Парис сел на колени.
— В этот момент я испугался. Стоя на коленях, в которые впивались камни, я словно очнулся. Я понял, что это не сон. Посмотрев на эти… фигуры, я понял, что передо мной не смертные женщины, но богини. Я задрожал всем телом.
На лбу у него выступил пот. Я подумала о своей матушке, о ее судьбе. Встреча с богами — нелегкое испытание для человека.
— Тебе не приходило в голову сбежать?
— Нет, я понимал, что это бессмысленно. Тогда они убьют меня на месте. Я знал, они это сделают. Их глаза… было что-то ужасное, нестерпимое в их глазах, несмотря на все улыбки и ласковые слова.
— Ты видел их лица?
Я всегда думала, что увидеть бога в лицо означает неминуемую мгновенную смерть.
— Более того — я видел их обнаженными!
При воспоминании об этом он засмеялся нервным сдавленным смехом.
— Они заставили меня смотреть на них. Да, они разделись передо мной и потребовали, чтобы я сравнивал их прелести.
— Но… зачем?
Я подумала: может, это все-таки был сон?
— Не знаю зачем. Они сказали только, что я должен выбрать прекраснейшую из них.
— Ты сказал, что они пытались подкупить тебя, — напомнила я.
— Да.
Я ждала, что он продолжит рассказ. Но он молчал, опустив голову. Тогда я спросила прямо:
— Как? Что они предлагали?
— Не помню… забыл, — жалобно ответил он.
— Как ты мог забыть?
— Я же сказал, это было похоже на сон. А разве ты всегда помнишь свои сны? И даже если помнишь, какие-то детали выпадают, смешиваются друг с другом. Чем сильнее пытаешься их удержать, тем быстрее они ускользают.
— Ты сможешь найти это место?
— Думаю, да. Я знаю гору очень хорошо.
— Встань на том же месте, где стоял тогда, и ты все вспомнишь. В этом разница между сном и реальным событием. Ты не можешь вернуться в сон, а на место реального события — можешь.
— Но зачем мне туда возвращаться? Я не хочу!
Я почти не удивилась тому, что он так ответил, совсем как маленький мальчик: «Я не хочу!»
— Ты должен вспомнить, как именно обидел Геру и Афину. Только тогда у нас появится шанс умилостивить их. Эсак прав. Вспомни, какие дары они предлагали тебе, а ты отверг.
— Слишком поздно.
— Нет, неправда. Даже если греки идут войной против нас, мы можем попытаться их остановить.
— Я не хочу возвращаться туда. А что, если… все исчезнет?
— Что исчезнет?
— То, что они подарили мне. Она подарила.
— Я думала, ты не помнишь что.
— Да, не помню, не помню…
Я нежно прижала ладони к его лицу, затем попыталась стереть с него выражение неподдельного страха.
— Парис, Парис! Мы должны вернуться туда вместе, ради спасения Трои. Заодно ты покажешь мне избушку пастуха, в которой вырос. Я хочу познакомиться с твоими приемными родителями. Увидеть, где прошло твое детство. Мы можем совместить приятное с полезным. Ты согласен?
— Хорошо, — пробормотал он.
— Ты обещаешь?
— Да.
Казалось, он вот-вот расплачется.
И снова Ида. В ярком свете холодного солнца она совсем не походила на гору, которую я видела той мрачной дикой ночью. Нам не нужно было подниматься на вершину, где проходил женский ритуал. Домик приемного отца Париса находился на другой вершине хребта, который состоял из множества выступов повыше и пониже. Он был похож на львицу, к которой присосалось множество львят.
Как только мы ступили на гору, Парис изменился.
— Здесь я любил бегать! А здесь построил шалаш! А там — крепость из валунов! Посмотри, в этой долине Агелай с Деионой вырастили меня. Что-то я не вижу дыма над трубой. Наверное, их нет дома. Надо прийти на закате, может, они вернутся. А сейчас я покажу тебе место, где меня оставили младенцем. Я лежал, завернутый в волчью шкуру.
— Нет, не надо.
— О, это священное место! По крайней мере, для меня. Там я перешел из одной жизни в другую.
— Мы пришли сюда, чтобы найти другое место. Там ты тоже перешел из одной жизни в другую и в результате навлек беду на Трою.
— Да-да… — Радость покинула его голос. — Это место…
— Ты сказал, что сможешь его найти.
Он резко повернулся и пошел в противоположном направлении. Ясно было, что он хотел отложить поход туда или вовсе избежать его. Мы то спускались в долины, то поднимались наверх. Тропинка вилась и петляла.
Неожиданно мы оказались на просторной поляне, по краям которой росли высокие темные кипарисы. Через нее протекал прозрачный ручей и терялся в зарослях. Парис остановился.
— Вот это место. Я спал здесь, под деревом у ручья. Вот под этим.
Парис дотронулся до ствола старого дуба, который отбрасывал обширную тень.
— Под голову я подложил вот этот камень.
Парис опустился на колени и погладил его.
— Я лежал вот так…
Он лег.
— Тогда на деревьях было больше листьев, но в целом все как сейчас.
Он закрыл глаза и притворился спящим.
— А потом я услышал и увидел их…
Я не слышала ничего, кроме шума ветра в деревьях.
— Кажется, с ними был еще кто-то… Мужчина. Гермес! Как я мог забыть о нем? Именно он сказал, что я должен выступить судьей и разрешить спор между богинями. Он добавил, что ничем не может мне помочь, я должен принять решение самостоятельно. Еще он сказал, что моя красота и справедливость позволяют мне быть судьей. Затем я поднялся, и они повели меня…
Он покрутил головой и воскликнул:
— Вон туда! В ту рощу.
— Пойдем же скорее туда, — сказала я.
В центре рощи находился глубокий пруд, в него с высоких камней падал ручей, который питали воды во время таяния снегов. Летом пруд, наверное, высыхал. От него не оставалось и следа — как от самих богинь. Но сейчас его темная вода выплескивалась даже на берег, который скрывался в тени, в центре пруда отражалось небо. Он был окутан тишиной. Слышался только плеск воды.
— Они приказали мне сесть на этот камень.
Парис проделал это.
— Сами они выстроились передо мной. Мне стало страшно. Во-первых, они были намного выше человеческого роста. У Афродиты рука была длиной с корабельную мачту. У меня не было никаких сомнений по поводу того, что может сделать со мной эта рука. Гермес объяснил, обращаясь ко мне, как к идиоту, что Зевс назначил меня судьей: я должен выбрать прекраснейшую из трех богинь. Она получит какой-то то ли подарок, то ли приз. По-моему, речь шла о золотом яблоке с надписью «Прекраснейшей».
Парис недоуменно покачал головой.
— Может, это все-таки был сон? Неужели богини будут ссориться из-за какого-то яблока с надписью? Каждая может наделать таких сколько угодно. И почему их должно волновать мнение простого пастуха? Ведь они вообще не считаются со смертными, кем бы те ни были, даже с самыми великими. Все это показалось мне полной бессмыслицей. Но я не задавал вопросов из страха. У меня была одна мысль: унести ноги живым.
Парис закашлялся.
— Я сказал Гермесу, мол, разделю яблоко между ними тремя. Тот ответил, что это невозможно, нужно сделать выбор. Сердце мое бешено заколотилось. Я знал, человек может выдвигать условия прежде, чем совершит поступок, но не после. Поэтому я попросил тех богинь, которые проиграют, не обижаться на меня. Ведь я всего лишь смертный, и мне свойственно ошибаться. Гермес заверил меня, что они выполнят мою просьбу.
— Но они обманули!
— Богам нельзя верить. Нам это известно.
— Но ты видел богинь. Расскажи мне, как они выглядят.
— Я мало что разглядел, — признался Парис. — Когда ты видишь перед собой гигантскую львицу, с клыков которой капает пена, готовую к прыжку, разве ты разглядываешь, какого цвета у нее шерсть?
— Они разделись?
— Это предложил Гермес. Первой была Гера. Выглядела она неплохо, но ее предложение не слишком заинтересовало меня. Она пообещала мне власть над миром.
Парис помолчал.
— Второй была Афина. Она потребовала, чтобы Афродита сняла свой волшебный пояс, благодаря которому каждым, кто взглянет на нее, овладевает любовь.
Парис рассмеялся.
— Афродита согласилась при условии, что Афина снимет свой шлем. Она сказала, что Афину он совсем не украшает. И оказалась права. Без шлема Афина стала почти… привлекательной.
— А что она предложила тебе?
— Ее предложение было уж совсем неинтересным. Сказала, что я буду всегда одерживать победы в войнах. Зачем мне это? Я не люблю воевать.
Парис подошел к самому краю пруда и опустил руку в воду.
— А что же Афродита? — спросила я, потеряв терпение.
Он снова присел на колени и улыбнулся.
— О, она знает, чем угодить мужчине!
— Еще бы! — согласилась я.
— Сначала она сказала мне, что мужчины красивее меня во всей округе не найти, что я понапрасну гублю себя в пастухах и что я рожден для лучшей доли. И пообещала мне ее…
— Она пообещала, что ты вернешься в Трою? Значит, она знала правду о твоем рождении! — перебила я.
