А тем временем престиж его в рейхсканцелярии ничуть не вырос. Хотя он хорошо сыграл свою роль в ночь с 14 на 15 марта, фюрер прекрасно помнил, что именно Геринг отговаривал его проводить операцию «Грюн» до подписания Мюнхенского соглашения, а капитуляции Чехословакии способствовал Риббентроп. Не он ли заверил в том, что англичане и французы и пальцем не пошевелят для защиты Праги? После этого Гитлер не уставал расхваливать своего «нового Бисмарка», а огорченный Геринг вернулся в Сан-Ремо 21 марта, чтобы продолжить свой внезапно прерванный отпуск. Средиземноморский воздух оказался явно более полезным, чем атмосфера в Германии, к тому же за границей Герингу удалось удовлетворить свое тщеславие: после окончания лечения он отправился в Триполи, где генерал-губернатор Ливии Итало Бальбо устроил для него шикарный прием и где его приняли как главу государства Муссолини, Чиано и король Италии[257]. Не утратив пристрастия к неофициальной дипломатии, немецкий маршал, воспользовавшись случаем, с воодушевлением ознакомил фашистских руководителей Италии со своими политическими взглядами.
А взгляды эти обрели новые краски после недавних встреч с Гитлером, который четко изложил ему свои планы на ближайшее будущее. В середине апреля в разговоре с Чиано, как вспоминал позже граф, Геринг «с восторгом отозвался о великолепном, по его мнению, положении стран Оси и в очень резких выражениях высказался о Польше. […] Меня больше поразили не сами его слова, а тот презрительный тон, каким он говорил о Варшаве». Это, безусловно, было подражательством: как всегда, Геринг говорил голосом своего властелина. Но Чиано также отметил, что его собеседник «не отвергал возможность сохранения мира, по крайней мере в ближайшие годы». Об этом же откровенно сказал дуче его импозантный гость незадолго до отъезда из Рима: «В последнее время Германия поглотила многие территории, и теперь ей нужен покой, чтобы их переварить». Действительно, Герман Геринг не предвидел широкомасштабной войны до периода 1943–1945 годов. В конце концов, разве фюрер не говорил об этом полтора года назад?[258]
Так что сообщение Гитлера о решении, которое он принял за две недели до 18 апреля, когда Геринг вернулся после отдыха в Берлин и отправился в рейхсканцелярию, стало для маршала-дипломата откровением. «Фюрер, – вспоминал позднее Геринг, – вдруг объявил мне, когда мы прогуливались перед его кабинетом, что намерен решить вопрос с “польским коридором” до конца 1939 года».
Геринг прекрасно понимал, что означала фраза «решение вопроса», ведь он знал, что 3 апреля Верховное главнокомандование вермахта издало директиву об операции «Вайс» – о готовности вермахта к нападению на Польшу к 1 сентября 1939 года. Кроме того, первые выступления в прессе против «польских провокаций» и репрессий, которым якобы подвергались 2 миллиона живших в Польше немцев, наглядно демонстрировали, что фюрер готовится в точности повторить процесс, предшествовавший захвату Чехословакии. Во всяком случае, 18 апреля фельдмаршал не смог удержаться: он высказал некоторые возражения, в ответ на которые Гитлер велел ему «не быть бабой» – крайне унизительное оскорбление для весьма тщеславного Германа Геринга[259], которого за четыре месяца до этого фюрер уже причислил к трусам. Конечно же верный паладин немедленно заверил Гитлера, что люфтваффе исполнит свой долг, но при этом едва скрыл чрезвычайное волнение. И для беспокойства у Геринга имелись веские причины…
Как шеф «исследовательской службы», Геринг прекрасно знал, что, в отличие от Австрии и Чехословакии, Польша не станет капитулировать и окажет отчаянное сопротивление. А как ответственный за выполнение четырехлетнего плана, он знал, что в 1939 году Германия была еще не в состоянии вести широкомасштабную войну. Основу этого большого плана промышленной перестройки составляла программа налаживания сталелитейной промышленности, которая должна была принести свои плоды только в 1944 году, и программа полной самодостаточности нефтяной промышленности, завершение реализации которой было намечено к 1946 году. Даже локальная война потребовала бы ежедневного расхода 30 000 тонн горючего, а в то время Германия производила лишь 10 000 тонн в день, включая синтетический бензин, непригодный для авиационных двигателей. «Западный вал» все еще возводился, и Гитлер лично выразил свое неудовольствие по этому поводу. А зона противовоздушной обороны, предназначенная для прикрытия этой укрепленной полосы, только начала создаваться, что очень возмущало Геринга. Строительство автострад, жилья и возведение шикарных домов для партийных бонз продолжало поглощать огромные количества бетона и стали. Железнодорожная сеть все еще приспосабливалась к требованиям военной стратегии, а экономики завоеванных стран еще не интегрировались полностью в экономику рейха. Разрыв отношений с Китаем после заключения германо-японского союза привел к прекращению поставок вольфрама, молибдена, титана, циркония и других металлов, необходимых для приготовления сплавов. Обозначилась явная нехватка меди, магния и каучука. Все эти трудности мешали выполнению задачи «утроения общего производства всех видов вооружения для нужд рейха». Они, кроме того, усугублялись недостатком квалифицированных рабочих кадров, иностранной валюты и низкой производительностью труда. К тому же министр финансов недавно заявил, что стоимость войны в 1939 году превзошла бы цифру валового национального продукта Германии! Наконец, будучи министром авиации и командующим люфтваффе, Геринг не мог не знать, что немецкая авиация еще не готова участвовать в большой войне…
Что интересно, эти соображения Геринг ни разу не озвучил во время своих публичных выступлений: сразу после Мюнхена он призвал производителей авиационной техники «впятеро увеличить авиационные силы первого удара», желая создать «самое мощное в мире оружие победы». К несчастью для него, недостаточное производство стали, нехватка алюминия и нефтепродуктов сами по себе ограничивали амбиции страдающего гигантоманией диктатора немецкой промышленности, так что он вынужден был отдавать себе отчет в нереальности исполнения подобной задачи в текущий момент. Кроме того, каким бы мощным ни было люфтваффе весной 1939 года, оно страдало недостатками, о которых Геринг прекрасно знал, хоть и отказывался искать их причины. Потому что в некоторых проблемах он был повинен лично: из-за того, что не нашел общего языка со статс-секретарем Мильхом, некстати вмешивался в планирование, длительные периоды бездействовал, назначал на ключевые посты своих старых друзей[260] или фанатичных нацистов, совсем не желал устанавливать координацию между люфтваффе и военно-морским флотом[261], совершенно не разбирался в вопросах технологии, – не говоря уже об его авторитаризме и о полном неумении управлять. Так некоему авиаконструктору глава люфтваффе Герман Геринг пригрозил военным трибуналом за то, что тот не пожелал работать над проектом, который рекомендовал ему уполномоченный по выполнению четырехлетнего плана Герман Геринг! Назначение новым начальником Генерального штаба люфтваффе Ганса Ешоннека, которому только исполнилось тридцать девять лет, явилось результатом все того же упрямого своеволия. Поскольку отношения с бывшими начальниками Генштаба Кессельрингом и Штумпфом не сложились, Геринг решил, что в лице молодого генерала он обретет способного и активного помощника, которого сможет без труда контролировать. «Ешоннек будет делать все, что я захочу: он будет моим молодым приказчиком», – заявил он. Отсутствие опыта Геринг вовсе не считал недостатком: он принимал в расчет только личную преданность. И это объясняет причины проблем в дальнейшем…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
