в отчаянии, борясь со слезами.
Парень слегка поморщился, точно в его сердце что-то кольнуло. Но я прекрасно знала, что его сердце сейчас трещало по швам.
– Не надо, прошу тебя. Не надо всё сначала.
– Твоя семья всегда была рядом с тобой, а я – нет, – о, как же мне было больно смотреть в его глаза, полные душевных мук. Так больно, что страдала сама. – Я не важнее их.
– Нет, ты…
– Я всё понимаю, – резко прервала я его. – Я знаю, что ты любишь меня. И я тебя тоже люблю, Джозеф. До сих пор люблю тебя после того, что ты сделал. Я продала сердце – всё, без остатка. Такое яркое, пылающее, готовое облететь всё небо и каждое его облако. Сердце, что воодушевленно пело, и могло укоротить стихию. Оно словно кладезь всех лучших эмоций и самых волнующих моментов. Сердце, что радовалось от любви улыбкой ребёнка, цвело как весенний нарцисс. Оно там, далеко, уже даже не в руках, а где-то на дне старой и грязной сумки, которую еще не выкинули, а лишь лежит в бардачке и жалко тухнет под вонь несвежего воздуха. А затем вновь в вновь слышит твой голос и трещит, всё трещит и трещит. А я здесь, с опустевшим телом, осталась ни с чем. Продала своё сердце за чувство, как ты продал меня за спасение близких. А что сделал ты? Что ты сделал для меня? Как-то раз мы уже разговаривали об этом, и ты мне сам признался, что мало что для меня сделал. И я не виню тебя в этом – любви и доверия от тебя уже было для меня достаточно. Но помнишь, что ты тогда сказал о любви? «Она помогает совершать добрые поступки, держаться на плаву, помогать людям». А ты? Ты совершил плохой поступок, сговорившись с моим отцом, продырявил мой плот, бросил тонуть и не протянул руку помощи. Теперь любовь причиняет нам боль.
Джозеф, казалось, был готов упасть на колени – таким разбитым он выглядел. Мне не хотелось причинять ему ещё большую боль своими словами, ведь я прекрасно знала, что он винил себя за предательство, но я ничего не могла с собой поделать – режущие друг другу глотки эмоции не давали мне спокойно захлебнуться в собственной крови и молчать. Слишком много слов оказалось на сердце, слишком много груза и тяжести – не оказалось больше сил терпеть, не оказалось больше места для могил своих мыслей и чувств.
И открыться – единственный способ хотя бы ненадолго спастись.
От самой себя.
– Я… как всё исправить? – в панике прошептал Джозеф, глядя на меня влажными глазам и бессознательно вертя деревянный крестик, висящий на груди. – Я-я не хочу… не хочу тебя терять, я не хочу, чтобы ты держала на меня злость и обиду, потому что я сам прекрасно понимаю, как гадко поступил. Я так испугался за тебя, когда ты полностью воспламенилась! Я-я думал… думал, что ты не выживешь после этого.
Он испугался за меня, не за себя. За меня. Испугался в тот момент, когда я хотела его убить.
– Вчера ты вёл себя как совершенно другой человек, Джозеф, – жёстко говорила я. – Ты вёл себя так, словно тебе было совершенно наплевать на меня, и спокойно разговаривал с Динхом. А затем ты ударил меня, Джозеф. Никогда ты никого не бил, никогда. Даже не пытался выбраться, когда Динх и его компания схватил тебя с Филис, хотя сейчас я понимаю, что уже тогда ты был с моим отцом заодно. Может, Элрой прав – я совершенно не знаю тебя.
В этот момент Джозеф вдруг резко побледнел, а затем стал весь каким-то острым: брови сошлись на переносице, черты лица обострились, чётко оказались видны скулы, глаза сузились и потемнели, точно океан перед штормом.
– Элрой? Снова твой Элрой?
– Почему это мой? – скрыв недоумение, нахмурилась я.
– Ты ничего не понимаешь! – парень вдруг схватился за голову и упал на пол, прислонившись спиной к стенке. – Ему нельзя доверять, нельзя! Особенно тебе!
– Почему? – всё сильнее не понимала я. – Откуда ты вообще столько всего о нём знаешь?
– Да потому что я его сводный брат! – и не дав мне ни секунды на потрясение, судорожно продолжил говорить: лишь бы наконец-то во всём признаться. – У нас общий отец, матери разные. И… Тория тоже мне сводная сестра, но Хэмфри с Олин мне родные. Отец завёл две семьи с целью вырастить идеальных убийц и мошенников, каким и являлся наш с Элроем отец. Это были вечные соревнования между нами: когда мне было девять лет, для меня не существовало ничего важнее, чем быть сильнее старшего брата и выглядеть как можно лучше в глазах отца. Я делал всё, что он мне приказывал: воровал, грубил, выносил пытки, занимался помимо уроков тренировками, а один раз даже по случайности убил человека… – его тело содрогнулось от кошмарных воспоминаний, взгляд пусто уставился на дрожащие руки. – И, видимо, только поэтому отец решил, что я лучше Элроя, и оставил свою вторую семью с детьми, а сам ушёл к моей матери. После этого прошло меньше года, когда родился Хэмф, который никогда не увидит своего папу – тот погиб у меня на руках. И с тех пор Элрой держит на меня лютую злость, он хочет мне отомстить за то, что я оказался якобы лучше, за то, что ему пришлось носить фамилию матери, а не нашего отца. Детская обида сделала из него настоящего монстра, какого и хотел наш отец, тогда как я… Я отчаянно хотел стать лучше: помогал маме, старался забыть всё то, чему меня учил отец, заботился о Хэмфри и Олин, которые, однако, из-за генов отца имели характерную жестокость. И я стал добрее… но, видимо, не настолько, как мне хотелось бы. Когда ты сказала, что ты работаешь телохранителем Элроя, я решил, что лучше предать тебя и сохранить тебе психику, чем знать, что этот психопат проникает тебе в мозги, и при этом не в состоянии тебе помочь.
Я оказалась в полнейшем шоке и понятия не имела, что думать на этот счёт, и поэтому решила обдумать всё это позже – лучше разобраться со всем оставшемся сейчас, иначе уже не будет такого шанса.
– Но… как ты нашёл моего отца? Он ведь ушёл из моей семьи…
Лицо Джозефа скривилось так, будто он был готов заплакать, но ни единой капли не прошлось по его исхудалым щекам, лишь глаза стали ещё темнее. Ему было так больно, что собственная тьма поглощала его
