Нильс никогда не отличался крепким здоровьем. Я думаю, что Миша обращался к Магдалине Ивановне, удивительному ветеринару, за медицинской помощью Нильсу более десятка раз (о Магдалине Ивановне можно почитать в “Вестнике Новой Литературы” №5 за 1993 год). Это было еще при нашей жизни в России.
За время нашего отсутствия Нильс еще более постарел, сейчас ему 12 лет – это далеко за восемьдесят по человеческой шкале, и здоровье его резко ухудшилось. Миша всегда относился к нему с такой любовью и вниманием, о которых может мечтать любая собака. Когда это было нужно Нильсу, Миша не жалел ни времени, ни денег. Любой отпуск, любая поездка – всегда только с Нильсом, как бы это ни было неудобно. Пожалуй, тут он перещеголял и меня. Уже после нашего отъезда на Нильса свалилось самое страшное – он заболел раком. Ему было сделано несколько, кажется пять, сложнейших хирургических операций, в том числе удалили челюсть и вставили искусственную. Но Миша не сдается. Будь жив, Нильс.
Счастливые животные и добрые люди
Второго мая 1992 года мы с Нонной подъезжали к нашей даче. Настроение было хорошее – весна, начало дачного сезона. Нонна благополучно пережила операции, я об этом уже писал, и чувствовала себя неплохо. Я был уже на пенсии, но работал в одной частной фирме неполную неделю. Где-то по дороге на дачу мы купили у рыбаков свежую ладожскую корюшку, и вкусный завтрак был нам обеспечен. Когда мы остановились на площадке перед въездом в гараж, к нам подбежала внучка нашей соседки, Катя, и благим матом, а тихо она говорить не умела – в ней кипела азербайджанская вторая половина крови, заорала: “Люся нашлась!”
Мне так этого хотелось, что в первое мгновение я поверил. Но появление “Люси” все поставило на свои места. Это был черно-белый, скорее черный, уже взрослый котенок, удивительно худой и длинный. Даже не обсуждая этот вопрос, мы оба решили, что, конечно, котенка брать не будем. Тем более что он нам показался очень некрасивым: белый нос, а глаз не видно – они как бы спрятались в смоляной черноте его головы. Потом мы уже не раз видели кошек с такой характерной окраской – нам сказали, что это признак норвежской лесной породы. Но пока, независимо ни от чего, нужно было накормить котенка. И мы начали давать ему корюшку. Одна за другой с фантастической быстротой рыбки исчезали у него во рту, съел он много – уж очень он был голоден.
Нетрудно догадаться, чем кончилась эта кормежка. С подачи нашей соседки Лиды, бабушки Кати, первоначальное имя нашего нового члена семьи было Люсьен, так его долгое время называли многие наши соседи. Но для нас он очень скоро стал Зайчиком, таким он и остался. Помня историю с Люсей, я постоянно был в тревоге о его благополучии. Долгое отсутствие, дальние прогулки, посещение соседей, а визиты он любил делать – постоянно вызывали у меня настороженность. Скоро он вырос в большого кота, и не просто в кота, а кота-красавца. И черный, и белый цвет были яркие и очень чистые, а рисунок белого по черному был удивительно симметричным и “функциональным”: белая манишка, белые сапожки, пушистые белые усы и брови. И большой, как у лисы, пушистый хвост.
Редко кто, проходя мимо, не останавливался и не выражал восхищение. Вид у него был благородный, и таким же был характер. Мы в нем видели кошачье воплощение Атоса. Никаких особых привязанностей он ни к кому не проявлял. Никакой фамильярности не допускал. Я любил, когда он ночью спал в моей комнате, но он редко доставлял мне такое удовольствие – при первой же возможности выпрыгивал в окно и бывал таков.
Однако был случай, когда мы видели его растерянным и ищущим защиты у своих близких. Как-то, поздним вечером, мы обнаружили, что Зайчика нет дома. Была осень, скорее всего, октябрь, ночи холодные. Мы не спали и немного волновались. Вдруг он вваливается в нашу комнату, силой веса открыв внутреннюю дверь нашей комнаты. (В дом он проник через лаз – прямоугольное отверстие в полу, которое я оставил при строительстве второй части нашего дома. Вначале Люся, а затем Зайчик и Белый легко освоили этот ход.) Мокрая кошка – это синоним жалкого вида. Так вот Зайчик был не только насквозь мокрым и дрожащим от холода – он был смертельно напуган. Он бросился ко мне на руки, прижимался и тихо мяукал, словно жаловался на что-то или на кого-то. Видимо за ним гнался какой-то серьезный зверь, скорее всего собака, и он, спасаясь от него, мчался по канаве, наполненной водой. Он с благодарностью принимал наши вытирания полотенцами и отогревание. После этого он стал мне еще дороже.
Зайчик сразу же подтвердил свою принадлежность к лесной породе: удивительно легко лазил по деревьям, прыгал с деревьев на крыши и обратно. Причем, особенно впечатляющим он был во время полета: вытянутые в одну линию стройное тело и хвост. Осенью, когда мы вернулись в городскую квартиру, я решил, что Зайчику нельзя полгода сидеть дома без воздуха и без движения. Я приспособил уздечку с поводком, и мы на удивление прохожим и соседям стали с ним регулярно гулять (сейчас это никого бы уже не удивило).
Через некоторое время после того, как он привык к прогулкам и к тому, что я всегда рядом с ним, я начал на некоторое время освобождать его от поводка. И он выработал маршрут “свободы”: из двери подъезда бегом к дереву, с дерева на крышу наших гаражей (десять боксов под одной крышей) и далее бегом по крыше к другому дереву, и здесь я уже должен был его встречать. Молодая соседка из квартиры, выходящей на нашу лестничную площадку, говорила мне, что за спаривание с таким котом-красавцем вам будут платить хорошие деньги. Но получилось совсем не так. Зайчик стал проявлять обычное сексуальное беспокойство, подходить к двери, мяукать. Я уверял Нонну, что он постепенно успокоится, что многие коты привыкают к такому ограничению, но как можно лишить такое замечательное произведение природы возможности иметь потомство. Но Нонна настаивала. Неожиданно ее поддержала уже упомянутая выше Магдалина Ивановна, и все. Я чувствовал себя преступником и, наверное, таковым и был. Зайчик успокоился не сразу, но успокоился.
Осень 1997. Мы начали закрывать дачный сезон. Стояло бабье лето, дни были солнечные, прекрасные, но ночью было уже прохладно. Однажды под вечер я на кухне обнаружил непрошенного гостя, белого кота, который с жадностью доедал то, что оставил Зайчик. Такие гости бывали у нас и раньше, они пробирались в дом через лаз, идя следом за Зайчиком. Мы дали ему доесть, а затем выставили за дверь и прикрыли лаз. Позже я вышел в комнату-веранду и увидел странную картину: белый кот висел снаружи на окне, буквально распластавшись на стекле, и смотрел на меня. Он, конечно, цеплялся когтями за филенки окна, но казалось, что он просто прилип к стеклу. Я решил дать ему возможность хоть немного отогреться. Открыл дверь, и он мгновенно проскочил внутрь дома и без промедления помчался по лестнице на второй этаж, где спала Нонна. Я не стал подниматься, чтобы ее не разбудить. Утром Нонна рассказала, что кот сразу же прыгнул к ней на грудь, обхватил лапами шею, а нос сунул под подбородок и лежал не шелохнувшись. Нонна замерла от удивления и восхищения. Потом она уверяла, что этот кот обладает целебными свойствами: он не просто лежал на груди, а снимал болевые ощущения в сердце. Читатель наверно с трудом, но догадался, что белый стал Белым. Так мы стали владельцами уже двух котов.
Однако мы все же делали попытки освободиться от Белого: разыскивали его прежних хозяев, а потом, когда оказались в городе, даже пытались найти ему новых. Кот имел очень привлекательную внешность: чисто белый, без единого черного пятнышка, крупный, сиреневые глаза. Видимо он был чисто-или нечисто-, но породистым. В моих глазах Зайчик был красивее, но некоторым Белый нравился больше. Поэтому желающие на него нашлись, но в последний момент нам стало его жаль, и мы отказали заинтересовавшимся людям. После чего наш Миша сказал, что все, границу мы уже перешли, и теперь у нас может оказаться любое количество котов.
Я сделал из белой жести четыре поддона, два поставили в ванную комнату, два – в туалет. Иногда приходилось убирать все поддоны одновременно. Но эта проблема была решена. А вот с гулянием в городских условиях стало значительно сложнее. Управлять одновременно двумя энергичными котами практически невозможно. Я их выпускал на лестницу нашего подъезда при закрытой входной двери, и они гоняли по ступенькам вверх и вниз. Соседи привыкли к такому зоопарку и претензий не предъявляли: коты были чистоплотными и отметок не делали.
Тем не менее, мы выходили и во двор нашего дома, что почти то же самое, что просто на улицу. Вначале мы одного кота привязывали к ограде. Но он быстро запутывался и оказывался прижатым к прутьям ограды. Тогда, чтобы сохранить хотя бы какую-то подвижность, я привязывал к концу поводка что-нибудь достаточно тяжелое, например, доску или кусок ствола дерева. Чаще всего в такой упряжке оказывался Белый. Зайчик всегда пользовался некоторой привилегией. Отношения между котами можно было назвать дипломатически сдержанными. Лежали они обычно рядом, иногда даже прижимались друг к другу, но не более того. Хотя иногда можно было видеть, как они лижут друг друга. Прежде всего, близкой дружбы не допускал Зайчик, который после поцелуев обычно шипел или даже замахивался лапой. У Белого душа была более открытой, он был более добродушным и больше тянулся к человеку. Я уже говорил о его стремлении иметь максимальный контакт со своим господином, прежде всего с госпожой. Так мы и зажили вчетвером.
