невероятно разбухшей. Тело я велел поместить в подвал, будет оно там, пока не придет ответ из Порты. В завещании он написал, чтобы его похоронили рядом с отцом, но не думаю, что это разрешат. Ежели у князя были недостатки, то были они не от натуры, а от воспитания. Ум у него был хороший, сердце доброе, но гнев его никогда не учили смирять, хотя он быстро проходил, но часто и вспыхивал; не научили его и добиваться любви других. Словом, ежели бы его воспитывал отец, он стал бы другим. Пока достаточно, в другой раз — о другом.
145
Чернавода, 15 decembris 1738.
Уверен, милая кузина, ты уже получила мое письмо, в котором я сообщил, что мы снова оказались без нашего главы. Но необходимости в главе в ближайшее время у нас не будет, потому как намедни мы опять схоронили одного из наших, и все мы, сколько нас осталось, уместимся в тени одной сливы. Кто нас сотворил, пусть будет над нами Его воля. Он сделал нас примером для всей нашей нации, и счастливы те, кто будет у нас учиться, кто будет жить со своей страной, кто, подобно дыму, не бросит народ свой и наследие свое. Дай Бог, чтобы никто и никогда за нами не последовал и с ужасом слушал рассказы о нашем долгом изгнании. Но, милая кузина, разве мы были первыми? Уж точно нет. Учились ли мы на примере других? Нет. Будут другие учиться на нашем примере? Нет. Но почему? Потому что всегда одни и те же причины вели и ведут и будут вести людей к такому положению, в каком находимся мы. И лишь тот будет счастливее, кого Господь принудит оставаться в своем имении. Потому как у меня никогда не было иных причин покинуть родину, кроме одной: я очень любил старого князя, хотя перед небесным отцом мне нужно было оставить ее по другой причине, и я должен чтить Его волю. Намедни приехал сюда один визирь-ага с письмами султана и великого визиря, в письмах этих содержатся прекрасные обещания. До сих пор, по распоряжению бедного князя, все имущество было в моих руках, но несколько дней назад, по приказу Порты, здесь собрались турецкие офицеры, все переписали, взяли в свои руки и опечатали. Я тоже оставил прежнее жилье и перешел на другую квартиру. Таков мир! А что ты скопил, чье это будет?[465] С этим остаюсь, etc.
146
Чернавода, 1 junii 1739.
Прошлого месяца четырнадцатого дня вернулся сюда тефтедар с приказом Порты, и поскольку Порта не дала разрешения, чтобы тело бедного князя повезли в Константинополь, то вчера вечером его погребли в греческой церкви, которого Господь Иисус поставит по правую руку от себя в последний день. Здесь теперь каждый час будет разделение апостолов, пришли приказы: господин Чаки поедет к Видину, молодой господин Заи — в Хотин[466], я же — в Яссы[467], но мы вдвоем поедем вместе до самых Ясс, оттуда двинемся в Бухарест, а оттуда, через Валахию, в Молдову. Отсюда же отправимся через четыре дня, и в фермане[468] нашем предписано, чтобы мы отправились на час раньше. Потому как здесь, когда кого-нибудь куда-нибудь посылают, не пишут в приказе, чтобы он поспешил, но чтобы отправлялся на час раньше, чем нужно, и на час раньше был там, куда его послали. Словом, ежели я и не смогу увидеть Эрдей, то покрывало его увижу: проезжать мы будем мимо эрдейских снежных гор. Ежели я и не смогу выпить пива в Загоне, то хоть водицы выпью из Бодзы[469]. Передам им привет и от твоей милости. Кажется мне, я достаточно подробно рассказал твоей милости обо всех делах бедного князя и о конце его жизни. Здесь мы схоронили уже двоих Ракоци, а третьего[470] пусть Бог бережет, он турецкий хлеб не ест.
Прежде чем закончить это письмо и убрать перо и чернила, не удержусь, чтобы не описать один случай, который позволит немного посмеяться, грустного я уже написал достаточно. Речь о том, что у нас тут есть и беглые немецкие мушкетеры, у которых кошельки совсем тощие, и они, вдоволь напившись воды, ломают голову, как бы им выпить вина. Потому как денег у них нет, они советуются, где достать вина без денег. Один из жаждущих говорит другим: делайте то, что я скажу, и будет у нас вино. Посылает он, стало быть, четверых с заступом и лопатой; поздно вечером они приходят к воротам греческого попа и принимаются изо всех сил копать и отбрасывать землю, словно могилу роют. Поп, услышав, что перед его воротами идет какая-то работа, выходит и спрашивает, чего они хотят. Те отвечают, что хотят похоронить покойника. Поп машет руками и ногами, чтобы они шли в другое место, но те упорно продолжают копать. Поп размышляет, потом спрашивает: не от чумы ли умер человек? Те отвечают: от нее. Поп, испугавшись, говорит: братья мои, только не хороните здесь, я дам вам три ведра вина. Но те копают себе дальше. Поп обещает четыре ведра, потом пять; когда торг вроде состоялся, поп оглядывается и видит, что на доске несут покойника. Он пугается еще больше и смотрит из ворот, как проходит погребение. Тут мушкетеры кричат ему: ежели он даст эти пять ведер вина прямо сейчас, покойника унесут в другое место. Бедный поп уже на все готов, лишь бы избавиться от такой напасти. Мушкетеры сразу же входят и выносят пять ведер вина. Поп идет за ними, чтобы проверить, унесут ли покойника. Но как же он удивлен, видя, что покойник встает и первый начинает пить вино. Бедный поп, которого так надули, не знает, плакать ему или смеяться[471]. Милая кузина, теперь письма надо посылать в Молдову, и не вздумай поступать так, как та дама из господ, которая не писала, не читала, не шила, потому что стыдилась надевать очки. Я же остаюсь милой кузине etc.
147
Чернавода, 4 junii 1739[472].
Я рад, милая кузина, что ты здорова. Здесь теперь каждый час расходятся апостолы, кто на запад, кто на север. Прибыли ферманы, в них содержатся распоряжения, чтобы господин граф Чаки, вместе с глупыми, бросившими родину венграми направлялся в Видин. А твой милый, добрый и красивый слуга едет в Молдову, молодой господин Заи
