вызов» нам или бросать вызов «статус-кво», – но всегда в рамках установленной либеральной демократии и ее согласованных ценностей. Отсюда и зрелища, выросшие на публичном финансировании «радикальных» художников и проектов – как официально санкционированное инакомыслие. Искусство становилось членом гражданской семьи, пусть даже в статусе непокорного ребенка.
Художникам не нравятся такие разговоры. «Профессионал» – грязное словечко для большинства сфер искусства, а значит, во многих контекстах является синонимом слова «карьера». Считается, что некоторые виды искусства даже не стоит упоминать подопечным университетов – особенно в университетах. Художникам нравится думать, что они все еще богема. Как вторая парадигма влечет за собой отрицание рынка, так третья – отрицание профессионализации. Вторая парадигма понятий и образов – художник как гений, герой, бунтарь, пророк – настойчиво сохраняется в третьей, но не как анахронизм, а как необходимая выдумка. Для авторов вера в то, что ты не профессионал, является частью профессионализма. Что совершенно не означает, что ты им не являешься.
Художник, богема, профессионал: три парадигмы для автора, уходящие корнями в три системы экономической поддержки. Каждая из них подразумевает свои формы обучения, типы зрителей, режимы выставок, публикаций и перфомансов – свое понимание искусства и его роли в обществе. Конечно же, все они пересекаются и соприкасаются: долгие преобразования, сложные и маргинальные случаи, предчувствия и выживание. Но мы определенно подошли к следующим преобразованиям. Профессиональная модель сходит на нет, так как институты, которые ее поддерживали, некоммерческие и коммерческие, сокращаются или исчезают. Появляется новая парадигма. Ее экономические контуры были предметом второй и третьей частей этой книги. А ее последствия для природы искусства и художника станут предметом следующей главы.
13
Четвертая парадигма
Я не люблю говорить о будущем, потому что не вижу его. Достаточно сложно также говорить о настоящем, не говоря уже о прошлом. Прогнозы почти всегда ошибочны – а в царстве культуры и общества они позорно ошибочны. Кто на самом деле может сказать, как будет выглядеть искусство в будущем? То, что я предлагаю в этой главе, – это набор наблюдений, исключительно предварительных, о характеристиках, которые творчество и художник предположительно приобретают в наше время, – о новой конфигурации, которая, похоже, собирается сама по себе. В конце я попытаюсь дать этой парадигме название.
Как свидетельствует все, о чем я говорил до сих пор, главный факт о нынешнем положении художника заключается в том, что нет ни одного фактора, который мог бы оградить вас от рынка. Независимо от того, пребываете вы «вне» его или нет (возвращаясь к разграничению, которое я приводил во второй главе), вы определенно «в нем» – во всех смыслах внутри. Учреждения не будут защищать автора так, как защищали профессионалов. Богемный вариант – воздержаться от купли-продажи, хотя бы в рамках собственного искусства, и жить в благородной нищете на подработках – в нынешнем времени арендной платы и долгов больше не является жизнеспособным. Да, художникам всегда приходилось беспокоиться о деньгах, но им не всегда приходилось беспокоиться о рынке как таковом: о том, чтобы работать внутри него, о том, чтобы свободно владеть его терминами и оборотами. В конце концов, это означает, что нынешние авторы – суть группы из одного человека, что управлять своей карьерой – все равно, что вести малый бизнес.
Такая работа формирует рыночную персону. В цифровую эпоху художник неизменно гениален, жизнерадостен, узнаваем. Вспомните Лизу Конгдон, ведущую неизменно оптимистичный блог – «Сегодня будет круто» – даже во времена нищеты и выгорания. Подумайте о Люси Беллвуд, карикатуристке, такой эмоциональной в Сети, даже когда ей кажется, что ее разрывают на части. Современные авторы – люди простые, скромные. Им нужно увлечь свою аудиторию, поэтому они увлекательны. Их поклонники обращаются к ним за вдохновением, а потому они дают его. Авторы стараются понравиться, они искренни, не злятся и не делают пауз. Так как назвать эту личность – неизменно позитивную, самоотверженную, сияющую, как начищенный пятак, – как не коммерческой? Это – улыбка продавца, сердечное рукопожатие менеджера, потому что аудитория теперь стала клиентской базой, а клиент всегда прав.
Рынок, измененный интернетом, также ускорил традиционный темп художественного производства. В рамках первых трех парадигм предполагалось, что художнику не нужно торопиться с работой; что он может культивировать внутреннюю тишину, концентрацию или самоотдачу, давать себе все необходимое время, чтобы открыть свой голос, развить свое ремесло и отточить свое видение. Интернет, как мы видим, больше не дает такой возможности ни в каком масштабе: ни в повседневной жизни, ни на протяжении всей карьеры.
И в атмосфере мимолетности, где вирусность стоит во главе угла, все должно выстреливать сразу, в момент релиза. Замедленная реакция встречается все реже, как и постепенная раскачка. В Голливуде, говорит Линда Обст в фильме «Неспящие в Голливуде», «стартовые сборы» (кассовый сбор в первый уикенд показа) «мгновенно показывают, хитовый фильм или провальный». Как рассказал Питер Хилдик-Смит, аналитик издательской индустрии, раньше среднестатистическая книга достигала пика популярности на четвертой-пятой неделе продаж; сейчас, с предварительными заказами, большая часть рейтинга формируется уже в первую неделю. «За первые же сутки стало ясно, – пишет Джон Сибрук в “Машине песен”, – что “Американская девушка” (American Girl) не сделает Бонни Макки поп-звездой». В интернете все происходит или сейчас, или никогда.
Несложно представить себе влияние такого климата на нервы артистов, не говоря уже об их моральном состоянии. Эффект, производимый на искусство также очевиден. Ирония, сложность и тонкость в игре стали не нужны – в приоритете все краткое, яркое, громкое и легко воспринимаемое. В музыке, как говорит Джефф Тейлор – парень, который распустил свою едва собравшуюся группу, потому что их лейбл хотел «реалити-шоу», – техническое мастерство или талант, будь то сочинение песен или виртуозность игры, для релиза альбома или трека гораздо менее важны, чем концепция, постановка или фишка.
Вопрос не в том, является ли замысловатое, тонкое, высокохудожественное искусство лучше, чем то, которое только стремится мгновенно произвести впечатление. Я думаю, что да, – но это и неспроста. Я взрослел с определенным набором эстетических стандартов, которые пришли от модернистов. Но хорошее и плохое здесь – это движущиеся мишени. Другое поколение, выросшее с иным набором стандартов и моделей, с отличным от меня набором ожиданий, с новой нервной системой, впитавшее искусство цифрового века, будет иметь свои представления о хорошем и плохом. Изящное будет «скучным». Длинное будет «многословным». Сложное будет «запутанным». Ирония будет вызывать реакцию «не дошло». Когда я озвучил мнение Тейлора для Джесси Коэна из Tanlines, инди-рок-дуэта, он ответил так: «Мне не очень важно, чтобы музыка была технически совершенна. В музыке мне важны чувства, которые она вызывает. Может быть, вокруг и стало больше вещей, которые действуют на подкорку – например, танцевальная электроника, ее ритм заводит, или поп-музыка, – но меня это не
