Некоторые из упражнений Кено напрямую затрагивают содержание (исходный текст преображается посредством литот, принимает форму предсказания, сна, официального письма и т. д.) и поддаются переводу в собственном смысле слова. Другие, напротив, заняты планом выражения. В этих случаях исходный текст интерпретируется за счет метаграфов (т. е. анаграмм, перестановок посредством возрастающего числа букв, липограмм и т. д.) или за счет метаплазмов (ономатопей, синкоп, метатез и т. п.). К ним можно было подступиться только методом переработки. Если, например, автор бился об заклад, что передаст исходный текст, ни разу не употребив букву е, то итальянский вариант, разумеется, должен был проделать то же самое упражнение, отбросив слепую почтительность к букве оригинала. Так, оригинал гласил: «Остановка, автобус стопорит. И заходит чувак, слишком длинногорлый…» (Au stop, l’autobus stoppa. Y monta un zazou au cou trop long…) Итальянский перевод добивался того же самого эффекта: «Как-то раз, положим, около полудня, у остановки автобуса S я увидал юнца, слишком длинногорлого…» [Un giorno, diciamo alle dodici, sulla piattaforma di coda di un autobus S, vidi un giovanotto dal collo troppo lungo…][230]
Упражнения Кено включают в себя также обращения к поэтическим формам, и здесь перевод тоже встал на путь радикальной переработки. Там, где оригинальный текст рассказывает историю александрийским стихом, пародируя французскую литературную традицию, я позволил себе рассказать ту же самую историю в столь же пародийном ключе, отсылая читателя к стихотворению Леопарди. Наконец, упражнение, озаглавленное «Неумело» («Maladroit»), подвело меня к самым крайним пределам вольного состязания, и неумелый рассказ француза, почти лишенного дара речи, стал у меня выступлением «принужденного» на студенческом собрании в 1977 г.
Одна из вариаций посвящена англицизмам:
Un dai vers middai, je tèque le beusse et je sie un jeugne manne avec une grète nèque et un hatte avec une quainnde de lèsse tresses. Soudainement ce jeugne manne bi-queumze сгézé et acquiouse un respectable seur de lui trider sur les toses. Puis il reunna vers un site eunoccupé. A une lète aoure je le sie égaine; il vouoquait eupe et daoune devant la Ceinte Lazare stécheunne. Un beau lui guivait un advice à propos de beutone […]
[Уан дэй, почти в миддэй, я тэйкнул бас, зомбитый стрито́вым пипло́м, и залука́л янгмэна с грэйт шэй, в хэте с лэйсом вместо бэнда. Вдруг этот янгмэн крэйзует и эккьюзует респектэбельного сера, что тот его толкинул и натрэдил ему на шузы. Потом ра́ннит к фри-плэйсу. Лэйтер он я залука́л его эгейно; он раз-гулливэл тудэй-сюдэй у стэйшн Сэйнт-Лэйзэр. Уан бой ему гива́л эдвайс про ба́ттон (…)].
Перевести французские англицизмы итальянскими несложно: нужно лишь не переводить буквально, а представить себе, как итальянец мог бы говорить на макароническом английском. И вот моя переделка:
Un dèi, verso middèi, ho takato il bus and ho seen un yungo manno con uno greit necco e un hatto con una гора texturata. Molto quicko questo yungo manno becoma crazo e acchiusa un molto respettabile sir di smashargli i fitti. Den quello runna tovardo un anocchiupato sitto.
Leiter lo vedo againo che ualcava alla steiscione Seintlàsar con uno friendo che gli ghiva suggestioni sopro un batton <…> (Eco)
[† Ун дэй, о́кколо миддэй, ио селло ин бус энд лука́лло ун янго манно с грейто некко в хэтто с ленто прошитто. Мольто квикко квесто янго манно стандо крэйдзо и аккьюзанте ун-
мольто респеттабиле сир за толкинг энд отдэйвляндо ноггин. Поттомо янго манно ра́ннит к аноккыопато плейсо.
Лэйтер вижу его эгэйно раз-гулливэндо на стэйшоне Сэйнтлазар с уно фрэндо, и тот ему гивандо риккоммэндэцьони про ба́ттон… («ит.», Эко)]
Но другое упражнение было посвящено итальянизмам и звучало так:
Oune giorne en рlеné merigge, ié saille sulla plata-forme d’oune otobousse et là quel oume ié vidis? ié vidis oune djiovanouome au longué col avé de la treccie otour dou cappel. Et lé ditto djiovaneouome aoltragge ouno pouovre ouome à qui il rimproveravait de lui pester les pieds et il ne lui pestarait noullément les pieds, mai quand il vidit oune sedie vouote, il corrit por sedersilà.
A oune ouore dé là, ié lé révidis qui ascoltait les consigles d’oune bellimbouste et zerbinotte a proposto d’oune bouttoné dé pardéssouse.
[† Уно денно в саммо полуденно я стояндо на платта-форме аутобуссо – и там что за типо я види? Я види джуниошьо с шиа лонга и шинурро на челяппа. И укадзанно джуниошьо оскорбляндо уна персона сериоза, упреккандо его за топтанте ему ногге, а тот ему не топтанте ногге нуллиссимо, но, когда это типо види уна плацца ваканте, он куррьендо туда и седенте.
Через уно темпо я его речидиво види, и он речептандо консультацьоне от уно балбессо е щегольере на тема уно пуговино от плащенте. («фр.», В. Кислов)]
Можно было бы оставить оригинальный текст, но слова, воспринимаемые франкоязычным читателем как итальянизмы, не кажутся таковыми читателю итальянскому. Поэтому я решил вывернуть правила игры наизнанку: в итальянский текст свободно вписываются галлицизмы. И вот итог:
Allora, un jorno mesojorno egli mi è arrivato di rencontrare su la bagnola de la linea Es un signor molto marante con un cappello tutt’affatto extraordinario, enturato da una fisella in luogo del rubano et un collo molto elongato. Questo signor là si è messo a discutar con un altro signor che gli pietinava sui piedi expresso; e minacciava di lui cassare la figura. Di’dunque! Tutto a colpo questo mecco va a seder su una piazza libera.
Due ore appresso lo ritrovo sul trottatoio di Cour de Rome in treno di baladarsi con un copino che gli suggère come depiazzare il bottone del suo perdisopra. Tieni, tieni, tieni! (Eco)
[† Алор, в день возле полдень он мне пришел ранконт– рировать на баньоль линь Эс один сеньер, очень маррантный, в шапо тут-а-фэ экстраординэр, антурированный фисель вместо рюбан, и с очень элонгированный шей. Этот сеньер-там пустил себя дискютировать с другим сеньер, кто ему пьетинировал на ноги экспрéс; и менасировал ему кассировать фигур. Ну, дэ-ля! Тут-а-ку этот мэк идет сидеть на свободный пляс.
Два часа апрэ ретруваю его на троттуар Кур-де-Ром ан трэн де се баладеровать с один копэн, кто ему сюжерирует, как рампласировать бутон его пардессю. Тьен, тьен, тьен! («ит.», Эко)]
Из этого явствует, что в процессе переработки я кое-что добавил, поскольку не хотел упускать возможности итальянизировать французское выражение tiens, tiens, tiens! («Скажи на милость!», «Подумать только!»).
Умолчим о том, что в итальянском издании мои переработки помещены рядом с французским оригиналом, благодаря чему читатель может понять, в чем состоял вызов или какова была моя ставка: Кено сыграл партию во столько-то ходов, а я попытался состязаться с ним, решив задачу во столько же ходов, хотя при этом изменил текст. Вполне очевидно, что ни один переводчик, не знающий оригинала и к тому же вне контекста, не смог бы по моим переработкам восстановить что-либо отсылающее к оригиналу. Но здесь мы восходим по шкале «вольностей».
12.2. Случай Джойса
Не думаю, что можно перевести Джойса, не дав хотя бы какого-то представления о стиле ирландской мысли, о дублинском юморе, – даже если при этом придется оставить некоторые слова по-английски или снабдить текст многочисленными постраничными примечаниями[231]. И все же именно Джойс подает нам немаловажный пример перевода, в высокой степени ориентированного на цель: это перевод эпизода из романа «Финнеганов помин» (Finnegans Wake), озаглавленного «Анна-Ливия Плюрабель» («Anna Livia Plurabelle»). Хотя изначально этот перевод вышел под именами Франка и Сеттани, которые конечно же принимали участие в работе, следует считать, что сделан он был самим Джойсом[232]. С другой стороны, и французский перевод «Анны-Ливии», к которому приложили руку многие писатели – такие, как Беккет, Супо́{♦ 171} и другие, – считается теперь по большей части делом рук самого Джойса[233].
Речь идет о совершенно особом случае радикальной переработки, поскольку, пытаясь передать основной принцип, главенствующий в романе Finnegans Wake, то есть принцип pun[234]*, или mot-valise[235]**, Джойс без колебаний переписывал или в корне преображал свой собственный текст. Последний уже не имеет никакого отношения к типичному звучанию английского текста и к его лингвистическому универсуму: он берет некий «тосканизирующий» тон. Тем не менее предлагалось прочесть этот перевод, чтобы лучше понять оригинал. И действительно, сама попытка воплотить принцип лексической агглютинации на языке, отличном от английского, вскрывает структуру, господствующую в «Финнегановом помине».
«Финнеганов помин» написан не по-английски, а «по-финнегановски», и этот финнегановский язык кое-кто называл искусственным. В действительности он не искусственный, каковыми являются «звездный язык» и «заумь» Хлебникова или поэтические языки Моргенштерна и Хуго Балля{♦ 172}, перевод с которых невозможен, поскольку в них звукосимволическое воздействие царит именно в силу отсутствия какого бы то ни было семантического уровня. А «Финнеганов помин» – текст скорее многоязычный. Поэтому переводить его было бы столь же бесполезно, ибо он и так уже переведен. Как переводить «Финнеганов помин»? Скажем, есть рип, в котором некий английский корень Т скрещен с неким итальянским корнем I. Самое большее, чего можно добиться при переводе, – это преобразовать синтагму TI в синтагму IT. Именно этого и пытались добиться многие переводчики – с переменным успехом.
