Все подняли бокалы и выпили за светлый завтрашний день, за то, чтобы Куба вечно принадлежала им, нетронутая, неиспорченная, ручная и дрессированная. Вот что значит делать дело по-американски.
* * *
Он перенес какую-то тяжелую болезнь, но был силен как лошадь, горд, самолюбив и потому выжил. Яд? Ходили такие слухи. Отравить человека в тюрьме легче легкого — кого-то подкупить, кому-то пригрозить. В конце концов, врагов у него хватало, многие ненавидели его, а многие попросту завидовали.
И было чему. Он признавал это. На свете мало таких одаренных людей, как он. Он прозорлив, мудр, энергичен, смел, упрям, полон жизненных сил и неподдельного поэтического чувства. Женщины обожают его, матери готовы на него молиться, мужчины следуют за ним.
До суда оставалось всего несколько недель.
Но он знал, что этот суд предоставит ему новые возможности.
«История меня оправдает», — написал он и знал, что это правда. История сначала прославит его, потом подчинится и в конце концов принесет ему свои плоды.
«Я покажу тебе, папа, — думал он. — Я покажу тебе».
62
— Значит, он сбежал? — спросил Пашин.
— Да. Предварительно вызвав грандиозный скандал, — ответил Френчи Шорт. — Какое счастье, что он убрался! Иначе мне предстояло бы множество нелегких объяснений.
— Замечательно. Держу пари, что к делу приложил руку этот задница Спешнев. Его не видно уже несколько дней.
— Старики. Хитрые старые ублюдки. Я по горло сыт их фокусами.
— Их время уйдет, причем скоро. Не в этом году, так в следующем.
Они сидели в старом баре «Два брата» (или «Dos Hermanos») у пристани, напротив здания таможни. Только что причалил паром из Флориды, битком набитый автомобилями. Оба пили мохитос. Наконец-то у них выдался свободный день. Суббота близилась к вечеру, над головой парили и кричали чайки, с улицы доносился рев машин.
— Так вас переводят в Западный Берлин? — спросил Пашин.
— Да. Я думал, Плановик возьмет назад свое обещание, сославшись на то, что гангстеры не сумели убить Эрла. Но, кажется, старик понимает, что я слишком много знаю и слишком талантлив. Он уже рассказал людям, что я настоящая находка и его будущий преемник. Знаете, я бы справился.
— Знаю. Вы многообещающий молодой человек.
— Конечно, все это возможно, мой друг. В конце концов, именно ваша фотография бедняги Роджера спасла Шорту шкуру. Да, это было нечто. Настоящий удар гения.
— Еще бы. Но она не моя. Представьте себе, Спешнев использовал ее, чтобы шантажировать меня. Какова наглость! Классический интриган. Надо признаться, в таких делах он собаку съел.
— В результате я стал героем. А вы?
— Ну, старый лис пообещал похлопотать за меня. Теперь он в чести, и, если выполнит свою часть сделки, меня вскоре тоже переведут на более высокий пост. Конечно, моя московская родня также не останется в стороне. Похоже, для нас обоих все обернулось к лучшему. Может быть, вскоре и я попаду в Берлин.
— Дай-то бог. Вот будет потеха!
— Представьте себе, как далеко мы пойдем. Я буду сообщать вам об операциях своих коллег, а вы мне — об операциях своих. Мои и ваши дела будут удаваться, а чужие — нет. Да через год мы возглавим свои ведомства!
— Будущее, — сказал Френчи Шорт, — никогда не было таким лучезарным. Предлагаю тост. За наши общие успехи!
Два молодых человека чокнулись и выпили.
63
Мальчик все тщательно спланировал; он знал, что нужно делать, и все делал по порядку. Он готовился к осеннему дню, когда сможет выстрелить из винтовки и убить оленя. Нет, он хотел убить животное вовсе не из-за любви к убийству. И даже не из-за того, чтобы обеспечить семью мясом, хотя мясо действительно пригодилось бы. Скорее из-за чувства, что тогда, весной, еще при отце, он сплоховал. В тот же день отец исчез и до сих пор не вернулся. Его неудача и исчезновение отца были как-то связаны между собой. Мальчик решил эту проблему буквально: убив оленя, он вернет отца и таким образом изменит судьбу.
Он думал о своей неудаче. Ему не хватило уверенности в себе. Когда мальчик поднял винтовку, та оказалась слишком тяжелой. Он убедил себя, что к прицелу прицепилась какая-то ворсинка, что пуля непременно уйдет в молоко, и ударился в панику. Вот как все было.
А если так, то спасение заключалось в винтовке. Это был «винчестер» 0,30-30 с вороненым стволом, когда-то отливавшим синим, а теперь посеревшим и вытертым докрасна. К прикладу была прикреплена пластинка с тонким стальным полумесяцем.
Он стрелял из винтовки каждое утро и каждый день. Таким вещам мальчиков обычно учат отцы, но он взялся за это дело, чтобы вернуть отца. Читал книги о винтовках. Иногда не понимал слов, но упорно учился и постепенно набирался ума-разума. Изучал баллистические таблицы, пока мешанина цифр не превратилась в нечто ясное, понятное и истинное. Разговаривал с охотниками и просто хорошими стрелками. Посвятил себя винтовке.
— Этот мальчик только и делает, что стреляет, — говорила его мать. — Я рада, что он вообще что-то делает, потому что, бог свидетель, на первых порах после отъезда Эрла он только сидел с мрачным видом. Но потом решил стать лучшим стрелком в графстве и удивить папу, когда тот вернется домой, и сейчас это превратилось у него в настоящую манию.
Мальчик рисовал винтовки на полях школьных учебников, читал книги знатоков оружия Джека О'Брайена, Элмера Кея и даже великий труд покойного Эда Макгриффина «Быстрые ружья и удивительные выстрелы». Он читал журналы «Охота и рыболовство», «Спортивная стрельба» и «Американский стрелок»; ходил в библиотеку и читал «Стрелок идет на войну» и «Британские снайперы против Третьего рейха», биографии героев винтовки Оди Райана и Элвина Йорка. Перечитал все книги Сэмуорта об огнестрельном и охотничьем оружии и вскоре знал, чем «люгер» отличается от сорок пятого калибра, «писмейкер» от «шофилда», а «намбу» от «ортгайса». Чем больше он читал, тем больше знал. Почему-то эта информация застревала у него в голове, и он видел совпадения, противоречия и несоответствия.
Его спортивные результаты медленно, но верно улучшались; казалось, он унаследовал талант отца. Пули попадали в цель. Скоро он научился прислушиваться к собственному сердцу и стрелять в перерыве между его ударами. Палец стал гибким, послушным, нажимал на спуск без толчка и спешки, терпеливо ждал, когда крючок старого девяносто четвертого вернется на место, и ощущал сопротивление пружин перед выстрелом. Каждый вечер он делал сотню холостых выстрелов, а в конце второй недели начал класть монетку на ствольную коробку, добиваясь того, чтобы нажатие на спуск не сбивало прицел. Он испробовал все положения и развил тонкую мускулатуру, которая позволяла не терять равновесия в любой позе.
На смену жарким июлю и августу пришел сентябрь. В воздухе ощущалась прохлада; пышная листва деревьев Западного Арканзаса постепенно желтела и готовилась облететь. Вот и осень. Два последних месяца он трудился как проклятый. За это время он сильно вырос, тело мальчика постепенно становилось телом мужчины. Сейчас он стоял на заднем дворе, где самостоятельно построил импровизированный тир. Вынул 0,30-30, с привычной легкостью открыл затвор и вложил патрон. Винтовка поднялась и застыла. Он принял нужную позу, устойчивую и в то же время непринужденную. Наконец мушка перестала подрагивать. Мальчик знал, что полностью она не остановится никогда, но все же дождался, когда мушка совместилась с мишенью, и инстинктивно нажал на крючок. Он не услышал грохота и не почувствовал отдачи.
За щитом с мишенью поднялся клуб пыли. «Отлично», — сказал себе мальчик. Он знал, что не ошибся. Открыв затвор, он вынул оттуда гильзу, поднял отцовский бинокль и увидел в «яблочке» несколько отверстий. С расстояния в сто метров он мог класть туда пули час за часом.
Он повернулся, радуясь, что до всего дошел самоучкой, — это было еще ценнее.
«Папа будет гордиться мной», — подумал он.
Он поднял обойму, положил ее в карман, чтобы перезарядить, и вышел из укрытия. Было почти темно. В воздухе ощущался морозец. Он вздрогнул. Господи, сколько, оказывается, прошло времени... И тут он увидел человека.
Это был какой-то бродяга, тощий и сутулый, решивший срезать поворот дороги и сэкономить полмили. Человек шел усталой походкой, словно путешествие было долгим и трудным; в его фигуре не было ничего знакомого.
И в то же время знакомым было все, потому что незнакомец каким-то чудом превратился в отца.
— Папа! — крикнул мальчик.
Его сердце подпрыгнуло от радости и облегчения. Он заплясал на месте, потом подпрыгнул и бросился бежать.
Отец, которого состарил какой-то злой волшебник, следил за ним, потом опустился на колени, схватил мальчика, поднял в воздух и крепко обнял.
— Папа, папа, я больше никогда не промахнусь в оленя. Клянусь тебе. Честное слово.
— Все в порядке, Боб Ли. Это неважно. Теперь я дома и больше никуда не уеду. Можешь держать пари. Так оно и будет...
