Что сказать ему? Айдар, вернись, пожалуйста, в гостевую? Или самой туда уйти? Или не выпендриваться и… Что там Наум сказал? Пользуйся возможностью. Будь Салмановой.
Радуйся, что на сей раз головы летят в твою честь.
Ч-ч-черт…
Я бы еще полночи в ванной просидела, но бессмысленно. Когда выхожу — вижу, что Айдар сидит на кровати. Его присутствие моментально сужает комнату.
Верхние пуговицы слегка измятой ноской рубашки расстегнуты. На кулак намотан галстук. Красивый. Зачем с ним так?
Поднимаю взгляд от него к лицу. Айдар смотрит на меня. Изучает внимательно.
— Что случилось с настроением, Айлин? — он задает вопрос спокойным голосом, который ни черта не соответствует накалу между нами. Говорит на крымскотатарском. Злит меня и тем, что умеет лучше себя контролировать, и тем, что взывает к особенной близости.
Не хочу ее.
Брыкаюсь, как племенная кобыла, в пику не отвечаю так же.
— Спать хочу. Дурацкий вечер. Не стоило соглашаться.
— Извини, что потащил.
Просьба о прощении заставляет почувствовать себя еще более мерзко. Я прекрасно понимаю, что он пытается сгладить углы. А я наоборот не могу успокоиться в стремлении их обострять.
— Ну как же не похвастаться своей зверушкой? Тем более, когда она на марафете… — Оскорбляю то ли его, то ли себя.
Скулы мужа каменеет.
— Айлин. Ты знаешь, что это неправда.
Фыркаю.
— Конечно, знаю. Ты — святой человек, которому я по гроб жизни должна быть благодарна. А я — придержать свой неблагодарный язык, чтобы…
Договорить мешает шумный выдох. Айдар опускает голову и слегка встряхивает. Потом снова смотрит на меня. На виске пульсирует венка, но голосу он возвращает абсолютное спокойствие:
— Конечно же, нет. Я не считаю тебя неблагодарной. Но твое настроение меня волнует. Ты стала нервной. Я пытаюсь понять, в чем причина.
Он разговаривает со мной настолько терпеливо и «правильно», что даже мутит. Дает полный карт-бланш на истерику. Обвинения. Да что-угодно. Уверена: залеплю пощечину — стерпит. А я не хочу скатываться, но и сдержаться дико сложно.
Ответить не успеваю, Айдар сам спрашивает о том, что волнует его в первую очередь. Вполне ожидаемый вопрос:
— Что он тебе сказал, Айка? — вызывает у меня сначала улыбку, потом даже смех.
— Думаешь, снова предложил тебя подставить? Я вышла из игры, Айдар. — Стряхиваю руки. — Можешь не бояться. В конце концов, сейчас ты — отец моей дочери. И она об этом знает. Бегать к тебе в тюрьму на свиданки я ей не желаю.
Ужасные слова чернят мою душу и кривят лицо Айдару. Он выдерживает. Впитывает. Так же, как я в свое время впитывала его черноту. Только легче не становится. Ему, наверное, тогда тоже не легчало.
— Я не боюсь, что ты меня подставишь. Знаю, что не станешь, — это должно было бы отозваться в сердце. Помочь оттаять. Но мне только горше. Сейчас знаешь, а раньше что мешало? Нельзя было это понять, прежде чем сломал меня?
Смотрю на него. Руки подрагивают. В груди тоже вибрация. Мне это все не нравится, но успокоиться я не могу.
Он спрашивал, насколько сильно я его ненавижу. Сейчас — на максимум. Чувствую его слабость. Готова ею пользоваться.
— Просто хочу понять, что он тебе наплел.
— Сказал, что скучает по вашей дружбе. А ты ему даже руки не подашь, — качаю головой с сарказмом. Цокаю. — Как будто кому-то еще есть дело до твоих тупорылых принципов.
Выплевываю абсолютно лишнее оскорбление. Кружу взглядом по комнате. Руки требуют действия. Не хочу казаться идиоткой. Только чем себя занять — не нахожу. Остаюсь на месте. Хватаю телефон. Листаю его бессмысленно. Тебе никто не пишет, Айка. Никому ты не нужна. Что ты там ищешь-то?
Нужно всего лишь вытолкнуть из себя: «я хочу побыть наедине. Пожалуйста. Мне плохо», но я не могу. Тем более, ясно, что одну он меня не оставит. Вместо этого вскидываю взгляд и спрашиваю:
— А ты ему что сказал?
— Что если подойдет к тебе еще раз — ноги переломаю.
Айдар отвечает так ровно и без раздумий, что я не сомневаюсь, — чистую правду. Снова невпопад улыбаюсь. Потом кусаю нижнюю губу. До боли. В потолок смотрю.
Злость преображается в боль. Боль будит усталость. Тянет в трясину. Не хочу.
— Это какое-то новое правило? С преимуществами нашего нового возможного союза ты меня ознакомил, спасибо. Я впечатлена твоей щедростью. А можно сразу узнать и об ограничениях? За что ноги ты переломаешь мне?
Это слишком жестоко даже для него. Луплю нещадно. Он выдерживает. Замирает ненадолго. Даже не злится. Просто смотрит в одну точку в стороне от меня. Кажется, что и не дышит. Дает жалам проникнуть максимально глубоко. Потом снова в лицо.
— Ты в безопасности, Айлин.
— Может и расписку напишешь? Только куда я ее потом приложу?
На мою жестокую иронию Айдар не отвечает. Сердце отбивает сумасшедшую чечетку. Я даже не знаю, чего от него жду. Что хотела бы услышать. И хотела бы вообще? Всё кажется бессмысленным. Наш союз — обреченным. Какие он может дать гарантии? С чего он должен их давать?
Он всегда будет заигрываться. Я не потяну.
— Мне утром звонила Милана Миллер, — сообщаю, предварительно облив с головы до ног дерьмом. Он смотрит в ответ. Хмурится.
— Тебе не стоит с ними общаться.
— Я и не собиралась. Только она решила сообщить, что мой бывший муж активно взялся им мстить.
Тишина в ответ на мою реплику звучит очень красноречиво. Он не будет отрицать. Оправдываться. Увиливать. Всё так.
— А меня ты не хотел спросить, нужно ли мне… Это? Или планировал сказать про новую войну, когда я снова буду беременной от тебя?
И снова молчит. Конечно, не собирался.
Сдуваюсь воздушным шаром. Делаю несколько шагов к кровати.
Дергаю на себя подушку, Айдар встает.
— Айка, что ты делаешь? — Спрашивает, протягивая навстречу руку, я выставляю «стопом» свою. Снова просыпается животный страх перед его прикосновениями.
— Посплю с Сафие. Утром… Начну собираться.
— Куда?
Залегшая между мужских бровей складка ни черта не отзывается стыдом. Сначала растоптать мою жизнь, а потом волноваться. Это так…
Лучше бы я не трезвела, наверное. И вещи своими именами не называла. Ебет-то он всегда с любовью, разве этого мало?
— Ты прав, мне некуда. — Признаюсь, голос, кажется, пересох и трещит. Хотя в горле влажно. И в глазах.
Хмурюсь, прокашливаюсь. Не помогает.
— Айка, пожалуйста, не горячись.
Вслед за одной рукой Айдар выставляет вторую. Пытается меня успокоить. Но сейчас это выглядит, как будто гасит огромный пожар детской лейкой.
Мотаю головой. Хочу сбежать.
Пересекаю спальню и все же глупо хлопаю дверью. Меня ведет. Я путаюсь. Теряюсь.
Хотела к Сафие, но понимаю, что нельзя. Сейчас слезы будут, она их видеть не должна.
В гостевую… Тоже нагло.
Кто я здесь? Гостья. А вместо благодарности — недовольство и требования. Сама определяю, где жить, людей приглашаю, истерики опять же…
Возвращается ощущение необходимости сжать зубы, собраться, взвалить на плечи все, что сбросила, ослабев. И вместе с ним — отчаянье. Я не смогу… Но и с ним не могу. Таким.
Захожу в гостиную и плюхаюсь на диван.
Сворачиваюсь клубком, вжимаюсь лбом в обивку. Жмурюсь, прячусь в руках. Всё повторяется. Меня затягивает.
Вокруг — запреты, ограничения, страхи. Мое мнение — пыль. Ему всё равно, готова ли я к новой игре.
По звукам слышу, что Айдар не оставил меня в покое, хотя черт… Я бы очень этого хотела.
Сначала он стоит в дверном проеме, слушает, как тихо плачу, потом шагает к дивану.
Не надо, Аллах… Не трогай ты меня, пожалуйста…
Он приседает на корточки. Ладонь прижимается к моей спине. Мне кажется, даже сквозь ребра слышно, как бьется сердце.
— Я не могу просто так это оставить, Айлин.
Его «объяснение» заставляет закусить до крови губу. Я пытаюсь считать до десяти, но не получается. Сбиваюсь.
