Атака на Лаконию вызывала к жизни полдюжины нерешаемых проблем, но Наоми считала, что хотя бы для четырех она нашла решение.
– Кое-что мне надо бы разослать. Можно бы перекинуть сообщение на релейные станции Фригольда и «Предштормовой». Даже если ближе них к вратам сейчас никого нет, они могли бы отправить свою торпеду. А если они сделали все, как договаривались, несколько бутылок уже плавают у врат.
– Скорость света будет получше любого двигателя, – понимающе кивнул Алекс. – Если посылать бутылку отсюда, она небыстро дойдет. Но, знаешь, есть способ скинуть несколько секунд со срока доставки твоих сообщений.
Она повернулась к нему. Солнце уже село, и в розоватых сумерках Алекс показался ей моложе. Она подняла бровь, приглашая его договаривать. Алекс с деланным простодушием смотрел на нее.
– Для этого надо просто оказаться на несколько световых секунд ближе, верно?
Она даже не ожидала такого облегчения. Взглянула в небо Фригольда и сквозь него на звезды.
– Верно. Давай так и сделаем. Надоело мне ходить по стенам.
Через час они пристегнулись к своим амортизаторам в рубке. Работая с дисплеями «Росинанта», Наоми словно пела в один голос со старым другом. Проверила внешние профили маневровых. Проверила стабильность реактора. Тяга была в норме. Силовая сеть даже после долгого простоя работала надежно.
– Порядок, – сказала Наоми. – Поднимай его.
– А-га!
Корабль дернулся, развернулись шарниры амортизаторов. Наоми узнавала движения: они трогались с места и выходили из пещеры на одних маневровых. Палуба встала на место и скользнула под нее, а потом Наоми погрузилась в гель, потому что Алекс поднял их над землей.
Когда заработал основной двигатель, покачнулся и содрогнулся весь корабль, а Наоми ощутила укол и холодок в жилах – «сок» спасал от повреждений при перегрузках. Алекс, улыбаясь, как малыш в свой день рождения, возвращал старый корабль в великую пустоту. Наоми следила за наружной температурой: атмосфера становилась все холоднее и одновременно разреженней, пока вовсе не перестала проводить тепло. Дрожь прекратилась, и слышалось только тиканье вентиляции да изредка – гармонический гул двигателя, проходящего частоты резонанса. Планета на ее тактическом дисплее ушла назад, они превысили вторую космическую. Они ушли даже с орбиты Фригольда. Они были сами по себе. Свободны.
Наоми издала вольный ликующий клич. И Алекс ответил ей тем же. Откинувшись в амортизаторе, она позволила себе почувствовать дом. Хоть на минуту.
«Роси» был стариком. Шедевром кораблестроения его теперь не назовешь. Но он, как инструменты старого мастера, которые тот толково использовал, тщательно точил и смазывал, стал большим, чем обшивка и проводка, сети, трюмы и антенны. Старик Рокку говаривал, что за пятьдесят лет полетов корабль обретает душу. В молодости это представлялось ей милым суеверием. Теперь казалось очевидным.
– Господи, как я соскучился, – сказал Алекс.
– Мне ли не знать?
Через час Алекс перевел их в свободный полет, и Наоми отстегнулась. Пустынная система Фригольда обходилась без диспетчеров движения. Никаких полетных планов и патрулей, отлавливающих дюзовые выбросы без опознавательного сигнала. Наоми запустила диагностику, хотя по звуку двигателя и вкусу воздуха заранее знала, что все чисто. Она переходила от поста к посту, проверяя дисплеи и управление, как будто у нее была команда, чтобы работать на этих постах.
Перемены в Алексе она не замечала, пока тот не заговорил.
– Я пытался ее спасти. Правда пытался. До самого конца: она уже швыряла пули в этого огромного ублюдка, а я хотел вести корабль к ней. Разогнать «Предштормовой» и подобрать ее на борт. Но времени не осталось. – Он вздохнул перехваченным горлом. – А если бы я это сделал, вышло бы совсем дерьмово.
Наоми продела руку в скобу для ступней, закрепилась. Повернулась к нему, и на этот раз Алекс встретил ее взгляд.
– Черт знает, что за женщина была, – сказала Наоми. – Нам с ней повезло.
– Я на обратном пути знаешь о чем все думал? «Как мне сказать Киту, что тети Бобби больше нет».
– И как ты сказал?
– Пока никак. Пока болтались в системе Сол, сил не было. А теперь… Все равно не знаю, сумею ли. Мне ее не хватает. Мне их всех не хватает, но я видел ее смерть и… черт.
– Знаю, – сказала Наоми. – Я много о ней думала. Я ведь одобрила ее план.
– Ох, Наоми. Не то. Ты не виновата.
– И это знаю. Не всегда чувствую, но знаю. И, странное дело, представляешь, как я себя успокаиваю? Вспоминаю, как еще она могла умереть. От онкоцид-резистентного рака. При отказе магнитной ловушки. Просто дряхлеть, пока не перестанут действовать средства против старения.
– Жуть, – заметил Алекс. И, помолчав, добавил: – Но, да, я понимаю, о чем ты.
– Она была Бобби. Она знала, что никто не живет вечно. И, предложи ей выбрать свою смерть, ручаюсь, эта оказалась бы в первой пятерке.
Помолчав несколько секунд, Алекс шмыгнул носом.
– Я по ней тоскую каждую минуту каждого дня, но, черт побери, это было охрененно правильно.
– Вступить в рукопашную с кораблем, которого не одолели Земля, Марс и Союз перевозчиков, – и победить?
– Да. Если уж умирать, такой способ, пожалуй, лучше многих других. А все же… жаль, что мы не вечны.
– Да, смертность – это обидно, – согласилась Наоми.
– А ты бы как хотела?
– Не знаю. Я не об этом думаю, – ответила она, удивляясь, что точно знает, что для нее важно в образе своей смерти. – Как уходить, мне все равно. Просто до того я хотела бы кое-что успеть.
– Например?
– Хочу снова увидеть Джима. И Амоса. Хочу, чтобы кончилась война и установился настоящий мир. Такой, в котором люди друг на друга злятся, даже ненавидят, но никто из-за этого не умирает. И хватит с меня.
– Да, – сказал Алекс, – этого хватит. Я часто думаю об Амосе. Ты как полагаешь?..
Это было похоже на огромный беззвучный хлопок – взрыв без взрыва, – и Наоми упала. То есть упала бы, если бы еще оставалось направление падения. Все окрасилось в электрическое бесцветье слишком сильно зажмуренных в темноте глаз. Пустота вокруг гудела, наступала. Где-то рядом кто-то кричал. Может быть, Алекс. Или она сама.
Яркая пустота, в которую она падала – падала разом во все стороны, – сформировалась внутри света, острого и переменчивого, как аура мигрени. Наоми ощущала, что в ней чего-то недостает, и не знала чего. Это напугало ее больше, чем внезапность и странность перехода. Чувство отсутствия без предмета, потеря без потерянного. Она попробовала закрыть глаза – ничего не изменилось. Она пыталась протянуть руку, но протягивать было нечего. И некуда. Она не знала, только что провалилась в свет или падает уже много часов.
Она ощутила, что скатывается еще куда-то. Похоже на сон, но не сон, и она инстинктивно воспротивилась. Глубокий страх облек ее, и она ухватилась за него, как за спасение.
А потом, так же без предупреждения, все кончилось. Она была в рубке «Росинанта», парила над своим амортизатором. За ее спиной давился воздухом Алекс. Она поймала скобу, закрепилась. Тело словно выкрутили как тряпку, выжали досуха. Как будто много дней не спала и усталость пропитала каждую мышцу.
– Был… – Она не узнала своего голоса. Сглотнула и начала заново: – Был провал во времени?
Пальцы Алекса мягко простучали по панели управления. Наоми закрыла глаза, несказанно благодарная за тьму под веками. Волна тошноты нахлынула и отступила.
– Был, – сказал Алекс. – Мы потеряли… почти двадцать минут.
Наоми оттолкнулась, рассчитав путь к своему амортизатору не столько умом, сколько инстинктом. С превеликим облегчением пристегнулась. Алекс был серым, словно увидел что-то ужасное.
– Это было… не так, как в прошлые разы, – сказал он. – Иначе.
– Да, – согласилась Наоми.
Алекс проверял состояние «Росинанта» – кажется, он находил утешение в этом занятии. У Наоми по телу бегали иголочки, звон ущемленных нервов, но ощущение не было локализовано в теле. Казалось, медленно возвращается разум. Очень неприятное чувство.
