5. Репрезентационная ошибка?
Образ сестры милосердия в русской культуре
эпохи Первой мировой войны
Как уже отмечалось выше, императрица, несмотря на свое плохое здоровье, добросовестно выполняла обязанности сестры милосердия. Но, вопреки ее ожиданиям, русское общество не всегда оценивало этот патриотический поступок по достоинству.
Стремление царицы быть «одной из многих» сестер милосердия противоречило распространенным образцам восприятия членов царской семьи. Подчас же «сестра Романова» была совершенно неотличима в ряду иных сестер милосердия. Великая княгиня Мария Павловна, дочь великого князя Павла Александровича, сама служившая в госпитале, так описывала визит Александры Федоровны в Псков: «Императрицу сопровождали две ее дочери и Вырубова. На всех была форма медсестер. Раненые, которым заранее сообщили о приезде императрицы, пришли в замешательство при виде четырех одинаково одетых медсестер. На их лицах было написано изумление, и даже разочарование; им трудно было представить, что одна из этих женщин – их царица»830. Столь ценимая императрицей анонимность оборачивалась репрезентационной ошибкой831.
Иногда патриотический образ императрицы и царевен, выполнявших обязанности сестры милосердия, вызывал осуждение и у простонародья, и в высшем обществе. Считался крайне непристойным уже и сам факт того, что молодые девушки, невинные великие княжны ухаживают за мужчинами, касаясь их обнаженных тел во время хирургических операций и перевязок. Показательно, что сама царица на некоторые операции не брала дочерей, более того, она требовала, чтобы и другие молодые сестры милосердия также в определенные моменты покидали операционную. 20 ноября 1914 года императрица Александра Федоровна писала царю:
Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами… они едва ли останутся «мужчинами», так все пронизано пулями, быть может, придется все отрезать, так все почернело, но я надеюсь, что удастся спасти, – страшно смотреть, – я все промыла, почистила, помазала иодином, покрыла вазелином, подвязала, перевязала – все это вышло вполне удачно, – мне приятнее осторожно делать подобные вещи самой под руководством врача. Я сделала три подобных перевязки, у одного была вставлена туда трубочка. Сердце кровью за них обливается, – не стану описывать других подробностей, так как это грустно, но, будучи женой и матерью, я особенно сочувствую им. Молодую сестру (девушку) я выслала из комнаты – M-lle Анненкова несколько старше ее, молодой врач такой милый832.
Общественное мнение не было точно осведомлено о том, каковы медицинские обязанности императрицы и ее старших дочерей, но отсутствие определенной информации компенсировалось порой фантастическими слухами. Во всяком случае, и в глазах многих убежденных монархистов царица иногда теряла свой престиж: «обмывая ноги солдатам», она утрачивала в их глазах свою царственность, снисходила на степень простой «сестрицы», а то и госпитальной прислужницы. Об этом писалось в цитировавшихся выше мемуарах великой княгини Марии Павловны младшей. Некоторые же придворные дамы, если верить свидетельствам информированных современников, открыто заявляли: «Императрице больше шла горностаевая мантия, чем платье сестры милосердия»833.
Даже преданный памяти царицы граф В.Э. Шуленбург полагал, что в своем госпитале царица, стремящаяся быть «простой» медицинской сестрой, держала себя «слишком уж просто», что наносило известный ущерб ее достоинству императрицы: «Она хотела быть в лазарете простой сестрой милосердия. Ее Величество держала Себя в операционной Дворцового Госпиталя слишком просто; доктор лазарета, княжна Гедройц, вполне обнаружившая себя с первых же дней революции, держала себя почти вызывающе начальническим образом. Между операциями или сложными перевязками княжна Гедройц, сидя, обращалась к Императрице: “Передайте мне папиросы… дайте мне спички”, и Ее Величество покорно все исполняла»834.
О подобной негативной реакции на новый образ императрицы «светской черни» и простого народа с возмущением писала впоследствии и близкая к царице Л. Ден, сама носившая форму сестры милосердия. Ее симпатии, однако, целиком были на стороне императрицы:
Общество тотчас осудило этот благородный порыв царской семьи. Дескать, императрице Всероссийской не пристало работать сестрой милосердия. <…> Она продолжала нести свой крест, хотя то, что было достойно похвалы в других, считалось в ее случае грехом. Да не упрекнут меня в злопамятстве, но я должна с грустью отметить тот факт, что все слои русского общества начиная от князя и кончая крестьянином неизменно проявляли свою враждебность по отношению к собственной императрице. …Возможно, государыня не сумела понять склад ума русского крестьянина. Будучи беспристрастным наблюдателем, я склонна думать, что именно так оно и было. Когда она надела платье общины Красного Креста – символа всемирного Братства Милосердия, простой солдат увидел в эмблеме Красного Креста лишь признак утраченного ею достоинства императрицы Всероссийской. Он испытывал потрясение и смущение, когда она перевязывала его раны и выполняла чуть ли не черную работу835.
С другой стороны, генерал А. Спиридович в своих воспоминаниях утверждал, что прежде всего не «светская чернь», а «простой народ» отказывался воспринимать новый образ царицы:
Но вот, чего не понимал простой народ – это опрощения Царицы, переодевания Ее в костюм сестры милосердия. Это было выше его понимания. Царица должна быть всегда Царицей. И неудивительно, что в толпе одного чисто русского города бабы, видя Государыню в костюме сестры милосердия, говорили: «То какая же это Царица, нет, это сестрица». Именно этот костюм советовала Ее Величеству Ее подруга Вырубова, воображая, что она знает русский народ и его взгляды836.
Другая мемуаристка, хорошо знавшая императрицу, утверждала даже, что придворные со временем даже настойчиво рекомендовали императрице не носить форму Красного Креста во время ее поездок по стране: толпа попросту не узнавала ее, поэтому весь пропагандистский эффект от поездок царицы терялся. Да и сама царица, с одной стороны желавшая сохранять инкогнито, в то же время жаловалась, что ее поездки проходят недостаточно торжественно, и приписывала это интригам своих недоброжелателей837.
Однако все же многие подданные царя с умилением относились к новому образу императрицы и ее дочерей. На многочисленных фотографиях, открытках и патриотических картинах они часто изображались как сестры Красного Креста, похоже, что некоторое время подобные открытки пользовались коммерческим спросом. Пресса же российских союзников восторженно отмечала, что новый образ императрицы способствовал патриотическому единству царя и народа: «…облик ЦАРИЦЫ в белой косынке сестры милосердия больше способствовал единению народа с ЦАРЕМ, чем все указы, дарующие народу свободу»838.
Разумеется, различные официальные лица в своих заявлениях в хвалебных выражениях описывали и новую сферу деятельности царицы, и ее новый образ. При посещении императрицей и ее старшими дочерьми Ковно в ноябре 1914 года местный епископ, по словам императрицы, трогательно обратился к августейшим «сестрам милосердия», а саму императрицу Александру Федоровну даже провозгласил «матерью милосердия»839.
По утверждениям некоторых лиц, близких к императрице, ее популярность в стране несколько возросла в конце 1914 – начале 1915 года в результате ее патриотической деятельности. В одном из губернских городов толпа восторженных студентов, приветствовавших Александру Федоровну, запрудила улицу, что сделало невозможным проезд кортежа царицы840. Подобное мемуарное свидетельство не представляется невероятным: патриотический подъем, как уже отмечалось выше, вызвал и всплеск монархических настроений, различавшихся, впрочем, по своей глубине, по своему характеру. Порой такое настроение действительно сказывалось и на отношении не только к императору, но и к императрице.
Показательно, например, что день рождения императрицы в мае 1915 года был отпразднован весьма широко. В этот день Петроград украсился флагами, подъезды и балконы домов были задрапированы материями, в окнах многих магазинов и на балконах домов были выставлены бюсты царя и царицы. Вся Нева запестрела флагами, флаги были вывешены на военных судах и торговых пароходах. Во всех церквах столицы были совершены благодарственные молебствия, в военных частях они сопровождались церковными парадами. Разумеется, можно было приказать развесить флаги, тщательно организовать иллюминацию и провести торжественные службы в церквях. Но сложно было заставить частных лиц уставлять балконы и витрины своих магазинов бюстами императрицы. Показательно также, что год спустя празднование дня рождения царицы проходило гораздо скромнее, ни о каких бюстах газетные сообщения не упоминают841.
