Церемония погребения императора Павла проходила, конечно, очень пышно. Длинный поезд двигался весьма дальними окольными путями из Михайловского дворца, через Васильевский остров к крепостной церкви, новому месту погребения царей. Траурная шляпа принца Евгения своими длинными, низко спускавшимися полями заслоняла ему обзор, а плащ, путавшийся в ногах, мешал идти той размеренной поступью, которой принято ходить на похоронах. Несколько раз неуклюжий, приземистый мальчик обгонял шествие царской фамилии, а потом споткнулся и свалился с ног у самого катафалка.
Несмотря на трагический характер торжества, окружающие не могли удержаться от смеха, тем более что принц Вюртембергский, кое-как поднявшись, снова повалился через несколько шагов. Кончилось все тем, что великий князь Константин взял его под руку и потащил за собой, повторяя:
— Держись за меня крепко, чтобы опять тебе не попасть в беду!
Александр же глядел на принца хоть и любезно, но холодно, словно никак не мог простить, что из-за этого толстого мальчишки претерпел столько неприятностей и сделал столько неосторожных шагов. Может быть, он вспоминал в эти минуты строки из “Фауста” своего любимого Гёте: “Du glaubst zu schieben, und du wirst geschoben!” [51]
Май 1801 года.
— О-о! — раздельно, тихо, потрясенно сказал князь Каразин. — Вот это карта вышла! У него что же, апоплексический удар случился, у нашего генерала?
— Да бес его знает, что у него случилось! — рассеянно отмахнулся Зубов, а Бесиков заметно содрогнулся при упоминании имени своего ближайшего родственника. — Валялся на полу, имея вид человека, только что удушенного: глаза вытаращены, язык вывален, рот оскален, на губах белая пена. Жуткая картина, скажу я вам!
Он передернулся, Бесиков и Варламов передернулись тоже, а за ними и Алексей с Каразиным, и дрезденская пастушка, притихшая было на своем диванчике.
— Может быть, удар, может быть, вином подавился — на столе стоял бокал, в коем еще оставался осадок. Меня, если честно, самого чуть удар не хватил, я ведь намеревался поговорить с генералом, в последний раз воззвать к его лучшим чувствам, умолить не отдавать письмо великого князя отцу Губеру. Конечно, не скрою, у меня был при себе пистолет, я намеревался вразумить Талызина хотя бы и страхом смерти, однако оружие мне в ход пустить не пришлось. Меня опередил Рок!
Бог ты мой, а ведь Алексей в последнее время числил это загадочное существо мужского рода в своих союзниках! Похоже, он крепко ошибался. Не только Судьба, но и Рок с самого начала играли против него!
— А, так и до вас дошли вести о том, что иезуиты к сему заветному письму тянутся? — подал голос князь Каразин.
— Я знал об этом совершенно определенно, — ответил Зубов. — Скажу более — раньше я не собирался вывозить письмо великого князя за границу. Я намерен был, раздобыв его, просто держать опасную бумагу у себя… ну, может быть, как некую острастку для молодого императора, от которого я уже тогда опасался неблагодарности по отношению к нам, его прежним сподвижникам. Это уже потом решение мое переменилось — поскольку переменился и сам государь. Теперь мне нужно некое средство обеспечить свою безопасность — не более того. Никакой торговли нашими тайнами, можете мне поверить! И чего бы ни желала сестра моя, я никогда не нанесу урона своему Отечеству и государю.
Ольга Александровна негромко фыркнула, но ничем не возразила брату.
— Итак, вы завладели письмом, —вернул разговор в прежнее русло князь Каразин.. — Знали где искать, да?
— Знал, что все свои бумаги генерал хранит в секретере, — пояснил Зубов.
— Что, вот так просто? — недоверчиво пробормотал князь Каразин. — Но ведь любой и каждый мог отпереть его и обнаружить…
— Там были два потайных отделения, к которым невозможно было подобраться, не имея особенных ключей, — усмехнулся Платон Александрович.
— Не ошибусь, сказав, что эти ключи у вас были?
— Не ошибетесь! — задорно тряхнул красивой головой Зубов. — Чтобы не заставлять вас задавать очередной вопрос, сообщу, что слепки с подлинников ключей сделал камердинер генерала, который работал для меня, и ему пришлось заплатить на это немало…
— Камердинер дядюшки? — забыв об учтивости, перебил ошеломленный Алексей. — Этот, как его… Селиверст Феоктистов?
— Вернее, Феоктист Селиверстов, — деликатно, сладчайшим голоском поправил его Бесиков и снова умолк так, словно его и не было вовсе в этом зальчике.
— Совершенно верно, — согласился Зубов. — Именно так его и зовут. И вот, увидав мертвого генерала, я, через несколько минут полного оцепенения и страха, понял, что судьба послала мне удачу, которой надо суметь воспользоваться. Ключи были изготовлены на всякий случай — если Талызин заартачится, откажется отдавать письмо Александра и нам придется выкрасть письмо в его отсутствие. Говорю как на духу: у нас и мыслей не было об убийстве. Украсть бумаги — да, на это мы были готовы. Но не убивать. Генерал умер без нашего участия, и мне, повторяю, оставалось только воспользоваться удобным случаем. Я прошел в его кабинет, открыл секретер, а поскольку времени просматривать бумаги у меня не было, я решил забрать их все. И в это время в доме появился вот этот злополучный юноша… — Платон Александрович кивком указал на Алексея.
— Одну минутку! — перебил его Каразин. — Давайте по порядку. Тут, воля ваша, князь, получается некая неувязка. Вы говорите, что труп генерала лежал на полу в столовой. Однако же наш юный друг уверяет, что комната сия была пуста, он даже решил, что дома никого нет, хотел выпить вина, но его отвлек какой-то шум. Затем же… — Продолжение Василий Львович проглотил, только слегка покосился на притихшую Ольгу Александровну.
— Короче говоря, дядюшку своего ни живым, ни мертвым Алеша так и не увидел. Да и господа дознаватели уверяли моего юного друга, будто обнаружили генерала в постели, с лицом, закрытым подушкою. Как объяснить сии перемещения мертвого тела в пространстве? Не станете же вы утверждать, что генералу не понравилось валяться на холодном полу в столовой, потому он решил пойти лечь на мягкие пуховики?
— Перестаньте издеваться! — Зубов, чувствовалось, был уже на последнем пределе терпения. — Я перенес его в спальню, ну, я, понятно вам?
Князь Каразин ничего не ответил, только почтительно и поспешно кивнул, в чем тоже, чувствовалась нескрываемая насмешка, ну а Алексей едва подавил в себе желание ехидно спросить Зубова, ему что, стало боязно, что труп Талызина простудится, оттого-то он и дал себе труд втащить его на второй этаж и устроить поудобнее в постели… заодно завалив лицо подушкою?
