по сей причинеВесь разговор их кисло-сладок былИ очень неприятен Аделине.Но вот сребристый гонг провозгласилТот час, когда на дамской половинеМеняют туалет (хотя на глазДля этой цели вряд ли нужен час).

Но чу! Звенят серебряные чаши,Стучат ножи, воинственно остры!(Поспорят ли с Гомером музы наши,Описывая пышные пиры!)Меню у нас, пожалуй, даже краше,Названья удивительно пестры;Таинственные смеси и приправыНапоминают древние отравы.

Там был отличный суп «à la bonne femme»[651](Дивлюсь я этой кличке безрассудной!),И суп «à la Beauveau», известный вам,И камбала с подливкой самой чудной;Там был (но, видит бог, не знаю сам,Как справлюсь я с такой октавой трудной!)Большой индюк, и рыба всех сортов,И поросята — гордость поваров.

Но мне в детали некогда вдаваться —Я все смешаю вместе! Как тут быть?Пожалуй, муза может растерятьсяИ прозвище болтушки заслужить.Хотя и bonne-vivante [652] она, признаться,Но трудно ей о пище говорить,И потому сейчас я очень краткоВсе яства перечислю по порядку.

Вестфальской ветчины окорока,Апиция[653] достойные картины,И «sauces Génévoises»[654] для знатока,И дичь «à la Condé», и лососина;Там были — честь и слава погребка —Все Аммоно-убийственные вина[655],И пенистый шампанского бокал,Как жемчуг Клеопатры, закипал.

Там было бог весть что «à l’Espagnole» [656]И «à l’Allemande» [657], «timballe» [658] и «salpicon’ы»[659](Не сразу нам понятно, в чем там соль,Но к экзотичным яствам все мы склонны);Там были «entremets»[660], которых роль —Баюкать души негой полусонной;Там сам Лукулл[661], великий чародей,Венчал фазанов славой трюфелей.[662]

Увы, сравнится ль блеск подобной славыСо славой тех, пред кем народы ницЛежали? Где их призрак величавый?Где грохот триумфальных колесниц?Проходит все — тревоги и забавы,Победы и обеды знатных лиц;Едва ль затмит их временная славаБессмертную Лукуллову приправу!

Люблю я трюфеля, признаться вам,И лакомое блюдо «puits d’amour’ы»[663]С вареньем или без — по вкусу дам, —Как поучает нас литератураКухмистерских. Я пробовал их сам,Но даже вам скажу — «sans confiture»[664],Без всякого варенья, эти «puits»На вкус прелестны, милые мои![665]

Теряется мой разум в созерцаньеЧудесных блюд, которым счету нет.Великих несварений процветаньеИх результат, а может быть — секрет.Кто думать мог, что скромный акт питаньяОтца Адама через тыщи летПереродится в сложное ученье,Дошедшее до грани изощренья!

Звенело рюмок тонкое стекло,И челюсти работали отлично,Гурманы задыхались тяжело,А мисс и леди кушали тактично,И юноши, чье время не пришлоЛюбить еду, держались романтично:Они обилью лучших вин и блюдПрелестную соседку предпочтут.

Увы, не вклеить мне в мои октавыСальми[666] и консоме[667]! Ну как тут быть?Пюре, gibier[668] и разные приправыМне очень трудно в строчки уложить.На ростбиф каждый бритт имеет право,Но трудно ростбиф с рифмой примирить;Притом, покушав сытно, сын ПарнасаВоспеть не в силах даже и бекаса.

Люблю желе, бисквиты, марципан,Мороженое, фрукты и закуски;Желудок наш, изысканный гурман,Страдает от излишней перегрузки!В произношенье трезвых англичанСтановится подагрой «goût»[669][670] французский.Я не знаком еще с подагрой, ноСпастись от сей напасти мудрено.

Забуду ль о бесхитростных маслинах,Союзницах первейших наших вин?Закусывал я ими на вершинахГимета или Суния — один!Я ел их с хлебом в Лукке[671] и в АфинахНа изумрудной скатерти долин,Пируя по примеру Диогена(Он на меня влияет неизменно!).

Отягощенный стол напоминалРоскошных павильонов вереницу,Необычайный маскарадный балИз овощей, и рыб, и разной птицы;Мой Дон-Жуан глазами пожирал«À l’Espagnole» — конечно, не девицу,А блюдо, что пленяло красотой,Пикантностью и тонкой остротой.

Сидел мой Дон-Жуан на этот разМеж леди Аделиной и Авророй.Претрудный случай, уверяю вас,И это ощутил он очень скоро.Он ежился, не поднимая глаз,От ясно-проницательного взораМиледи Аделины — этот взорЕго сверлил насмешливо в упор.

Мне кажется, у глаз бывают уши —Иначе я не в силах объяснить,Как удается женщинам подслушатьТо, что никто не мог предположить.Как пенье сфер, способны наши душиТаинственно звучать. И, может быть,Поэтому порой посредством взораДлиннейшие ведутся разговоры.

В спокойном равнодушии своемАврора на Жуана не глядела.Обычно мы с досадой узнаем,Что ближним нет до качеств наших дела.Жуан мой не был фатом, но и в немАврора самолюбие задела;Себя он как бы лодкой ощущал,Затертой между двух ледовых скал.

Он пошутить попробовал — напрасно.Ему, конечно, вежливо ответили,Но, глядя вдаль спокойно и бесстрастно,Как будто шутки вовсе не заметили.И скромность и заносчивость ужасны,В каком бы облике мы их ни встретили.Он видел, что миледи быстрый взглядТаил язвительной насмешки яд.

Она ему, казалось, говорила:«Я так и знала!» Уверяю вас:Подобное злорадство — это силаОпасная и вредная подчас.Герой, чье сердце шутка оскорбила,Все выполнить старается как раз,Что в мстительном намеке заключалось…Глядишь — ан шутка правдой оказалась!

Но ловкий и любезный мой геройСумел искусно выказать вниманьеСвоей соседке. Этою игройОн деликатно подчеркнул признаньеЕе достоинств. Я готов поройПоверить сплетне! На его стараньяИ на его веселые словаАврора улыбнулась раза два.

Могла ль от разговора воздержатьсяЖуана миловидная соседка?Сама миледи стала опасаться,Что в ней проснется все-таки кокетка;В холодном равновесии держатьсяНам трудно, и случается нередко,Что мы… Но тут миледи не права:Аврора уж совсем не такова.

Притом Жуан настолько был приятен,Настолько гордо-скромен, так сказать,Себя умел так ловко показать он,Так он умел покорность проявлять,Умел он быть и весел и занятен,Умел он тактом шутки умерять,Людей на откровенность вызывая,А собственные замыслы скрывая.

Аврора в равнодушии своемЕго к толпе обычной причислялаПустых людей, но и Аврора в немОсобенные свойства увидала.Он льстил с таким умом и мастерством,Что даже ей приятно слушать стало;Так похвалы изысканных льстецовЗавлечь способны даже гордецов.

Притом он был красив, а это свойствоСмущает женщин, мы должны признать;Супружествам большое беспокойствоОно способно часто доставлять.Пленительную внешность и геройство,Увы, трудней всего не замечать;Когда прекрасный образ нас смущает,Нас никакая книга не прельщает.

Аврора больше внешности пленительнойЛюбила книги. И, служа Афине,К ней относилась с нежностью почтительной,Любуясь ею даже на картине.Но лишь в корсете старости медлительнойНадежна добродетели гордыня.Сократ, блюститель этики, и тотПрекрасного влиянье признает.

В шестнадцать лет все девы сократическиЧтят красоту невинно — вслед Сократу.Что ж? Если этот славный муж аттическийИ в старости мечтал замысловато(Платон писал о том метафизически),То девушкам уж вовсе трудноватоБез грез — ведь их природа такова!Но скромность для девицы — sine qua.[672]

Замечу вскользь: когда свои сужденьяЯ, как великий Кук[673], вам излагаю,О них всегда свое второе мненьеЯ мненью первому предпочитаю,А может быть, и третье есть решенье,А может, вовсе нет — почем я знаю!Но, будь поэт логичен, скуп и строг, —Мир сущего понять бы он не мог.

Весь род людской себе противоречит —Ну как же мне другим не подражать?Все мелкой ложью истину калечат,Но я правдив и не желаю лгать.Коль нас от скептицизма не излечат,Мы ничего не сможем отвергать.Противоречий много в человеке;Источник правды чист, но мутны реки.

И притчи и стихи способны лгать,Хотя иной раз могут быть правдивы,А басня может нравы исправлять,Клеймя пороки очень справедливо.Но кто поможет сущее познать?Философы? Они всегда кичливы!Религия? Возможно, если знать,Какой из сект разумней доверять.

Конечно, каждый может ошибаться.А впрочем, может быть, и каждый прав.Спаси нас боже! Трудно продвигаться,В тумане маяка не распознав.Пора пророку новому занятьсяЗащитой смелых догматов и прав;Изношенные мненья, в самом деле,За два тысячелетья потускнели.

Но для чего запутался и яВ тенетах метафизики? Не мне лиПротивна эта вся галиматья?Безумье и судьба мне повелелиО косяки загадок бытияНапрасно биться лбом. ОсточертелиМне все проблемы эти навсегда;К терпимости я склонен, господа!

Теолог я умеренный (не скрою!),Пресвитерьянец[674] и мыслитель, право.Умеренно люблю я Тир и Трою[675],Как Элдон[676], судия сей величавый.О доле низших классов я пороюТолкую Джону Булю очень здраво,И, словно Гекла[677], кровь кипит моя,Коль произвол тиранов вижу я.

Политику, религию, смирениеВы встретите не раз в стихах моих;Я придаю огромное значениеМоральной пользе диспутов таких.Я публике устроил развлечениеИз разных философских заливных.Желая угодить любому нраву, яЗагробной вас попотчую приправою.

От споров я отрекся, видит бог!Теперь ни на какое искушеньеПоддаться бы я, кажется, не мог;Я полное предвижу исправленье.А то читатель к музе очень строг:Опасными слывут ее сужденья,Хотя она едва ли злее техСудей, чей труд велик, да мал успех.

Ты веришь ли, читатель, в привиденья?Конечно, нет! Ты хмуришься? Так что ж!Тревоги и приятные волненьяТы в этой пестрой повести найдешь.Я говорю без всякого глумленья,Что этот мир таинственный — не ложь;Я веские имею основаньяУверовать в его существованье.

Серьезно? Вы смеетесь?! Как же быть!А я предпочитаю улыбаться.Ведь, право же, могу я допустить,Что призраки способны появляться!Я не хочу об этом говорить,Чтоб на знакомство к ним не навязаться;Сам Гоббс в себе души не замечал,А посещенья мертвых ощущал.[678]

Я ночью эти песни сочиняюТо как сова, а то как соловей.Минервы птица мрачная и злаяНад рукописью кружится моей;Со старых стен, кольчугами сверкая,Глядят портреты умерших людей,И угольки в камине слабо тлеют, —И мысли постепенно цепенеют.

И посему (хотя при свете дняЯ не привык писать) иные думыБывают в яркий полдень у меня;Но полночи холодной мрак угрюмыйМеня смущает, сердце леденя, —Мне бредятся таинственные шумы…Кто знал такое состоянье, тотПусть это суеверьем назовет!

Меж двух миров, па грани смутной тайныМерцает жизни странная звезда.Как наши знанья бедны и случайны!Как многое сокрыто навсегда!Прилив столетий темный и бескрайныйСмывает грани, толпы и года,Лишь мертвых царств угрюмые могилыВ пространствах мира высятся уныло.

Песнь шестнадцатая

1 ... 78 79 80 81 82 83 84 85 86 ... 109

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Дон-Жуан - Джордж Байрон бесплатно.

Похожие на Дон-Жуан - Джордж Байрон книги

Разрыв-трава - София Парнок - Поэзия
Вечный день - Георг Гейм - Поэзия
СТИХОТВОРЕНИЯ - Всеволод Емелин - Поэзия
Я все еще люблю и не теряю веры… Сборник стихов - Юлия Глезер - Поэзия
Хрупкие времена (сборник) - Валерий Скоров - Поэзия
Струфиан - Давид Самойлов - Поэзия
Русский Мир. Золотое Кольцо. Стихи - Владимир Борисович Кольчугин - Поэзия / О войне / Прочая религиозная литература
За гранью… - Александр Королёв - Поэзия
Светлых образов мысли - Александр Липатов - Поэзия
Мосты. От тебя до меня века и дороги - Ирина Светличная - Поэзия

Оставить комментарий