Отец Никодим вдруг остановился. Захотел попрощаться с храмом, где прослужил долгие годы. Господин Ганель понял это и отпустил его рукав. Потом решил, что все-таки надежнее не отпускать, и снова цепко схватил черную ткань…
Наташа и Александр вышли из храма. На улице похолодало. Когда они заходили в церковь, ветер был на несколько градусов добрее.
– Ты веришь? – спросила Наташа.
– В убийство? Я и в смерть его пока не могу поверить.
– Мы же не поедем на кладбище?
– Нет… нет.
Александр не решался сказать, что нагромождение тяжелых событий вызвало у него атрофию чувств. Наташа поняла его без слов, потому что чувствовала то же самое. Не было скорби, не было даже глубокого изумления. Оба испытывали чувство, похожее на растерянность.
Из храма выбежал Иосиф. Он прошептал:
– Вот это событие, вот это выбор, вот это решение… Вот это решение, вот это событие, вот это выбор… Вот это батюшка! Пока, Наташа, пока, Саша… – и поскакал-покатился к выходу.
Через минуту он пропал из вида.
– А он и правда похудел, – сказал Саша. – Ему идет депрессия.
Александр и Наташа вышли за ворота церкви.
Из храма выскользнули господин Ганель и отец Никодим. Испуганно озираясь по сторонам, священник шептал:
– У меня там «мазда», «мазда»… Она нас спасет.
– Так бежим же к ней…
Они скорым шагом вышли за ворота.
– Ты посмотри, что происходит, – сказала Наташа, показывая на священника и карлика, бегущих к машине. – А похороны Сергея и не могли быть другими. Как будто это он закрутил на прощанье такой сюжет… Такой театр…
Наташа говорила, наблюдая, как ее дыхание создает маленькие облачка, которые тут же тают в холодном воздухе. Улыбнулась: вспомнила, как волновали они господина Ганеля в тот день, когда ее назначили на роль Джульетты.
Отец Никодим и господин Ганель наконец добежали до машины. Скрылись в ней, одновременно хлопнув дверьми. За руль сел священник. Через секунду «мазда» взревела и, набирая ход, проехала мимо Александра и Наташи. Господин Ганель высунулся из окна и крикнул им:
– Никому ни слова!
Александр приложил палец к губам, Наташа непроизвольно сделала то же самое и улыбнулась.
Господину Ганелю определенно нравилась зарождающаяся авантюра. Отец Никодим, сидевший за рулем, прощально кивнул Саше и Наташе и услышал, как карлик тихо поет: «А-ли-лу-йя! А-ли-лу-йя!» (Господин Ганель вспомнил, что именно эти слова торжественно пел Сильвестр в день назначения его на роль монаха Лоренцо, а Саши – на роль Джульетты.) Машина выехала на проспект.
– Я живу на Тверской.
– Богато!
Ганель подумал, что точно так же ответила ему Наташа, когда он встретил ее на Тверском бульваре, растерянную и подавленную. Карлику хотелось верить, что на ее лице больше никогда не появится такого выражения. «И ведь похоже на то!» – подумал он и крикнул отцу Никодиму:
– На газ, батюшка, на газ! Мы в опасности!
– Триллер, прости Господи, сущий триллер, – покосился на карлика отец Никодим и изо всей силы надавил на педаль.
И «мазда» ринулась…
Дождь над океаном
В квартире господина Ганеля было тихо. Отец Никодим ходил по гостиной и с любопытством оглядывал старинную мебель – ему необходимо было отвлечься.
– В этой тишине чего-то не хватает… Наверное, тиканья часов? – спросил он робко и сел за резной стол с массивными ножками. «Это не ножки, это ноги. Или даже ножищи», – отец Никодим старался думать о пустяках.
Господин Ганель вышел из кухни с изящным чайником и двумя фарфоровыми чашками.
– Тиканья не хватает? Я почему-то не люблю настенные часы, – сказал он, садясь напротив отца Никодима.
– А обязательно настенные?
– Другие сюда не подойдут… Будем пить чай.
В тишине послышалось отхлебывание.
Отец Никодим чаевничал громко, раскатисто. Как будто старался этими звуками разогнать страх. Господин Ганель чаевничал скромно, неспешно. Он был уверен, что ничего плохого больше не случится.
Вдруг отец Никодим поперхнулся. В горле его что-то булькнуло. Он громко охнул и стал падать набок. Господин Ганель подскочил к нему, когда тот уже распластался на полу.
Обморок.
Карлик сбегал за водой и стал прыскать в лицо падшему. Не помогло. Отхлестал по щекам. Безрезультатно. Убежал на кухню, причитая: «"Скорую" вызывать опасно, опасно "скорую" вызывать, а кого же тогда вызывать?»
Голова священника болела так сильно, что, если бы он мог кричать, то наверняка огласил бы квартиру господина Ганеля мощным воплем. Но рот онемел. И все тело онемело. Боль нарастала, становилась нестерпимой. Священник почувствовал, что дальше – смерть, и внезапно боль исчезла.
Отцу Никодиму показалось, что он слышит шум прибоя. Он почувствовал: ветер мягко прикасается к его лицу. И несет запах морской воды. Запах, шум и касание явились на секунду и мгновенно исчезли.
Господин Ганель внес в комнату бритвенные приборы и свой театральный костюм.
– Как прекрасно, что вы очнулись. Вот бритва. Вот мой костюм кришнаита.
– Брат Лоренцо ведь буддист, – растерянно прошептал отец Никодим.
– Концепция изменилась, только мы вам не доложили, уж простите… Мне эта одежда больше не нужна.
– А мне, я так понимаю, она нужна как никогда? – спросил отец Никодим, с трудом поднимаясь и поглядывая искоса на оранжевые одежды. Во взгляде его смешались брезгливость и страх.
– Вы правильно понимаете.
– И бритва мне нужна? Вы предлагаете снять мои волосы?
– Вы уверены, что это было убийство?
Немного помедлив, отец Никодим ответил:
– Уверен.
Священник закрыл глаза. Вдалеке, где океан соединялся с небом, сгущались тучи. Облака плыли в синей бесконечности – все быстрее и быстрее. Соленый, свежий ветер вспенивал воду. Он был наполнен еле заметными каплями. Но небо было еще ясным.
Отец Никодим открыл глаза и увидел, что господин Ганель упорствует в желании вручить ему театральный костюм. Из оранжевых одежд свисало что-то блестящее.
– А зачем мне бусы? – простонал священник.
– Вам нужно как можно скорее уйти отсюда в другом обличье. Скоро вас начнут разыскивать на суше и на море. Во всех углах, подвалах, чердаках…
– Бог мой!..
– А вы будете на Арбате.
– Где я буду?
– Самый лучший способ схорониться – быть у всех на виду. Вы выйдете на Арбат как кришнаит.
– Я? – голос отца Никодима изменился с жалобного на гневный. Но это только раззадорило господина Ганеля.
– Вы понесете весть о Кришне. Вы скажете москвичам: вся ваша жизнь – дурной сон.
– Я так скажу, господин Ганель? – в голосе отца Никодима зазвучали властные нотки. Повадки влиятельного московского священника не могли покинуть его так быстро. Но карлик был непреклонен.
– Вы побреетесь.
– Всего-то? А вам не кажется, что и депиляция необходима? Для полной, так сказать, повсеместной конспирации? – насмешливо спросил отец Никодим. Было комфортно отвечать насмешками на насмешки. Так он хоть на краткие секунды переставал думать о надвигающемся будущем.
– Налысо, – господин Ганель проигнорировал иронию. – Сбреете бороду. Наденете эти одежды.
– И бусы?
– И бусы, и бусы, что вы зациклились…
– О! Жалкий, жалкий маскарад! – отец Никодим воздел руки к небу.
– Неплохо получилось, – отвесил бесстрастный комплимент господин Ганель. – Но, пожалуйста, не обижайте меня! Это мой костюм! Я сейчас прощаюсь с мечтой. Я так хотел сыграть эту роль. Дарю ее вам.
– Неужели вы думаете, неужели вы, правда, думаете, что я… – начал священник, восходя к пафосу.
– Если боитесь смерти, поступите именно так.
Спесь слетела с отца Никодима в одно мгновение, словно ее сдуло ветром. И священник почувствовал, что ветер усиливается. Он закрыл глаза и увидел, что волны поднимаются все выше. Облака темнеют. Горизонт, соединяющий океан с небом, становится ближе и ближе.
– Умоляю вас, – отец Никодим вернулся из ванной. – Я не могу сам…
– Я так и знал, – с мудрой улыбкой сказал карлик. – Садитесь.
Отец Никодим сел на стул и зажмурил глаза.
И падали, падали, падали волосы на пол. И падали, падали, падали капли дождя. И обнажался, обнажался, обнажался отец Никодим – явились миру подбородок, щеки, виски…
Он закрыл глаза и снова увидел бесконечную черную гладь воды. Солнце, которое стремительно закрывали тучи. Первые робкие капли. Они исчезали, едва прикоснувшись к воде.
«Не только мы, люди, строфы стихотворения Божьего… Но и все, все что Он создал, пребывает в незримой связи… И падающие здесь волосы, и падающие там капли…» Отец Никодим открыл глаза и увидел, что пол вокруг него усеян рыжеватыми волосами. Он зашептал: «Это унижение необходимо… я должен принять эти пощечины… эти порезы… смиренно… ибо боль нам дается, чтобы увидеть Господа… Бог мой… Как много Ты дал мне волос…»
Господин Ганель, не обращая внимания на священный шепот, начал обривать батюшке голову. Едва бритва коснулась лба, отец Никодим скорбно застонал: «не-е-т». Карлик отставил в сторону руку с бритвой. Строго посмотрел батюшке в глаза. И тот простонал так же скорбно: «да-а-а…».
