оказался довольно красивый увесистый браслет. И если на бурдалю мой муж просто растерянно смотрел, то при виде браслета буквально побелел. Сгреб все это, пробормотав: — Прошу прощения, Маритт, это недостойно герцога, — и выскочил из дома.
Вернулся, правда, быстро. Выбросил? Я не спрашивала. Любопытно было, но не спрашивала — он и так чувствовал себя виноватым и даже потерянным. Не ожидал от родичей? Обида, разочарование… Я спросила потом у Андрэ, потому что нужно было понимать. Муж дарил мне украшения — со значением, исключительные — как, например длинные серьги с серо-прозрачными камнями в пару колье от де Рогана. Почему же такая бурная реакция на неплохой браслет? Оказалось, он в это время считался почти неприличным украшением, с тем же значением, что и ошейник. И вот что странно — в моде у здешних дам были коллар и колье-склаваж, действительно похожие на удавку…
С тех пор Рауль просто коротко отвечал на письма из «отчего» дома, визиты мы больше не наносили — поняли все правильно. Хорошо хоть, в финансовом отношении нас не ущемили.
Глава 29
Виконт и виконтесса звучит, конечно, красиво и даже где-то гордо. Но всё-таки, наверное, мы вели жизнь похожую на ту, что и захудалые дворяне Рохлины где-то далеко в России. С той может разницей, что рабства, точнее крепостничества во Франции не существовало. В нашем быту не было откровенной роскоши, но имелось всё необходимое для нормальной и даже в чем-то комфортной жизни. Комфортной была и социальная среда в Ло, сложился способ общения. В своих путешествиях и вынужденно зарабатывая на жизнь, что называется — горбом, мой муж привык держаться с низшим сословием демократично. Для меня тут вообще вопрос не стоял — был бы человек порядочным.
Выезжая в ближайшие города Лон-ле-Солье и Макон, а в прошлом пожив немного в Безансоне и побывав в незабываемом, как хороший цирк, Монбельяре, я понимала, что Ло — это отдельный райский мирок, созданный будто на заказ. Мир в этом мире, можно сказать — единственно комфортный для меня в плане общения и проживания. Своего синьора здесь глубоко уважали, меня, как лекаря, надеюсь, ценили. А живого и общительного Франсуа просто любили. Ло неминуемо затягивал, он укутывал и укрывал собой, обещая счастливое спокойствие в то время, когда где-то там гремела война… или шумел цирк с клоунами.
И у нас жизнь по-своему кипела — вызревали овощи и виноград, играло и бродило в бочках будущее вино. Звенело железо в кузнях и пёкся в домах хлеб. И плыли по улицам запахи железной окалины и еды. Рождались телята, щенки, цыплята… И люди тоже.
По показаниям я сделала первое своё кесарево. Это оказалась самая простая операция в моей жизни — на удивление. Может потому, что Дешам в самых мелких подробностях рассказал мне о всех возможных неувязках и трудностях? Потому что он чертил схемы и дал расчет дозировки опия с учетом приблизительного веса пациента? Может… Но я была абсолютно уверена, что справлюсь. И справилась. Помогала мне местная повитуха и ей я тоже объясняла всё пошагово и бесконечно подробно. Мальчика, которого мы с ней вынули из материнской утробы, назвали Жаком — я попросила дать ему имя хорошего человека.
Нет, мы не скучали и не сидели в деревне безвылазно — изредка выезжая в соседние города, я даже приобрела полезные знакомства. Там для нас шили одежду и обувь из разряда нарядных и легко было найти все, что требовалось для дома и медицинского кабинета. Франсуа наблюдал мир, Рауль посещал старых знакомых, и я тоже развлекалась, сменив обстановку. Но всегда будто на крыльях летела, возвращаясь в устоявшийся и замерший в своей суровой красоте кусочек природы и жизни. Моей уже жизни.
Вскоре после известия об окончании войны мы получили письмо от Дешама — полк вернулся во Францию, но дислоцировался теперь где-то под Парижем. Будто бы ла Марльер готовился получить генеральское звание и еще ему обещают почетную должность в Версале. Сам же Дешам, как только уверится в том, что тяжелые пациенты выздоравливают, собирался вернуться к семье в Безансон. И так же служить лекарем в гарнизоне «пока оттуда не попросят».
— Почетная должность в Версале? И что это может быть? — затруднялась я.
— Да что угодно, Мари, — объяснил муж, — к примеру хранитель гардероба короля или королевы, главный истопник — неважно. Должность номинальная, но она даёт придворный статус и доступ в святая святых.
Дешам сумел вернуться только через полгода и почти сразу же навестил нас. И всё было почти как раньше — прогулки, разговоры… Но я увидела, что наш доктор заметно сдал и постарел, казалось еще похудев или даже усохнув. Сутулился. И сей прискорбный, надо сказать, факт заставил меня внимательнее взглянуть на мужа и в зеркало.
Рауль давно перешагнул сорокалетний рубеж, но оставался таким же крепким, сухощавым и жилистым — сказывались тренировки. В его волосах появилась седина, лицо прорезали суровые морщинки… или просто возрастные. А его профиль смело можно было чеканить на медалях или монетах — чуть скошенный лоб, длинноватый острый нос, твердый рисунок узких губ. Внешность этого мужчины, как выдержанное вино, с годами становилась только ярче и выразительнее.
А я немного набрала вес после родов. Не растолстела, но поправилась. По этому поводу Рауль говорил комплименты…
— Ma chиre… я был уверен когда-то и рад, что не ошибся — с возрастом вы только хорошеете. Линия шеи, ваши руки…
— А что не так с моими руками, муж мой? — нагло напрашивалась я.
— Они стали округлыми и мягкими. Целовать их — одно удовольствие, — и подтверждал свои слова действием. И снова рисовал меня — в шляпах. Обязательно в шляпах…
Мы много говорили с доктором обо всем, что касалось полевых хирургических операций. Потом мужчины заговорили о политике и самих боях. При этом и Франсуа, и я слушали с открытыми ртами — масштабы военных действий и человеческой глупости ужасали. Дешам рассказывал, что как показал опыт этой войны, эффективной кавалерии во Франции нет. И, как итог — при Росбахе двадцать одна тысяча человек Фридриха II шутя разгромили семьдесят тысяч французских и немецких войск. Когда речь зашла о маневренности, Дешам многозначительно посмотрел на меня.
— Всё решила эффективная атака двух охватывающих линий кавалерии с палашами наголо. Для нас это стало громом среди ясного неба. Нынешняя война диктует новые методы… Я думаю, что сейчас многое изменится в организации и тактике, в том числе и дистанция между шеренгами
