В данном контексте такие реформаторы, как Бисмарк, а позднее Карранса, Кемаль показали, каким образом радикальные социальные и аграрные реформы выступают эффективной альтернативой революционной модели образца 1905 г. «Революция сверху», которую в России планировал Столыпин, может оказаться по своим последствиям гораздо более значимой, нежели революционная модель, ведущая к ретрадиционализации общества.
Основу крупнейших революций нового и новейшего времени составляет разрыв легитимности и законности – представлений о справедливости и позитивного права. Данный конфликт не существовал в древности, но стал выражением эпохи нового и новейшего времени, когда возникает поляризация общества в отношении модернизации традиционных социальных институтов – новизны, а также способов реагировать на нее.
Один из этих способов представляет собой радикальный, но деструктивный протест в виде социальной революции. Революция, как показывает исторический опыт, не является конструктивным решением проблем, но, скорее, означает срыв модернизации, выражающийся в отказе от самого поиска рационального решения. Спонтанная аграрная революция (как антитеза рациональной аграрной реформе) повсюду в мире выступала фактором ретрадиционализации общества – восстановления архаичных институтов и представлений (например, советов), становившихся тормозом устойчивого и разумного процесса социальных преобразований. Это – цивилизационная ловушка, способная поглотить достижения предшествующего позитивного развития.
Другой способ – осуществление реформ, направленных на модернизацию традиционного общества. Этот путь открывает возможность позитивных изменений, причем включает различные технологии их осуществления. Модернизация может быть более и менее радикальной, осуществляться в правовых и неправовых формах, иметь различные внешние проявления. Возможно, например, такое явление, как модернизация, осуществляемая в виде отказа от всех основных стереотипов традиционной культуры (модернизация Петра Великого в России, Мустафы Кемаля в Турции) или, напротив, в консервативных формах (как, например, в некоторых исламских странах), что важно для принятия ее итогов традиционалистски мыслящим населением. Обращает на себя внимание тот факт, что после столетия революционного эксперимента в России, цели, которые ставят перед собой современные реформаторы, и методы их достижения – фактически воспроизводят идеи их либеральных предшественников начала прошлого века – С.Ю. Витте, П.А. Столыпина и конституционных демократов[411].
Выбор стратегий модернизации: опыт российских реформ
Конфликт между обществом и государством в условиях модернизации может быть разрешен путем правовых реформ, стратегии и технологии проведения которых различны. В истории России представлено три таких стратегии: модернизация сверху (Петровские реформы, Столыпин); совместное участие общества и государства в осуществлении программы модернизации (Великие реформы 1860-х гг.); модернизация снизу (русские революции начала ХХ в.). Очевидны преимущества и недостатки каждого типа.
В первом случае (Петровских реформ) модернизация внешне чрезвычайно эффективна (в смысле мобилизации ресурсов для быстрого достижения непосредственных экономических, военных и политических задач), однако этот рывок сопровождается разрушением коммуникаций между обществом и государством, резким отделением власти от общества, что ведет к их взаимному отчуждению, а в перспективе создает основу для усиления консервативных черт системы[412]. Модернизация сверху при внешней эффективности (делавшей столь популярными реформы Петра в мире), оказалась неспособной решить фундаментальные проблемы – кризиса традиционной системы служилого государства, связанного с выходом из этой системы основной движущей силы – дворянства. Дворянство сохранило и укрепило свои привилегии, собственность, но перестало выполнять служилую функцию. Развитие кризиса служилого государства и крепостного права выдвинуло необходимость другого типа модернизации – снизу, т. е. с участием гражданского общества.
Во втором случае – модернизации правовым путем – совместных усилий общества и государства по осуществлению модернизации правовым путем (Великие реформы 60-х гг. XIX в.) – можно говорить об оптимальном варианте[413]. Имело место сбалансированное соотношение и соучастие общества и государства: профессиональный характер обсуждения важнейших вопросов (юридическое содержание крепостного права и основания власти помещиков над крестьянами; условия и формы освобождения – договор или указ; освобождение с землей или без земли; с сохранением правовой преемственности собственности или с отказом от нее; степени включенности государства и общества в процесс реформ; содержание переходного периода и пр.); соотношение обсуждения и принятия решений; сохранения тайны выработки условий реформы и гласности в ходе ее реализации; достигнуто было взаимодействие профессионализма и результативности. Самое важное – модернизация отношений собственности была осуществлена с сохранением правовой преемственности, что открывало путь достижению социального компромисса.
В третьем случае – модернизации снизу неправовым путем (в результате революций начала ХХ в.) – популизм выступает неизбежно против профессионализма, что рискует привести (а в России неоднократно приводило) к дестабилизации и крушению системы[414]. Такое крушение системы происходило в России в начале XVII в., а затем повторялось в начале XX и конце ХХ в., каждый раз сопровождаясь распадом государства. В этом случае цена модернизации оказывается слишком высокой; правовые основания для изменений – отсутствуют (это всегда «конституционная революция»), а результаты преобразований оказываются непрочными и вскоре начинают деформироваться под влиянием процессов ретрадиционализации.
Другой вопрос стратегии модернизации, который может быть раскрыт на русском материале, – это соотношение в ней двух параметров и направлений реализации: должна ли социальная модернизация предшествовать политической или, наоборот, последняя предшествовать первой. Существо дилеммы очень характерно для модернизации: с одной стороны, традиционное общество нельзя реформировать без изменения политической системы (создания органов самоуправления или парламента); с другой стороны, в этих новых учреждениях (при апатии, недостатке образования и консерватизме основной массы населения) могут получить преобладание консерваторы, которые стремятся остановить реформы или даже вернуться к дореформенным порядкам. Об этом красноречиво свидетельствует история представительных учреждений в России – от Уложенных комиссий XVIII в. и Редакционных комиссий периода Крестьянской реформы 1861 г. до Государственной Думы и Учредительного собрания начала ХХ в., а от них – к Съезду народных депутатов эпохи Перестройки и современным Думам (крайний консерватизм которых показывает, каким образом радикальная модернизация может завершиться застоем и реставрационными настроениями). Большего результата достигли те реформаторы, которые проводили сначала социальную модернизацию, а затем политическую (Александр II, Столыпин, отчасти Ленин в период НЭП); напротив, менее успешны были те реформаторы, которые начинали с политической реформы, а затем хотели провести социальные (как считают некоторые, такой стратегией вынужден был руководствоваться Горбачев, а позднее Ельцин).
Возможны, однако, различные комбинации социальных и политических реформ. Бывают ситуации, когда социальные реформы нельзя проводить без политических: в этом случае целесообразно растянуть их во времени (как советовал царю Александру I Н.М. Карамзин, полемизируя с М.М. Сперанским); или проводить реформы поэтапно для разных социальных слоев (как первоначально планировалось упразднить крепостное право); или, соответственно, для разных территорий государства (как это было в ходе Великой реформы 1861 г., в ходе Столыпинских реформ и отчасти при разработке правового режима реализации положений Земельного кодекса 2001 г.).
Третий вопрос: масштаб реформы и правовых актов, которыми она вводится в действие – должно ли это быть сделано на макроуровне для всей страны или предпочтительнее регулировать ситуацию на микроуровне, т. е. путем регионального законодательства, правоприменительной практики, создания локальных систем социального контроля в виде земства, местного самоуправления и институтов административной юстиции. В настоящее время эта проблема выглядит особенно актуальной: результаты радикальной демократической трансформации конца ХХ в. получили конституционное закрепление и зафиксированы (как, например, право частной собственности на землю) в кодексах гражданского и земельного права. Однако, их практическая реализация далека от совершенства в силу противоречивости законодательства, отсутствия законов регионального уровня, а главное – неготовности самого общества воспользоваться полученными правами (в силу консерватизма, отсутствия опыта, развитой инфраструктуры рыночных институтов, а также адекватной системы судебных учреждений и административной юстиции). В результате оказывается, что многие принципиальные конституционные нормы, составляющие основу гражданского общества, блокируются на самом низком уровне.
