знаю, что ты там. – Она мельком посмотрела на траву и снова подняла взгляд, а Рэйна неохотно вышла из-за дерева. – Я ведь слышу все то же, что и ты, – с нарочитой отстраненностью напомнила Париса. – И да, согласна: трава здесь просто стервозная.
Рэйна молча подошла к ней.
– Смотрю, в этот раз тебе меня не жалко, – не оборачиваясь, сказала Париса. – Полагаю, мне удалось наконец убедить тебя в том, что я недостойна сочувствия?
– Просто думаю, что ты имела на это право. Как бы ни поступила с Далтоном. – Слова давались Рэйне с трудом. Она уже много дней ни с кем не разговаривала, а в последний раз, когда потребовалась помощь Каллума, она просто отыскала его дрыхнущим где-то в гостиной и отволокла в архивы. Там он проснулся ровно настолько, чтобы Рэйна успела вытянуть из библиотеки изустную историю пастухов фулани, и снова вырубился.
– О, я и правда это заслужила. Что любопытно, ведь я редко получаю свое.
Париса как будто смеялась над собой, и это было почти отвратительно.
– Ты правда считаешь себя настолько желанной? – Рэйна взглянула на нее искоса. – Ждешь, что тебя станут любить просто так?
Париса пожала плечами.
– Далтон меня не любит.
– А может, ты просто хочешь так думать? Потому что сама никого любить не можешь?
Париса в ответ жеманно, тоскливо рассмеялась.
– Только не говори мне, что ты романтик, Рэйна, – вздохнула она. – А то испортишь мое высокое мнение о тебе.
– Ты не высокого мнения обо мне, – буркнула Рэйна.
– Какая я глупая, и правда забыла. – Париса наконец обернулась, и Рэйну словно обдало порывом сурового, ледяного ветра.
Каллум прав: красота Парисы – это проклятие. Она маскирует отсутствие чего-то более глубокого.
Париса мрачно усмехнулась.
– Смотрю, ты так и не придумала, чем станешь заниматься по прошествии года, – заметила она.
– Как и ты. – Это же очевидно, учитывая ее спор с Далтоном.
– О, уж я-то знаю, чем займусь, – надменно ответила Париса. – Тем же, чем и остальные: буду стариться, транжирить деньги и умру.
Трава у них под ногами загоготала и тут же поникла.
– Ты правда только за этим сюда и пришла? – раздраженно спросила Рэйна.
– Нет. – Париса пожала плечами. – Прийти сюда было частью замысла.
– Но разве ты ничего не исследуешь? – Рэйна, как всегда, удивлялась, зачем продолжать этот разговор, однако что-то в основе философии Парисы упрямо не поддавалось пониманию.
Может, дело в апатии? В том, как Париса всем своим видом дает понять, будто бы жизнь, существование в принципе не имеет значения?
– Еще как исследую, – ответила она. – Но какой прок от моих трудов, если их запрут здесь, в архивах, чтобы ими втайне могла воспользоваться только новая смена медитов?
– То есть ты предпочла бы обнародовать их? – Как Форум.
– Да хрен там, – Париса посмотрела на Рэйну так, будто на свете нет и не было никого глупее. – Ты прикалываешься, что ли? Человечеству не полагается знать всех тайн библиотеки. – Она небрежно махнула рукой за спину, в сторону архивов. – Хотя бы в этом Общество право.
Рэйна нахмурилась.
– Но тогда…
– Не догоняешь? Мир – это бессмысленная жопа. Уж это-то, я думала, ты видишь.
Рэйна бросила на нее сердитый взгляд.
– Ты меня не знаешь.
– Знаю, Рэйна, – скучающим голосом проговорила Париса. – Ты не так уж сильно отличаешься от меня. Или от Роудс. Да от кого угодно. Ты не хочешь, чтобы тобой пользовались, но так и будет, тобой уже пользуются, ведь даже если ты просидишь здесь вечность, даже если сдохнешь, упав лицом на кучу книг… – вот наконец проблеск подлинного гнева, – то так и останешься орудием чего-то или кого-то.
Париса плотно скрестила руки на груди.
– Магия архивов разумна, – сказала Париса, снова махнув рукой за спину. – Она отслеживает нас, а Общество этим пользуется. Должно быть, так они про нас и узнали.
– И что?
– Боже, ты дура или придуриваешься? И что… Ничего. И всё, – с отвращением произнесла Париса. – Тебя либо парит, что где-то у архивов есть мозг ну или хотя бы пара глаз, которая следит за нами, либо нет. Если нет, то какого хера я тут вообще перед тобой распинаюсь? – в отчаянии вскинула руки Париса. – Дело в том, что я эксперт в умах. И вот это, – она мотнула головой в сторону дома, – обладает разумом. Ты должна бы это знать. Сколько бы ты ни твердила, будто у тебя нет никаких способностей, ты ежедневно общаешься с чем-то, что самостоятельно живет, дышит и думает.
Ну вот опять. Еще один человек воспринимает магию этого дома как божественную. Будто природа – это некая самостоятельная сила, способная принимать решения.
– Природа не думает сама, – сказала Рэйна. – Для этого ей нужна я.
– Нет, ты просто говоришь за нее, – без обиняков поправила Париса. – Она просто сообщает тебе, что надо думать.
Рэйна хмыкнула:
– Ну, тогда она определенно глупа.
– Не глупа, – Париса покачала головой. – То есть, может, и глупа, раз говорит твоими устами. Она точно плохо понимает человеческую натуру и не знает, что принуждать кого-то к чему-то бессмысленно. Зря только силы тратить.
– А что сделала бы ты, – рассердилась Рэйна, – если бы владела моими способностями?
– Не сидела бы на книгах, – покосилась на нее Париса.
– Точно. В общем… если бы у меня был твой… дар, – сказала Рэйна, бросая на нее в ответ такой же презрительный и злобный взгляд, – я тоже нашла бы ему лучшее применение. Спасибо.
– О да, – очень саркастично протянула Париса. – Ведь твоя сила и мое лицо – это одно и то же. – Она горько рассмеялась. – Думаешь, этот мир – не цепочка случайностей? Случайно всё. Нет никакой предопределенности, только… вероятности. Комбинации генов – это бросок костей. Всякий исход, всякий предполагаемый дар, разумеется, лишь статистически возможны, – необычайно сломленно и опустошенно говорила она.
– Бог костей не бросает, – упрямо пробормотала Рэйна.
– Не указывай Богу, что ему делать, а чего – нет.
Устав от разговора, Париса чопорно отвернулась, но, когда она уже собиралась уходить, Рэйна вдруг поняла, как сильно злится из-за того, чего до сих пор не может понять.
– Далтон прав, так? – бросила она Парисе в натянутую струной спину. – Ты не способна никого любить.
Глубоко под землей вязы со скрипом вытянули корни. Париса обернулась и ледяным взглядом посмотрела в глаза Рэйне, и у Рэйны защемило в груди: не то от раскаяния, не то от невыразимой тоски. Было больно, словно она обнажила для всех свое сердце.
Затем Париса отвернулась.
– Мне редко попадались те, кого стоит любить, – сказала она и, подышав себе на озябшие пальцы, пошла обратно в дом.
После этого в особняке на несколько недель
