придерживалось и германское политическое руководство[756]. Если человек с оружием не соответствовал этим критериям, он считался не солдатом, а убийцей и должен был предстать перед военно-полевым судом, который в этой ситуации выносил смертный приговор. На практике обращение с захваченными франтирёрами во многом определялось личностью немецкого офицера: в одной и той же ситуации один относился к французам как к военнопленным, другой расстреливал их на месте[757].
С партизанами прусским войскам уже довелось столкнуться в Богемии, Моравии и Верхней Силезии еще в ходе австро-прусской войны 1866 г. Но масштаб этого явления во Франции оказался для немцев неожиданностью[758]. Расчетам командования остаться в рамках «цивилизованной» классической войны, при которой монополия на насилие сохранялась бы за государством, оправдаться было не суждено. Стрелять в немецких солдат и офицеров во французских городах начали практически с самого начала войны[759]. Основными оппонентами франтирёров и национальных гвардейцев стали германские кавалеристы. Задачей немецкой конницы было прикрыть главные силы армии, своевременно предупредить о приближении значимых сил противника и громить небольшие отряды, которые могли представлять опасность.
Франтирёры были особенно активны в окрестностях Парижа, а также в районах к югу и востоку от французской столицы. Только в октябре немцы сумели очистить от партизан большую часть Вогезов. Противодействие партизан и плохая погода существенно замедлили продвижение пруссаков к Франш-Контэ. Ощутимым был вклад в противодействие противнику и партизанских формирований на Луаре[760].
Время от времени французам удавалось добиваться успехов, особенно когда командиры небольших германских отрядов теряли бдительность. Так, взвод 2-го гусарского полка был 17 сентября окружен франтирёрами в Фонтенбло и вынужден капитулировать два дня спустя; в плен попали 30 человек. В ночь на 8 октября франтирёры и национальные гвардейцы атаковали прусских гусар и баварскую пехоту, расположившуюся в городке Абли; их добычей стали 68 пленных и 105 лошадей[761]. «Франтирёры начинают доставлять неудобство и становятся дерзкими», — записал Блументаль 30 сентября в своем дневнике[762]. К концу октября действия франтирёров стали серьезной помехой для разведывательной деятельности германской кавалерии.
В качестве средства борьбы с партизанами немцы применяли «летучие отряды», состоявшие из комбинированных подразделений пехоты, кавалерии и артиллерии. Иногда им удавалось добиться успеха, застигнув противника врасплох или спровоцировав его атаку. В других случаях германские рейды оканчивались ничем — франтирёры искусно избегали открытого столкновения. Один партизан живо описал стычки в лесах Фонтенбло в письме домой: «Мы вели два боя в понедельник и во вторник. Первый против 80 гусар, второй — против полутора десятков драгун. Мы ранили порядка тридцати и убили человек пятнадцать <…>. Гусары оказались невероятными храбрецами: попав под наш огонь, они спешились и выпустили по нам в ответ более 150 пуль. По счастливой случайности никто из наших не был задет. Эти разбойники обнаружили путь нашего отхода и послали 600 пехотинцев с двумя орудиями. Те сожгли лес, в котором мы находились; как они надеялись, вместе с нами. Но мы провели их. Однажды наступит наш черед, и мы сполна отплатим им за то, что они заставили нас испытать»[763].
Репутацию настоящего «разбойничьего гнезда» приобрела деревня Вариз к северо-западу от Орлеана, в районе которой в первой половине октября постоянно происходили нападения франтирёров на германские кавалерийские патрули. В конце концов терпение немцев лопнуло, и 15 октября против Вариза была организована карательная экспедиция. Конная батарея открыла огонь по деревне, а когда ее жители попытались спрятаться в камышах близлежащей низины, баварцы подожгли траву. Всех выбегавших из камыша с оружием в руках убивали на месте. В заключение Вариз и близлежащая деревня Сиври были полностью сожжены[764].
Случались и фронтальные бои с регулярными силами германской армии, как это произошло 18 октября 1870 г. при Шатодене (примерно на полпути от Парижа до Тура), служившем базой для вылазок в окрестности французской столицы для нескольких отрядов общей численностью почти в 2 тыс. человек. Здесь местные национальные гвардейцы и партизаны выстроили баррикады, дав отпор на подступах, а затем и непосредственно на улицах примерно 5 тыс. немцев. Наличие артиллерии обеспечило атакующим решающее преимущество. Сражение, заранее предрешенное ввиду несогласованности действий французских командиров, продолжалось до наступления темноты и ожидаемо закончилось поражением. Ожесточенная оборона Шатодена привела к серьезным разрушениям и пожарам в городе, а также гибели в огне не менее двух десятков мирных жителей[765].
Надо сказать, что правительство «национальной обороны» постаралось извлечь максимальный пропагандистский эффект из этого эпизода. Нашлись очевидцы, якобы видевшие своими глазами центральную площадь Шатодена, всю сплошь заваленную трупами пруссаков. Гамбетте было сообщено о том, что противник потерял не менее 1800 человек[766]. Героическое сопротивление Шатодена был удостоено специального декрета правительства, немедленно выделившего 100 тыс. франков для помощи пострадавшим жителям города[767]. Делегация надеялась, что этот эпизод станет примером для остальных. Однако участь Шатодена скорее запугала власти других французских городов, отказывавшихся отныне сопротивляться иначе как при помощи регулярных войск. Реальное соотношение потерь также было иным: отряды партизан потеряли убитыми и ранеными до четверти своего состава, немцы заявили о трех убитых офицерах и 13 солдатах[768].
«Война приобретает ожесточенный характер, — писал генерал Войтс-Рец 19 октября. — Репрессий не избежать, и эта страна вынуждена будет платить по счетам; какими бы добродушными ни были наши люди, для их защиты нужно действовать энергично. Расстрелы и сжигание населенных пунктов будут в ближайшее время в порядке дня»[769]. «Война становится ужасной», — почти синхронно написал в своем дневнике Штош[770]. Генерал Шеридан, по-прежнему находившийся при германской главной квартире, советовал Бисмарку действовать так же, как северяне во время недавней Гражданской войны в США. Вальдерзее был полностью согласен с ним: рассуждать о жестокости бессмысленно, потому что война сама по себе жестока и ужасна, и хороши все средства, которые могут приблизить ее окончание: «Мы должны действовать с помощью страха»[771]. Случаи жестоких репрессий были не единичными, но и не массовыми.
Война затягивалась, меры становились все более суровыми, ожесточение на всех уровнях нарастало. Вводилось правило коллективной ответственности за действия франтирёров, когда населенный пункт, рядом с которым произошло нападение на немецких солдат, нес суровое наказание. Иногда — как в случае Вариза — деревня сжигалась полностью или частично. Наиболее распространенной формой репрессий с немецкой стороны были, однако, контрибуции, которые выплачивали общины, заподозренные в поддержке франтирёров или иных действиях против германских войск. Так, командующий XIV корпусом генерал Вердер выпустил в декабре 1870 г. постановление, которое обязывало гражданское население докладывать немцам о появлении франтирёров; за неисполнение накладывался штраф
