да?
Раздраженная, Рэйна натянуто проговорила в ответ:
– Именно это я только что и…
– А, так ведь они считают его мертвым, – Тристан вяло махнул рукой в сторону Каллума.
– Ну да, очевидно, – ответила Париса, явно желая позлить его.
Сработало. Тристан вскинулся:
– Что значит – очевидно? Он же бродил у всех на виду, не таясь. Какое тут «очевидно»?
– Народ, – снова позвал Нико, – я просто хочу…
Он указал на экран мобильника, но умолк, видя, что его по-прежнему никто, кроме Каллума, не слушает.
– Свидание с горячей цыпочкой? – весело усмехнулся Каллум.
Нико тяжело вздохнул и стал подниматься по лестнице, перешагивая сначала через две, а потом и через три ступеньки. Еще несколько мгновений – и он перенесся в клетку для встреч в царстве снов.
– О, приветики, – сказал Гидеон, гад такой. Очень захотелось дать ему по зубам.
– Привет, – разъяренно ответил Нико. – Cómo estás? [31]
– Bien, más o menos. Y t… [32]
– Заткнись. Просто заткнись. – Нико направился к прутьям и, к огромному своему раздражению, ощутил радость. – Привет.
– Уже здоровались, Ники, – Гидеон в ответ вяло и непростительно улыбнулся. – Ладно, короче, я с хорошими новостями. У Либби с осознанными снами полный швах, но отвечать она умудряется. И… что такое?
Нико моргнул, осознав, что Гидеон смотрит на него вопросительным взглядом, ожидая ответа.
– В каком смысле – что такое? – смутившись, зло спросил Нико. – Говори дальше. Ты знаешь, где она?
– Да, я просто… – Гидеон весело улыбнулся, а потом пожал плечами. – Если хочешь, могу сообщить все вкратце. Просто хотел рассказать, что она…
– Да говори хоть целый день, – мгновенно отозвался Нико. – Серьезно. Хоть стихи декламируй.
– Она в Лос-Анджелесе. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году.
У Нико чуть не разорвалось сердце.
– Серьезно?
– Ну, то есть там уже тысяча девятьсот девяностый. Что такое? – снова спросил Гидеон, в недоумении дернув бровью. – Почему ты на меня таращишься, Ники?
– Таращусь? – Нико сам не заметил, как затаил дыхание. – Не бери в голову, это пустяки. Что-нибудь еще?
– Да, у меня есть теория.
Прекраснее слов Нико еще в жизни не слышал. И неважно, что на него открыли охоту. Неважно, что последние два дня его постоянно пытаются убить. Внезапно все стало очень просто: пришел Гидеон, и у него есть ответы. У него есть теория. Нико впервые в жизни ощутил нечто похожее на блаженство в чистом, мать его, виде.
– Расскажи, – попросил он и приготовился к тому, что в итоге выльется в сильно затянувшуюся сиесту. – Я слушаю. Продолжай.
Рэйна
С помощью (хотя это сильно сказано) Каллума Рэйне удалось наконец вытянуть (словно яд из раны) из архивов подборку книг по мифологии, которые библиотека по какой-то причине не хотела давать. В любом другом универе их было бы навалом. У каждой культуры своя версия того, как появились вселенная и жизнь: за семь ли дней, из блевоты от несварения или из капельки молока, – и поиски таких знаний не стали бы проблемой. Но чем больше Рэйна просила, тем крепче запирались архивы. И особенно не хотели они давать литературу о богах, которые брались за дело там, где терпел неудачу человек: утихомиривали стихии или давали возродиться умирающей земле.
Рэйна давно уже знала, что люди в массе своей неверно понимают идею сансары и цикла перерождений. Карму принято преподносить как баланс справедливости, тогда как в действительности она представляет собой вечное непрекращающееся движение. Это колесо судьбы, оно вращается и вращается, взлетов и падений бесконечное множество, им нет числа и меры. Время тоже неважно: нет ни начала, ни конца – лишь природа и сама магия, которая не рождалась и потому не умрет. Она существовала и будет существовать всегда вместе с этим миром. Спасения свыше ждать не стоит, да и не надо. Ведь Олимп пуст. Боги уже здесь.
Рэйна чувствовала, что архивы боятся таких рассуждений, и, к счастью, не доверяла ни самим архивам, ни их мозгу, предполагая, что их сознание – как программа, код, который не сам себя пишет. Ну а кто его задает, Атлас Блэйкли или некто выше его, Рэйну уже не волновало.
То есть волновало, но не сильно. Она просто помнила, что ее контролируют.
«Мама види-и-ит, – сказал папоротник в раскрашенной комнате. – Мама-мама знает, но, мама, мы-мы-мы не одни».
Это бесило. Голоса растений и так не давали покоя, а в последнее время сделались слишком уж громкими. Им как будто что-то не нравилось. Возможно, объемы, в которых Рэйна поглощала книги, или то, что она полнела, не вылезая из кровати и предаваясь бесконечному чтению. Окно спальни облепил плющ, проникая в трещины вокруг рамы. Казалось, природе нет дела до продуктивных изысканий, она настойчиво требовала от всех пойти прогуляться, походить по травке.
И вот спустя неделю после той дурацкой вечеринки Общества («Будем рады вас видеть», – сказал Атлас, и фикус в горшке откровенно заржал над Рэйной) она наконец сдалась и вышла на улицу, прогуляться по смерзшейся земле, среди неровных сугробов у зарослей кизила. Под ногами у нее тут же проклевывались зеленые побеги, ростки травы.
Время Рэйна выбрала удачно. Услышав громкие голоса, она замерла под хихикающими ветками.
– …Просил же не лезть. Так нет, ты не удержалась. Ты просто не способна любить, да?
Это был голос Далтона. На прошлой неделе Атлас что-то там говорил, якобы Далтон приболел, и тогда Рэйна не придала этому значения. Наступил как-никак сезон гриппа. Но Рэйна, которой было плевать на Далтона, забыла, что они – медиты и никогда не болеют. Ну, кроме Каллума, да и тот лишь без меры увлекался спиртным.
– Вот как ты это видишь? – фыркнула в ответ Париса. – Любовь? И чем это, по-твоему, могло бы закончиться?
Далтон будто не слушал.
– Из-за тебя, – продолжал он свою отповедь, – я чуть не запорол работу. И теперь не знаю, удастся ли ее закончить. – Далтон говорил необычно жестко, прямо-таки рубил сплеча. – Атлас прав. Узы не выдержат. Они рвутся. Когда все наконец лопнет…
– Мне теперь отвечать за твои решения? Ну и отлично. Похоже, ты забыл, на что именно согласился. – Если Далтон распалялся, то Париса говорила холодно, и чем сильнее росло его возбуждение, тем отстраненнее звучала ее речь. – Не забывай, ты сам меня впустил.
Рэйна выглянула из-за ствола ближайшего вяза и увидела, как Далтон смотрит на Парису, выпятив челюсть. Однако в его взгляде не было досады. Как и гнева.
«Печа-а-ально», – вздохнул вяз.
– Ладно. – Далтон, не говоря больше ни слова, развернулся и пошел прочь. Заметив Рэйну, он только насупился.
Париса, однако, продолжала стоять на месте.
– Я
