Я поднялся на колено и открыл огонь по вражеским пехотинцам. И тут танк словно подняло на столбе огня. Сработала противотанковая мина, поставленная Старостиным! Спасибо тебе, друг. Тебе уже ничто не поможет, но ты помог нам.
Я продолжал стрелять. И тут меня опрокинуло на землю, вырвало из рук винтовку. Попали. В глазах темнело, по телу расползалась предательская слабость. Встать, попробовать выстрелить еще раз. Нет, невмоготу…
Очнулся от боли. Меня тащили. Над степью грохотали выстрелы.
Кто меня тащит? Куда?
С трудом разлепив глаза, я увидел небо. Мутное, затянутое дымом. Дым был повсюду – высоко в воздухе, над землей. Только плотность его менялась. Надо мной маячило бледное пятно – девичье личико.
– Ты кто? – прохрипел я. Соображалось с трудом.
– Мария. Молчи, капитан, молчи. Береги силы. Сейчас, уже скоро.
Еще несколько рывков – и мы упали в траншею. Да что же это? Откуда тут траншея? Откуда эта Мария? Что со мной? Почему она назвала меня капитаном?
Я думал, что в укрытии девушка успокоится, а то и исчезнет – неоткуда здесь было ей взяться, – но она вновь потащила меня, уже по траншее. Боль структурировалась. Болела грудь и раненная прежде рука. Тяжко…
Свет начал меркнуть. Мы оказались в перекрытой щели. Кажется, ее отрыл Старостин, соединив с отдельно стоящим погребом в одном из подворий.
– Сейчас, сейчас, – шептала девушка. – Переждем. Перестанут стрелять, я вызову подмогу, отнесем тебя к хирургу.
– Долго ждать, – хмыкнул я. – Полтора дня еще.
– Почему полтора дня?
Ответить я не успел. Послышался страшный грохот, землю тряхнуло – и я потерял сознание, в который раз за последние несколько минут.
Очнулся, когда девушка поднесла к моим губам фляжку с водой – овальную, алюминиевую, где только нашла такую? Пить очень хотелось, и я с трудом напился – даже глотать было больно. Вода оказалась странного вкуса, и после того, как я утолил жажду, мне стало очень тоскливо.
В укрытии царил полумрак – свет попадал внутрь через неплотно пригнанные доски двери. И все же я мог разглядеть свою спасительницу. Выцветшая гимнастерка цвета хаки, такая же юбка, черные потертые сапоги. Пахло от девушки какими-то дешевыми, но приятными духами – кажется, ландышем. А еще – гарью и потом. В целом пахло приятно. Запахом живого человека…
– Как вы здесь оказались? – прошептал я.
– Заметила вас, подползла.
– Я не о том… Откуда вы взялись на полигоне?
– На каком полигоне, капитан? Тут не учения. Идет война! Вам память совсем отшибло? Бедненький…
– Война? – переспросил я. – Ну да, война…
– Лезут немцы, лезут, – глядя в одну точку, проговорила Мария. – И когда это кончится? Но ведь остановим мы их, капитан? Остановим? За Волгу им пути нет?
И тут мне стало по-настоящему страшно. Когда в меня целился Пальцев, особого страха я не испытал. Да, умирать не хотелось, но тогда опасность была видимой и реальной. А эта сумасшедшая девушка, невесть как попавшая на полигон… Рассказывает о немцах… Какие немцы? Где? Последний раз мы воевали с ними в прошлом веке. Впрочем, в Поволжье немцев хватает и сейчас, но кто же станет с ними воевать? Да и одета девушка странно. Откуда у нее гимнастерка? Странные, не похожие ни на что погоны. Сумка с красным крестом… Почему она в сапогах, а не в ботинках, даже если предпочитает стиль «милитари»?
– Перевязать вас надо, капитан, – заявила девушка. – Сейчас бинты достану…
– Обезболивающее есть? – спросил я.
– Морфий? Нет, не положено.
– Какой морфий, детка? О чем ты? Стандартное обезболивающее! Армейский пакет! Да у меня же в куртке он должен быть. Посмотри в нагрудном кармане.
Девушка приблизилась. Совсем молоденькая и хорошенькая к тому же. Прямые черные волосы, собранные в хвостик…
– Здесь только обломки, капитан. Пуля разнесла коробочку вдребезги. Все пропиталось кровью.
Значит, крови не боится. Привычная. А гимнастерку и правда надо снимать. Чуть позже…
– Почему ты называешь меня капитаном, Маша?
– Так ведь четыре звездочки на погоне. Капитан, – робко улыбнулась девушка. – Или вы моряк? Из морской пехоты?
– Нет, я пехотинец. Давай остановим кровь.
Маша неведомо откуда вытащила скальпель, аккуратно разрезала гимнастерку. В одном месте, в другом, постоянно тормоша меня, переворачивая с боку на бок. Опять стало больно, и я отключился.
* * *
В себя я пришел перебинтованный. Пахло йодом. Лежал я на земле, точнее – на шинели. Маша присела рядом.
– Температура поднимается, товарищ капитан. Нехорошо. А у меня нет ничего жаропонижающего. Как вас зовут? Я ведь и не спросила.
– Никита. Никита Волков.
– Автомат у вас интересный был. Его выстрелом разнесло. Трофейный?
– Нет, Машенька, наш.
– Самая новая разработка?
– Есть и новее. Ты кем работаешь, Маша?
– А я не работаю. После медицинского училища сразу на фронт попросилась.
Мне ничего не было ясно. Но я решил принять правила игры.
– Почему не в госпитале служишь, а на передовой, под огнем?
– Так уж сложилось, – потупила глаза девушка. – Не поладила кое с кем. Знаете, бывает…
– Раненых с поля боя должны выносить мужчины-санитары. Разве нет?
– Кто же воевать тогда будет? Раненых таскать и девчонкам под силу. А вы воюйте.
Откуда-то с новой силой потянуло гарью. Как бы нам не задохнуться в этом погребе.
– Уходить надо, Маша. Тебе надо уходить. Я пережду.
– Нет, товарищ капитан. Я вас не брошу.
Что это за обращение – «товарищ» и на «вы»? Пытается шутить? Сама боится? И что она, в конце концов, здесь делает?
– Это приказ, Мария. Уходите. Немедленно.
– Медсестры не в вашем подчинении, товарищ капитан. Да и засыпало землянку. Дверь не открывается, я хотела выглянуть. А щель бревнами завалило. Из пушки соседний дом разнесли.
– Что ж, значит, судьба.
Сил спорить у меня не было. Я попытался перевернуться на бок. Получилось, хоть и с трудом. На полу на куске брезента заметил черную коробочку и наушники. Да это же плеер Старостина! Поручик оставил его в укрытии. И правильно – в окопе нужно слушать звуки боя. Музыка отвлекает и может погубить. Но лучше бы он оставил здесь пакет первой помощи…
– Вы поспите, товарищ капитан.
– Давай на «ты», Мария? Мне неудобно – не настолько я тебя старше. А ты мне еще и жизнь спасла.
– Хорошо, давай на «ты», Никита. А что жизнь спасла – так для того ведь я и служу. Да и громко это сказано. Ты, может, и без меня выбрался бы.
– Мне и правда память отшибло, наверное. Не помню, как я здесь очутился, – солгал я. – Ты из какого подразделения?
– Из медсанбата, откуда же еще? Тринадцатая гвардейская стрелковая дивизия. А ты не наш, что ли? Откуда? Из сто девяносто шестой стрелковой?
– Не помню. Не знаю.
Девушка подозрительно взглянула на меня, наморщила лобик.
– Что-то хоть помнишь? Призвали тебя когда?
– Да вот буквально несколько дней назад.
– А до этого что же? По брони на заводе работал?
– Не на заводе. В градоуправлении.
– А… Из Москвы?
– Нет, из Ростова. А ты откуда?
– Из Кривого Рога. На Украине. Немцы его давно уже захватили.
– Так мы с немцами воюем, Маша?
– С фашистами. – Лицо девушки стало еще более настороженным. Словно она ожидала от меня какого-то подвоха.
– Но фашисты же вроде в Италии? Слово итальянское…
– И в Германии тоже фашисты. Ты спи, капитан. Спи. Потом поговорим.
– Нет, спать я не хочу. Вдруг враги нагрянут? Хоть какое-то оружие у тебя есть?
– Нет.
– Клинок мой тоже в поле остался?
– Не знаю. Не видела. Автомат покорежило, больше ничего не заметила.
Толку от серебряной шпаги мне сейчас не было никакого, вряд ли я смог бы вытащить ее из ножен, но потеря меня очень огорчила. Если придется умереть – не хотелось делать это как безродному псу, безоружному.
– Посмотри, может, найдется что-то в укрытии? И подай мне, пожалуйста, плеер – он, наверное, работает.
Мария поднялась, прошла в другой угол землянки, наклонилась. Хорошая фигурка, но ведь совсем еще девчонка… Куда ей на себе бойцов с поля боя вытаскивать? Кто такое придумать мог?
Вернулась с гранатой в руке. Граната была странной – большой, гладкой. И не противотанковая, но и противопехотных таких я не встречал. Может быть, персидская? Но откуда она здесь могла взяться?
– А плеер, Машенька?
– Что это такое, Никита?
Мне опять стало не по себе. Как молодая девушка может не знать, что такое плеер?
– Ты его не заметила? Вон коробочка в углу.
Девушка дала мне коробочку и наушники.
– Рация? – восхитилась она. – Или миноискатель? Не может быть рация такой маленькой!
Не может? Почему же не может? У Старостина какой-то старорежимный плеер, с компакт-дисками, внушительных, я бы сказал, размеров. Я бы себе купил цифровой, если бы имел привычку слушать на улице музыку, раз в пять меньше. Но на вкус и цвет товарищей нет.