— Прямо так и сказать?
— Так и скажи, они поймут.
— Хорошо, скажу, — ответил Фрол, отталкиваясь от берега.
— Добрый вам путь…
— По первому льду жди в гости…
А утрата была обидной. Федор рассказал Семену о том, как они ходили с Силой за золотом. Ничего не утаил, хоть и стыдно было ему о том рассказывать.
— Ну а дальше-то что? — улыбаясь, спросил Семен, дослушав до того, как они удрали от каменных истуканов с глазами.
— А дальше самое плохое случилось, не знаю как и говорить про то. — Федор опустил глаза и замолчал, как бы набираясь смелости.
— Да говори, Федь, чё ты, тута я больше виноват, — толкнул его сидевший до того тихо Сила.
— Да говори, чего ты? — перестав улыбаться, спросил Семен.
— Ладанку я потерял, — как выдохнул Федор, чувствуя, как краска заливает его лицо. Сказав это, он несмело поднял на Семена глаза.
— Дядя Семен, мы, это, когда бежали, видно, Федор ее и обронил. Вернее, слетела ладанка с бечевки как-то. А когда у сосны увидели, что нет ее, сразу назад пошли, все просмотрели, кажный кустик, кажный камень на тропе, — нету. Видать, закатилась куда, а тут уже смеркаться стало. Там и так в ельнике темно было, а тут вовсе стемнело. Вот мы и не нашли. Ну, куды она оттуда денется, по весне поедем, обязательно найдем, ты токо не серчай…
Семен слушал мальчишку, переводя взгляд с него на ставшего пунцовым Федора. Когда Сила, выговорившись, замолчал, наступила тишина.
Федор виновато склонил голову, готовый выслушать самый суровый себе приговор. Сила сидел как-то сжавшись, исподлобья наблюдая за Семеном. Оба не ждали ничего хорошего.
Семен помолчал, продолжая сквозь лохматые брови поглядывать на них, и спросил:
— Ну а дальше-то что?
— Как — что? — не понял Федор. — Ладанку не нашли, решили переночевать и с утра опять искать. А утром снег пошел, ну мы и вертаться стали…
— Дак порыбалили хоть?
— Какая тут рыбалка, — горестно вздохнул Сила. — Шугой все занесло, да и из-за ладанки… расстройство одно…
— А помнишь, Сила, как ты нас ночью через Ангару вез? — улыбнувшись, спросил Семен.
— Помню…
— Спас ты нас тогда… да, а насчет ладанки чего горевать? Была ли в ней та чудодейственная сила, я и не знаю. Сам-то не видал. Может, и не было?
— Была, дядя Семен, была! — оживился наконец Федор.
— Мы видели, как энта ящерка крутилась на пластинке, блестела вся, как золотая, головкой крутила… — затараторил Сила.
— Ну, была аль не была, весной найдете, проверите. Вы ж знаете, где ее искать, куда она денется.
— Ты правда не сердишься, дядя Семен?
— Федор, у тебя свадьба-то когда? Следующей осенью? Надо для семьи новый дом ставить, так?
— Так-то так, да…
— Ну вот и я про то. Надо сейчас об том уже думать. Давай-ка ко мне в помощники, дел навалилось невпроворот. А за следующее лето дом тебе и поставим. По рукам?
— По рукам, — весело ответил Федор.
Морозы в ту зиму ударили дружно, в несколько дней сковав землю и сразу укутав ее белым покрывалом. Река, укрывшись панцирем еще тонкого, но крепкого льда, затаилась и тихо несла свои воды. Ветер гонял меж редких торосов снежные вихри в каком-то безудержном замысловатом танце. Еще никто не решался выйти на лед конным, но пешая тропа уже была проторена, и люди, по разным причинам, шли через Ангару, рискуя жизнью. Сила, забравшись на самый мыс Рыбинского быка, наблюдал с этой верхотуры, как маленькие фигурки людей медленно преодолевали ледяную ширь.
«И куда людей несет, лед еще черный, вдруг проломится, и все, уж и не найдут николи. Зачем так рискуют?» — думал он. За его спиной возвышался колокольней да золочеными куполами храм. Силе нравился колокольный звон; когда колокол бил, величаво, с расстановкой, лился его звон над застывшей рекой, на многие версты слышимый в морозном воздухе. Скоро начнутся рождественские праздники, вот веселья-то будет! Ангару к тому времени прочно затянет, и ринутся тройки наперегонки, с одного берега на другой, с колокольцами да бубенцами. Народ разряженный гулять будет, песни старые да озорные частушки петь. Любил Сила этот праздник, завсегда сладостей мальцу перепадало от добрых людей. Хоть и холодновато было Силе, но он решил, пока видать, досмотреть, все ли смельчаки доберутся до берега. Темнело быстро, но в светлых от снегов сумерках еще хорошо было видать идущих с того берега.
Вдруг Сила увидел, что один за другим люди стали останавливаться и показывать руками в его сторону. Огорошенный и удивленный этим, он встал на выступ и тоже замахал им. Они махали руками, он отвечал, подпрыгивая и приплясывая на скальном выступе. Но вдруг ему показалось, что не его видели, не ему махали те люди. Тогда кому? Сила обернулся и замер. Огромное зарево поднималось за скалой, вертикальный столб белого дыма терялся в вышине уже ночного неба. Только сейчас он услышал треск горящего дерева и гул. Подняться напрямую было нельзя, круто, и Сила побежал по «поповской тропе» наверх, огибая скалу.
То, что он увидел, выбежав, было ужасно. Горел храм, горел неистово, ярко вздымая языки пламени выше своих куполов. Горел со страшным треском и гулом. Горел весь сразу, со всех сторон. Пламя вырывалось из узких окон и настежь распахнутой двери. Лизало стены и карнизы. Сила огляделся, людей рядом не было совсем. Наверное, он оказался первым в селе, за исключением тех с реки, кто увидел пожар. Он бросился мимо храма к домам, но оттуда уже бежали бабы и мужики. Бежали с ведрами и баграми, кто с чем, но зря. Не то что тушить, подойти ближе шагов пятидесяти было нельзя. Черный круг вытаявшего снега подступал к пожарищу, и войти в него было невозможно. Только один человек, калека слепой, нищенствовавший у храма, ползал в этом кругу и выл. Выл нечеловечьим воем, рвал на себе волосы. Весь в грязи, он таращил свои бельма на испуганных людей, тянул к ним свои руки. Никто не пытался подойти к нему, было страшно. Толпа росла. Сняв шапки, люди становились прямо в снег на колени. Плакали все. Ничего сделать было нельзя, ничего. Строение горело долго, пока сруб не стал прозрачным, пока языки пламени не стали облизывать бревна вкруговую, а потом резко рухнул внутрь купол, как будто с последним стоном извергнув огромное облако искр. Ударило жаром по стоящим людям. Многим опалило лица, у кого-то вспыхнула одежда. Толпа шарахнулась от пожарища и встала, словно оцепенев. В небе, над догоравшим храмом, внезапно возник и мерцал малиновым светом большой шар. Он медленно уходил и уходил ввысь, пока, превратившись в точку, не исчез. Пожар затих, и наступившую тишину разорвал дикий крик нищего:
— Вы! Это вы сожгли храм Божий! Алчностью, похотью своей! Зачем пришли на этот свет, зачем? Забыли! Нечисть в вас, нечисть!!!
