— У меня хорошо получилось, что я нашел вас, — тихо сказал он, чокаясь бокалами. — За нас.
Федерика молча сделала глоток.
— Я понял так, что вы встретились с моим дядей.
— Да, — осторожно ответила она, не желая делиться впечатлениями о похожем на жабу человеке, который рыскал по магазину с напыщенной важностью, которая была там абсолютно неуместной и просто абсурдной.
— Вы ему понравились.
— Неужели?
— У него очень хороший вкус. Он чувствует людей — это семейное качество. — Затем он посмотрел на нее хищным взглядом, восхищаясь естественностью ее поведения. — Вы слишком невинны для жизни в Лондоне. Вы росли в Чили?
— Только до шести лет, а затем мы переехали в Корнуолл.
— От великого до смешного, — усмехнулся он. — Вот почему вы другая. Немного от Латинской Америки, немного от Корнуолла. Своего рода помесь, — пошутил он. — И мне это нравится, — добавил он, опустошая свой бокал. — А я вот не помесь. Надеюсь, вам нравятся чистокровные англичане.
— Конечно, мне нравятся англичане. Я знаю очень немногих латиноамериканцев. Я уехала из Чили, когда была еще совсем ребенком, — пояснила она.
— А сейчас вы уже старая, — усмехнулся он. — Рискну предположить, что вам восемнадцать, — сказал он, доставая бутылку из корзины и снова наполняя бокалы.
— Вы правы, — удивленно ответила она. — Так вы все обо мне знаете?
— Как я уже говорил, я проницателен, как старый дьявол. — Он произнес это в точности как лондонский кокни[8].
Федерика рассмеялась.
— Тогда я попробую угадать, что вам тридцать пять, — предположила она и сделала глоток.
— Боюсь, что это ошибка. Я гораздо старше — мне уже тридцать восемь. Слишком старый для вас.
Федерика почувствовала, как ее наполняет разочарование. Ей оставалось только гадать, что он хотел этим сказать, и если он действительно считает себя староватым для нее, то зачем пригласил встретиться?
— Давайте чем-нибудь перекусим, — предложил он, доставая пару тарелок с тостами, гусиной печенкой и икрой.
Катер медленно плыл по Темзе под мостами, отбрасывавшими на воду зловещие тени, мимо лондонского Тауэра и дальше в темноту неизвестности. Они перекусили и открыли вторую бутылку шампанского.
— Меня воспитали отец и мачеха, а мама умерла, когда я был еще ребенком, — неожиданно сказал Торквилл.
— Мне очень жаль, — проговорила Федерика, сопереживая его потерю. Хотя ее отец и не умер, но за последние десять лет практически не подавал признаков жизни.
— О, я был слишком мал, чтобы понимать, что происходит, когда появилась Синтия. Она стала для меня хорошей матерью. Видите ли, она не могла иметь детей, поэтому изливала свои нерастраченные материнские чувства на меня. Я оказался единственным ребенком, и это испортило всю мою жизнь. — Он сказал это с ухмылкой, не упоминая, что любовь Синтии временами душила его, а любовь отца носила собственнический характер.
— Должно быть, вам пришлось ужасно страдать, — посочувствовала она и сжала его руку.
Он вздрогнул.
— Значит, и вам приходилось страдать, да? — нежно спросил он, склоняя голову. — Вы не хотите об этом поговорить?
Федерика обнаружила, что допустила его в свою жизнь. Спиртное и красота окружающей обстановки развязали ее язык и незаметно заставили выплеснуть в свой монолог всю накопившуюся за эти годы боль. Она вовсе не намеревалась это делать, но в его улыбке и глазах было нечто для нее притягательное. Казалось, что он видит насквозь, разрушая ее защиту с каждым проницательным взглядом и ясным пониманием того, что слышит.
— Ах, моя бедная малютка, — сказал он, заметив, что она начинает дрожать, и слегка ее обнимая. — Тебе так нужен тот, кто будет о тебе заботиться. Я вырос, получив слишком много любви, а ты недополучила ее.
— Не совсем, — возразила она. — Я была иногда и очень счастлива.
— Не пытайся обмануть себя, дорогая, любой человек нуждается в матери и отце. Если ему повезло так, как мне, и у него есть прекрасная замена, это может компенсировать потерю одного из родителей. Но совершенно очевидно, что Артур не чета твоему отцу.
— Конечно нет! — горячо воскликнула она. — Я его вообще не выношу.
— Вот видишь. Сейчас наступило время, чтобы кто-то подумал о тебе. Мать ведь не сделала этого, когда уезжала из Чили? Отец тоже не поставил тебя на первое место. Тебе нужен тот, для кого ты всегда будешь превыше всего. — Он достал еще один коврик и закутал ее. Она ощутила эмоциональный всплеск, хотя не могла понять, вызвано ли это упоминанием об отце или тем, что Торквилл сказал, что староват для нее. Федерика хотела сказать ему, что это не так, но ей не хватало смелости. Она просто молча открыла для него свое сердце в надежде, что это будет замечено.
— Не грусти, — прошептал он, заметив, что ее глаза увлажнились и блестят, как ночные воды Темзы.
Она покачала головой.
— О, я вовсе не грущу, — и задумчиво улыбнулась. — Я очень счастлива. Я счастлива, что нахожусь здесь и делю эту прекрасную ночь с тобой. Ты был очень добр, выслушав меня. Я полагаю, что не стоит рисовать все только в черном цвете. У меня было волшебное детство, и я была очень счастлива. Некоторые люди, как и ты, пережили смерть одного из родителей, а иногда и всей семьи. А мне не о чем жалеть. Мой папа ведь не умер?
— Нет, он не умер, а просто оказался слишком невнимательным, — сказал Торквилл, обнимая ее. — Я хочу сделать тебя очень счастливой, — признался он. Он нежно взял ее за подбородок и большим пальцем осторожно стер с лица Федерики предательские следы меланхолии. — Теперь я тебя нашел, — сказал он, прежде чем поцеловать ее соленые губы. Она ответила ему с готовностью, когда его небритое лицо коснулось ее кожи, а влажные губы раскрыли ее уста, чтобы овладеть их невинностью. В эти мгновения интимности Федерика забыла ласковые поцелуи Сэма, поскольку наконец нашла мужчину, который обещал любить и защищать ее и сумел стереть с ее сердца шрамы одиночества и печали.
Глава 30
— Феде влюбилась, — доложила Эстер матери, стоявшей у рождественской елки и дававшей указания Сэму неуловимыми движениями руки.
— Нет, дорогой, немного влево, вот туда, — говорила она, — а теперь посмотрим, прилетит ли сюда Ангус.
Сэм спустился с лестницы и посмотрел вверх на гнездо, которое надежно закрепил на верхней ветке.
— В кого это она влюбилась? — спросил он, отходя подальше.
— Он так красив, что ты бы упал в обморок, — сказала Эстер. — Он темноволосый, с невероятно зелеными глазами, каких просто не существует в природе. Постоянно засыпает ее подарками. Представляешь, мама, он на один день полетел с ней на самолете в Париж и накупил ей несколько чемоданов одежды. Теперь ты ее не узнаешь — она стала настоящей королевой.
Сэм плюхнулся на диван, вытянув ноги перед собой и заложив руки за голову.
— Только подумать, что она когда-то была влюблена в тебя, — с ухмылкой добавила Эстер.
— Но это не так, — агрессивно парировал Сэм. — По крайней мере с тех пор, как она повзрослела.
— А где Ангус? Ангус! — крикнула Ингрид, шаря глазами по комнате. — Он только что был здесь, — извиняющимся тоном сказала она, играя пальцами с моноклем, висевшим между ее большими грудями.
— Видимо, он улетел, — раздраженно предположил Сэм.
— Сомневаюсь, при таком-то холоде, — возразила мать, выплывая в холл. При ходьбе юбки ее национального костюма развевались позади, как паруса корабля. — Молли, ты видела Ангуса? — спросила Ингрид, проходя мимо нее в гостиную.
— Да, он в библиотеке. Нуньо хочет научить его читать. — Она вздохнула, округлив глаза. — Бога ради, он ведь голубь, а не попугай!
— Так какой, Моль, ты говоришь у Федерики новый бойфренд? — спросил Сэм, вызывая из туманов своей памяти невинный вечер, разделенный с ней в амбаре, и краткую прогулку, которой они наслаждались на холме.
— Он очень славный, — сообщила Молли, садясь рядом с братом. — Недурственная елка! — воскликнула она. — Но не думаю, что Ангусу там понравится, он гораздо лучше себя чувствует в гардеробной отца.
— Славный — и это все? — с любопытством настаивал Сэм, недоумевая, почему ощущает такое раздражение.
— Ну, — сказала Молли, убирая с лица темно-рыжие волосы, — он красивый, обаятельный… но… — Она помедлила, подбирая слова. — Он слишком хорош, чтобы быть настоящим, — наконец решительно сказала она. — Но поверь мне, Феде выглядит потрясающе. Говорю тебе, ты бы ее не узнал.
— Это правда, — согласилась Эстер.
Молли с неохотой говорила о Федерике и Торквилле. Каждый раз, видя их вместе, она ощущала болезненную ревность и ненавидела себя за это.
— Она счастлива? — с ноткой зависти спросил Сэм.
