«X» Блюментрита и района ответственности группы армий «Курляндия» подполковник Мезьер выразил серьезную озабоченность в отношении духа войск. Он доложил о гражданских лицах, начинающих возвращаться в советскую зону оккупации, появлении солдатских советов и распространении советских листовок.
Когда такие доклады стали накапливаться, Дёниц понял, что должен что-то предпринять. Кроме Штуккарта, который, похоже, занял чуть более терпимую позицию в отношении этих провосточных тенденций, большинство членов кабинета твердо придерживались прозападной ориентации, и Дёниц — более всех.
Поэтому Дёниц распорядился подготовить памятные записки с анализом восточной и западной ориентации для Германии. Из них сохранились две статьи, составленные доктором Штеллрехтом (ранее работавшим штабным офицером в канцелярии Розенберга в Берлине), а также памятная записка, возможно составленная в кругах разведслужбы, личная записка от министра экономики и черновик, найденный на письменном столе Шпеера в день его ареста. Бумаги Штеллрехта явно имеют рабочий характер. Сейчас (в 1960-х гг. — Ред.) ни Дёниц, ни Шверин фон Крозиг не помнят Штеллрехта, но эти документы тем не менее нельзя списывать как не имеющие значения. Они демонстрируют потрясающее единство мышления и аргументации и содержат идеи, которые, несомненно, были поданы самими Дёницем и Шверином фон Крозигом. Следует предположить, что Вегенер передал предложения, совместив их с мыслями, высказанными другими работниками канцелярии. По крайней мере, некоторые из этих документов наверняка были прочитаны Дёницем. Их отголоски слышатся в его разговоре с Руксом и Фурдом, а также в правительственном манифесте 20 мая. Наконец, документ, найденный на письменном столе Шпеера, был явным обобщением всех этих разнообразных идей, украшенным парой новых мыслей; он, очевидно, предназначался для Контрольной комиссии союзников, но неясно, был ли Шпеер его автором.
Ввиду отсутствия конкретных планов, разработанных правительством, эти бумаги стоят изучения, потому что проливают свет на преобладающий в то время интеллектуальный и политический климат мнений; кроме того, среди их устаревших идей суждено найти некоторые мысли, все еще имеющие ценность и сегодня. Хоть это и чуть больше, чем политические воздушные замки, но они показывают, какие возможные события могли быть на тот момент.
Меморандум Штеллрехта от 16 мая, озаглавленный «О политическом положении», начинается с общего исторического исследования, во многих отношениях напоминающего исторические извращения в гитлеровском стиле. Любимой иллюстрацией тех дней было сравнение с Тридцатилетней войной 1618–1648 гг.; даже Шпеер воспользовался им в своей речи 16 апреля, говоря о повсеместных разрушениях. Штеллрехт использовал этот пример для того, чтобы показать, что если после Тридцатилетней войны были приемлемы две идеологии, то ситуация мая 1945 г. в этом плане не сильно отличается. «Не может быть никакого вопроса о том, что все будут жить счастливо в соответствии со своими собственными принципами. И идеологически, и материально коммунизм все еще продолжает свое победное движение вперед; в англо-американских странах капитализм, хотя и делающий меньший упор на идеологию, добился огромных материальных успехов. Национал-социалистическая идеология вместе с фашизмом официально сошла со сцены. Сохраняются две другие идеологии».
Результаты выборов во Франции выставлялись как доказательство продолжающихся разногласий между союзниками. Социалистическая партия стала сильнейшей, но коммунисты пришли вторыми. «Американское материальное превосходство сумело освободить Францию, но не сможет помешать ее идеологическому развороту в сторону коммунизма».
Сохраняя верность партийной доктрине, автор далее описывает национал-социализм как единственную идеологию, способную противостоять коммунизму, и задается вопросом, как после исчезновения национал-социализма тенденции, подобные французским, сработают в Германии. И опять выдвигается аргумент, что буржуазный образ жизни более невозможен, потому что предполагает существование собственности, которая была «съедена войной». Более того, западные идеи уже не более привлекательны для немцев, чем коммунистическая доктрина.
«Против этого, однако, в Германии есть миллионы людей, которые говорят себе, что только с помощью западных держав они смогут вернуть утраченный дом, и готовы бороться за это. Но они также готовы сотрудничать с Востоком, если им предложат более терпимые условия жизни».
Из этого анализа ситуации Штеллрехт сделал вывод, что, если западные державы желают сохранить Германию на своей стороне, они будут сумасшедшими, если не дадут возможность немецкому народу выработать свои собственные идеи и возникающие из них институты. До мира еще было ох как далеко — «мы не в конце великой войны, а в ее середине».
Йодль придерживался таких же взглядов — «без всякого сомнения, не может быть вопроса о конце войны до тех пор, пока три великие державы не договорятся между собой».
Правительственная разведывательная служба сообщала, что мысли населения развиваются в этом направлении. Этот непрерывный поток информации и советов не мог не оказать влияния на формирование взглядов Дёница. Не стоит сомневаться, что он рассматривал национал-социализм как идеологию и форму правления, наиболее подходящую немецкому характеру, и в более мягком обличье, вроде «национал-социализма высокого класса», предпочел бы демократии западного типа.
Уже упоминавшийся меморандум, возможно подготовленный в кругах разведывательной службы, можно было бы использовать как предварительный проект некоего правительственного заявления. В нем повторяются многие расхожие темы: «Закон, порядок и восстановление являются фокальными точками, вокруг которых должны вращаться мысли каждого». Однако принимаемые меры, угрозы наказания и объявления по радио оккупационными державами вынуждали людей обращать свои мысли к политическим вопросам. В частности, пропаганда, исходящая из контролируемого Советами радио, создавала впечатление, что жизнь в восточной части страны может быть лучше. «Более всего мы озабочены тем, что замечаем такое развитие ситуации, которое может привести к неожиданным результатам. Если в ближайшем будущем люди начнут делать сравнение между явно безнадежным положением на Западе и теоретической возможностью лучших перспектив жизни в „Восточной зоне“, их мышление может быстро обрести политическую окраску, а это, в свою очередь, может привести к непредсказуемым последствиям». В рукописи на полях этого пассажа стоит замечание: «Слишком слабо. Ситуация уже ухудшилась».
Этот черновик содержит пространный анализ западной политики — «чисто негативной», попытку повернуть колесо истории назад, к 1918 г., и, по сравнению с более благоприятными перспективами на Востоке, отсутствие «импульса идеи». Весь состав правительства Дёница, фактически представляя собой военнопленных, не мог заставить свои голоса быть услышанными или оказать какое-либо положительное влияние. О целях правительства не было сделано никакого упоминания; однако, если бы они были достигнуты, потребовался бы целый ряд уступок, таких как средства для поездок и связи; все это требовалось чисто для административных целей и не подразумевало никакой политической деятельности. Хотя и будучи несколько полнее, этот документ отличается сильным сходством с правительственным меморандумом от 19 мая.
Эта статья включала также требования сохранения персонала. В последние годы, говорилось в ней, возникла такая сложная система рационов, квот и лицензий, что с ней невозможно справиться без опыта людей, которые с ней работали. Следует увольнять
