В то же время в начале войны форма сестры милосердия часто внушала современникам искреннее уважение. Мемуаристка вспоминала: «С горячим восхищением и уважением смотрели все в первые дни войны на женщин в белых косынках, с крестами на груди; все чаще и многочисленнее мелькали эти косынки на улицах и в домах»852.
А в современной периодической печати появлялся идеализированный портрет сестры милосердия, которая стремится даже преодолеть свою женственность:
Под скромным костюмом и белою косынкою исчезли привлекательные женщины, привыкшие к особым ухаживаниям окружающих их мужчин.
Не видны проявления всегдашнего флирта. Нет кокетливых взглядов, обещающих улыбок, особой атмосферы влюбленности и желаний853.
Русская пресса нередко писала о проявлениях героизма женщинами, спасавшими раненых на поле боя. Некоторые сестры милосердия получали боевые солдатские ордена и медали за героизм. А сестра Красного Креста Мира Ивановна Иванова в сентябре 1915 года даже подняла в атаку роту 105-го пехотного Оренбургского полка, потерявшую всех своих офицеров. Во время боя Иванова была убита, посмертно она была награждена офицерским орденом Святого Георгия 4-й степени. Неудивительно, что офицеры одного из полков армии стали инициаторами создания памятника сестре милосердия, который предлагалось возвести в столице. В иллюстрированных изданиях печатались фотографии М.И. Ивановой, рисунки, изображавшие ее подвиг854.
С другой стороны, именно насилия над женщинами в форме Красного Креста, в том числе и сексуальные насилия над сестрами милосердия и варварские убийства женского медицинского персонала, ярче всего характеризовали действия жестокого врага, якобы постоянно нарушающего законы войны. Женщина в форме Красного Креста в данном случае олицетворяла нацию воюющую и нацию страдающую. Показательно, например, стихотворение некой Екатерины Фукс, опубликованное в одной из петроградских газет:
Не достоин германец и слова «пощада»,Он не честный боец, а исчадие ада:Малым детям, безбожный, он пальчики рубит;Милосердья сестер и позорит, и губит. …855
Впрочем, первые известия печати о расстрелах сестер милосердия не соответствовали действительности. Российский Красный Крест порой официально опровергал эти слухи, сообщая, что «в местности, указанной в газетах, сестер милосердия Российского общества Красного Креста быть не могло». Но сведения о подобных насилиях появлялись вновь и вновь, пресса сообщала о варварских убийствах сестер милосердия856. На пропагандистских плакатах и почтовых открытках изображался безжалостный враг, убивающий женщин в форме Красного Креста857.
Однако восприятие сестры милосердия за годы войны претерпело существенные изменения. Первоначальное почтительное отношение к женщине, терпеливо выполняющей тяжелый патриотический и христианский долг, постепенно вытеснялось, хотя и не полностью, иными образами. Это было характерно не только для России. В культурах разных стран медицинская сестра, казалось, преодолевала традиционные границы распределения гендерных ролей, она становилась опасной фигурой, подрывающей гендерную структуру общества858.
Образ «белых ангелов» (заголовок современного стихотворения Аполлона Коринфского), распространенный в начале войны, постепенно уступает место иным визуальным репрезентациям сестер милосердия. Первоначально художественные образы сестер милосердия напоминают монашек, одновременно несколько художников создают картины, которые носят почти одно и то же название: «На святой подвиг», «На святое дело», «На подвиг» (среди сестер милосердия в действительности было известное число инокинь). Для художника Нестерова юная сестра милосердия, помогающая раненому солдату, становится одним из символов Святой Руси859.
Затем на страницах иллюстрированных журналов появляются фотографии совсем других сестер милосердия, грубоватых и энергичных молодых женщин в кожаных куртках. Их волосы кокетливо выпущены из-под темных косынок, руки они держат в карманах (такая поза, очевидно типичная, фиксируется на нескольких фотографиях и рисунках). Картины такого рода украшают даже обложки иллюстрированных изданий860.
Огрубление образа сестры милосердия в данном случае явно бросает вызов традиционной гендерной репрезентации женщины на войне, однако оно не ставит непременно под вопрос ее нравственность, патриотизм и профессионализм. Напротив, образ становится более реалистичным и живым: невиданная страшная война требует принципиально новых тактик репрезентации женщин на войне. Сестра милосердия в кожаной куртке демонстрирует свою фронтовую лихость, привычку к опасностям и трудностям, постоянную готовность выполнять свой тяжкий ратный подвиг. Однако образ «белого ангела», терпеливо и кротко выполняющего ежедневный «святой подвиг», вытесняется и другими образами. Довольно скоро поползли слухи о легкомысленном поведении сестер Красного Креста, об их романах с офицерами.
Еще во времена Русско-японской войны ходили разговоры об аморальном поведении сестер милосердия. Показателен анекдот того времени: «Японцы согласны отказаться от Порт-Артура, но условия нам: найдите пять попов непьющих, пять интендантов, взяток не берущих, пять студентов не битых, пять мужиков сытых, пять сестер не пробитых»861. Но в годы Первой мировой войны солдаты порой противопоставляли наиболее распространенные пороки этих двух военных конфликтов начала ХХ века: «…японскую войну их благородия пропили, а эту с милосердными сестрами <…> прогуляли». Уже в конце ноября 1914 года некий поляк сообщал своему соотечественнику об «офицеришках», которые-де «всеми силами стараются удирать от пули и под разными предлогами отлучаются в Варшаву для забавы с сестрами милосердия»862.
В августе 1915 года некий военнослужащий, находившийся в рядах действующей армии, счел даже нужным заступиться за репутацию сестер милосердия. В частном письме он писал: «Удивительный народ наши солдаты. То же скажу и об офицерах и о сестрах. Много, конечно, про них говорят дурного, но больше ерунду. Сестре, обыкновенно, ставят в вину, если она поболтает с офицером, или пройдется с ним по улице, а забывают, что они выносят, когда есть работа»863. Автор опровергал слухи, с его точки зрения безосновательные, которые, очевидно, были весьма распространены: «много говорят».
Писали современники об этом действительно немало. Санитар Красного Креста писал в июле 1915 года: «Днем процветает пьянство, а ночью офицеры проводят время с сестрами. … Упомяну и о передовых отрядах. Нет такого отряда Красного Креста, где бы не было веселого дома, на который тратят наши трудовые гроши, пожертвованные на Кр. Крест»864.
Подобные образы кокетливых сестер милосердия, сопровождающих власть имущих на фронте и в тылу, получили дальнейшее распространение среди российских солдат. Негативное отношение к сестрам милосердия нашло отражение в армейском фольклоре. В стихотворении «Германско-русский бой», которое ходило на фронте по рукам в списках, эта тема получила развитие:
Раньше не было у нас сестер,Но лечили все равно,Попроси солдат напиться,Кричат: «Дело не мое»…Капитан идет с сестрою,Да и поп себе нашел.Генерал идет под руку,Кричит шоферу: «Пошел»…865
Показательно и другое незамысловатое стихотворение поэта-солдата:
А сестрички, как лисички,С крестом красным на груди,Высоко подняли юбкиИ бежали впереди866.
По-видимому, первоначально кое-где военные власти даже пытались не допускать присутствия женщин в рядах медицинского персонала в районах боевых действий (выше уже писалось о соответствующем приказе Верховного главнокомандующего). В сентябре 1914 года из действующей армии писали о высоком боевом духе солдат своего соединения и о факторах, на него влиявших: «Большую роль сыграло теперь также отсутствие водки и женщин. В действующую армию не допускаются даже сестры милосердия. И это очень хорошо»867. Но эта инициатива местного командования все же была исключением.
В то же время сестры милосердия олицетворяли и моральное разложение тыла, о котором стали все чаще говорить современники после годовщины войны. Житель Витебска писал в декабре 1915 года: «Все с ума посходили в вихре удовольствий, франтовства, безумных трат, благодаря неожиданной волне шалых денег. Забыто увлечение лазаретами, койками и пр. “Сестры”, являвшие подвиги в прошлом году, занялись теперь флиртом и т.п., и, по свидетельству москвичей, очень у них похоже на “пир во время чумы”»868. Показательно, что автор письма фиксирует и некоторую динамику: аморальное настроение конца 1915 года противопоставляется патриотическому подъему 1914-го. И в том и в другом случае сестра милосердия является воплощением общественных настроений.
