А дни становились все темнее и тоскливее, и мы радовались развлечению. Мы с головой уходили в обсуждение цвета балок или толщины внутренних дверей. Лишь бы забыть о разговорах, которые ведутся на улицах Трои, о слухах, которые вьются, как дым, и проникают в наш дворец. Речь идет об одном: греки собирают свой флот в Авлиде, причем зимой — дело небывалое.
Мы замкнулись в своих заботах. Туман на улицах не позволял видеть даже на несколько шагов, когда мы поднимались к храму или спускались к воротам.
Когда поздний зимний рассвет еще толком не перерос в день, Эвадна пришла ко мне настолько потрясенная, что бросилась на колени. Накануне в сумерках на нее напал сон и не отпускал всю ночь.
— Я должна тебе все рассказать, — говорила она. — Мне нужно поделиться своим знанием, а то не вынесу его тяжести.
— Говори. Только сначала съешь что-нибудь, подкрепи свои силы.
У нее был изможденный вид.
— Нет. Меня отравляет это знание.
И она рассказала испуганным шепотом, что ей приснилось. Она видела берег Греции возле Авлиды. Там Агамемнон собирал свой огромный флот, чтобы отплыть в Трою.
— И этот флот воистину велик, моя госпожа. У кораблей корпуса просмолены черным дегтем, и от них бухта почернела, воды не видно.
Я вздрогнула. Она продолжала. Агамемнону удалось собрать войско в полном составе. Ни одному царю не посчастливилось уклониться, даже хитроумному царю Кипра.
Но упорно, день за днем, дул восточный ветер, запирая флот в бухте. Запасы кончились, начались ссоры.
Затем Эвадне явился Калхас, троянский прорицатель, посланный Приамом к Дельфийскому оракулу за советом.
— Он перешел на сторону греков. Он стоял по правую руку от Агамемнона. Но он совершил такое злое дело! Приаму надо радоваться, что Калхас больше ему не служит. Калхас сказал Агамемнону, что Артемида прогневалась на него и потому не посылает попутного ветра. Пока он не принесет искупительную жертву, корабли не смогут отплыть. Он должен убить перед алтарем свою старшую дочь Ифигению.
Сердце мое сжалось.
— Принести человеческую жертву? Но ведь у нас не принято…
— Так Калхас сказал Агамемнону. Тот отказался.
О да, разве могло быть иначе?
— Но положение не изменилось. По-прежнему дул восточный ветер, люди стали требовать от Агамемнона, чтобы он выполнил волю богов, поведанную Калхасом. Угрожали поднять восстание. И Агамемнон… послал за Ифигенией. Тут позор следует за позором. Он сообщил ей, что хочет сыграть прямо в военном лагере ее свадьбу с Ахиллом. Поэтому велел взять с собой свадебное платье, что она и сделала.
— Но Ахилл…
У меня пересохли губы, и я не смогла закончить вопрос.
— Он в сговоре не состоял. Он ничего не знал. Ифигения, конечно, захотела повидать его. Тут-то все и выяснилось.
Я закрыла глаза. Как поступила тогда Ифигения?
— Она умоляла? Протестовала? Боролась?
Мое воображение было бессильно представить, как вела себя Ифигения, оставшись наедине с безысходностью и отчаянием. Она всегда была тихим, послушным ребенком, но это не значит, что не способным на борьбу.
— Она и умоляла, и протестовала, и боролась. Но мольбы не дали результата. Протесты только ожесточили сердце Агамемнона. А ее сопротивление быстро сломили. Потерпев поражение, Ифигения смирилась. Она согласилась принести себя в жертву. Попросила, чтобы ей дали помолиться одной своей богине-покровительнице, сама оделась в свадебный наряд. Печально посмотрела на отца и сказала, что добровольно приносит себя в жертву ради славы своего народа.
Ради славы своего народа! Нет, ради славы Агамемнона.
— Потом за ней пришли, вывели из шатра и проводили к алтарю, где ее, словно жертвенное животное…
Я закричала, не в силах слушать дальше…
Эвадна помолчала, потом произнесла:
— Артемида приняла жертву. Корабли отплыли из Авлиды. Они уже в пути.
Мы долго сидели не шелохнувшись. Наступил день, в комнате посветлело: в окно проникли слабые лучи зимнего солнышка.
— Мне нужно идти, — сказала Эвадна, поднимаясь.
— Сейчас тебя отпустили страшные видения? Ты освободилась от них?
— Да. Но теперь это тяжкое бремя ляжет на плечи других. Скоро об этом узнают троянцы.
Эвадна ушла, а я продолжала сидеть как застывшая. Я даже Парису не могла рассказать эту новость. Чуть позже, не сейчас. Я не могла признаться ему, какие ужасы творятся в моей семье. Проклятие начинает сбываться. Матушка мертва. Ифигения убита собственным отцом. Мне хотелось оплакать Ифигению в одиночестве и тишине. И мысленно дотянуться до несчастной сестры, которая пережила тяжелую утрату, — может, она почувствует, что я скорблю вместе с ней.
Через несколько дней вся Троя только и говорила о том, что греки уже приближаются. Ничего невозможно скрыть от людей: новости распространяются быстрее, чем плывут корабли.
Другой важной темой пересудов явился Калхас. Он передал Приаму послание, в котором сообщил, что теперь служит другому царю. Приам созвал общее совещание, сокрушался из-за этой измены.
— Он же прислал письмо, — заметил Гелен. — Значит, он не сбежал. Он просто поменял…
— Не пытайся найти более красивое название для его поступка, — прервал его Приам. — Суть от этого не изменится. Мы послали его, как истинного троянца, с важной миссией — узнать, что сулит нам будущее. А он предал нас, перешел на сторону греков.
Кассандра упала на колени.
— Возможно, отец, оракул сообщил ему нечто такое, что побудило его совершить предательство.
— Но почему он сначала не предупредил нас? — воскликнул Приам.
— Это и так понятно, — вмешался Гектор, выступая вперед. — Оракул сообщил ему, что он должен ехать к грекам. Почему — мы не знаем.
— Наверное, он узнал, что победа будет за греками! — подал голос Деифоб. — Я не представляю другой причины. Что еще могло заставить его перейти на сторону противника?
Деифоб тоже подошел ближе к Приаму и встал рядом с Гектором.
— Почему вы думаете, будто им двигала трусость? А может, верность? Представьте себе, что оракул предсказал поражение грекам. Может, Калхас получил указание отправиться к ним, чтобы сбивать с толку ложными советами и предсказаниями? — предположил Гелен. — Может, он присоединился к грекам, чтобы вредить им.
Как всегда, в тихом голосе Гелена слышалось коварство.
— Интересные соображения, Гелен. Если они окажутся правдой, тем лучше. Но сейчас чем мрачнее мы будем смотреть на вещи, тем лучше. Нужно исходить из наихудшего. В нашем положении видеть события в розовом свете, закрывая глаза на темные стороны, — преступление против самих себя, — заявил Антенор.
— А где его брат, Пандар? Может, он что-нибудь скажет? — поинтересовался Парис.
Лицо Приама исказилось внутренней борьбой: он неохотно соглашался с предложениями Париса.
— Хорошо, позови его, — наконец кивнул Приам посыльному.
— Может, мы придаем слишком большое значение предзнаменованиям, — предположил Гектор. — Мое мнение таково, что бдительность и сила — лучшие предзнаменования победы. Если бы мы не сходили с ума из-за предсказаний и предзнаменований, Калхас сидел бы в Трое. И нам сейчас не пришлось бы переживать из-за того, что он сказал грекам.
— Не рано ли ты заговорил о победе? — вставил замечание Антенор. — Говорить о победе — значит вызывать призрак поражения. Они близнецы.
— Оракул, поражение, призрак. Вы рассуждаете как перепуганные дети, — фыркнул Гектор.
Возникло замешательство: в зал ввели Пандара, который отталкивал руку сопровождавшего его слуги.
— Пошел прочь!
Пандар отпихнул слугу, потом повернулся к Приаму и улыбнулся.
— Приветствую тебя, глубокочтимый царь! Чему обязан честью быть оторванным от своего печального ужина?
— Ты понятия не имеешь, что такое печаль, — язвительно вставил Гектор.
— Да, я стараюсь избегать ее, — признался Пандар. — Но у каждого в жизни бывают минуты…
Пандар вздохнул и пожал плечами.
— Чем моя скромная голова может быть полезна августейшему обществу? — Он почесал свою лысую голову.
— Только одним. У тебя есть известия от твоего брата, Калхаса?
Пандар искренне удивился.
— Нет, мой господин. С тех пор как он покинул наши края, я ничего о нем не слышал. А ты?
— А я слышал! Он сбежал к грекам и своими прорицаниями помог им выйти в море, чтобы напасть на нас.
— Я… не может быть! Не верю…. Я никогда не сомневался в его верности, — пробормотал Пандар.
От его развязной манеры поведения не осталось и следа.
— Теперь можешь усомниться! — прорычал Приам. — Когда дела расходятся со словами, нужно верить делам. Судите о людях по тому, как они поступают, а не по тому, как должны, по вашему мнению, поступать. Калхас направляется к нам вместе с греками. Они так же точно сойдут на берег Трои, как эти слова сойдут с моего языка.
