Дальше двинулись уже в полной боевой готовности. Далеко впереди и по бокам лыжники Жукова. Затем сани с пулеметом, где сидел Галанин со Столетовым. Затем грузовик с пулеметом и немецкими солдатами и, наконец, в арьергарде остальные сани с агрономами. Без приключений доехали до развилки, где прямо шла дорога на Парики, а вправо еле намеченный путь на Озерное. Через густой осинник чуть намечалась санная дорога, да, видно недавно проехал кто то верхом. В стороне брошенная сторожка лесника, сделали привал, выслали дозоры, выпили и закусили все, немцы и русские. В холодной сторожке Галанин собрал всех, агрономов, Степана, унтер офицера. Развивал им свой план, а Аверьян подслушивал за дверью: «Буду говорить по немецки, чтобы всем было ясно, а вы, Исаев, переводите русским. Вот карта. Унтер офицер Вильде, у вас есть карта? Прекрасно. Теперь слушайте меня внимательно, если что не поймете, запомните, потом спросите, когда кончу. Вы, Вильде, с вашими людьми, идете дальше на Парики. До этого места, которое у меня подчеркнуто и которое называется Дубки. Там заранее развернетесь, на горке наверное будут партизаны, если не будут, то скоро появятся, подождете их, войдете о ними в соприкосновение, но в бой ни в коем случае не вступайте. Беспокойте их вашими пулеметами и старайтесь их там задержать как можно дольше. Если они будут отходить осторожно их преследуйте, войдите в Парики и постарайтесь там продержаться до вечера. А вечером возвращайтесь сюда и ждите нашего прихода. Если же они окажутся сильней вас, то уходите потихоньку в город и кланяйтесь от меня нашему коменданту, я сам тогда как нибудь вернусь. Но я крепко верю, что этого не случится и что наши славные солдаты не отступят перед этими бандитами. Теперь дальше: мы, Исаев с нашими лыжниками и агрономами поедем дальше на… Озерное. Я решил там реквизировать коров, меня там не ждут и мне не будет трудно исполнить это задание. Ясно?»
Всем было ясно и все молчали, пораженные этой невероятной новостью, один Исаев пытался протестовать: «Но ведь это безумие! там ведь близко самое гнездо партизанов, они там совсем близко!» Галанин улыбался: «Вот именно поэтому я и хочу туда ехать! Они меня ждут у Париков, я в этом уверен и проведу их за их дурацкие носы. Впрочем, если кто нибудь из агрономов боится, он может возвращаться домой в город, но только пешком. Сани мне самому нужны, переведите агрономам». Исаев переводил, Галанин хмурясь его поправлял: «Вот видите, вы переводите неправильно! Я вам сказал «Вэн» если, а вы перевели им «вэйль» — потому что, и получается, потому что они боятся! как будто я уже решил, что они боятся. Уж лучше я им сам переведу».
Агрономы выслушали Галанина, думали, наконец Бондаренко решил за всех: «Конечно, мы едем с вами и дальше, мы не бабы и вас одного не оставим!» Расстались с немцами и повернули на Озерное на четырех санях. Впереди Галанин со Столетовым и окончательно потерявшим голову Аверьяном, за ними Исаев с Бондаренко и с Николаевым, потом остальные агрономы, лыжники бежали по сторонам, Степан сам далеко впереди, ехали молча с автоматами на изготовку, всматриваясь во враждебную стену леса, через полчаса остановились и прислушались, влево позади далеко за старыми березами раздались несколько одиночных ружейных выстрелов, весело захлебываясь прокатилась пулеметная очередь, глухо взорвались ручные гранаты. Галанин улыбнулся: «Так их! Наши солдаты дают этим сволочам перцу… это наш пулемет, немецкий! Красиво разговаривает. Ну едем дальше».
Столетов вытащил из кармана бутылку водки, трясущимися руками ее откупорил, протянул Галанину: «Выпьем для храбрости. Тут, видно шутки кончаются!» Галанин отпил глоток и закричал на Аверьяна: «Куда вы правите, черт побери! опять чуть не заехал на березу, оставьте винтовку и берите вожжи в обе руки, повторяю вам в сотый раз!» Аверьян обернулся, плакал: «Не могу иначе, хочу и не могу. Ведь убьют же гады, прямо в сердце. Вы говорили мне, что мы едем на Парики, я согласился, тем более что и немцы подошли нам помогать с пулеметами, а теперь вдруг на Озерное, прямо к ним в пекло, к ним на передовые позиции. Что же такое получается? Сами себя убиваем, из-за коров проклятущих!» Галанин приказал ему остановиться: «Идите, садитесь на мое место. Я буду кучером, а вы тогда сможете лучше защищаться. Да смотрите с перепугу не убейте меня. Фома Кузьмич, дайте этому дураку хлебнуть для храбрости. А теперь держитесь оба! Я вас прокачу так, как вам и не снилось».
Он поднялся на сиденьи, хлестнул иноходца, который понесся вскачь, Аверьян от неожиданности упал на колени Столетова, но от горлышка бутылки не отрывался, стало как будто не так страшно… Лес становился все глуше, дорога все незаметней, пропадала, потом снова обозначалась следами лыж Жукова и всадника. Потеплело, было уже далеко за полдень…
***
У опушки леса остановились снова, лыжники скрылись впереди на разведку. Галанин смотрел в бинокль спрятавшись за старую, развесистую березу. Мирный колхоз, несколько длинных улиц, по которым ходили люди и играли дети. Из труб изб, прямо к высокому бледно голубому небу поднимался дым. За колхозом большая снежная равнина, наверное озеро, на горизонте снова лес… мир… тишина… там, где недавно в страшных муках умирала Нина!
Эта тишина и этот мир сразу кончились, как только лыжники вместе с Жуковым появились на одной из улиц, которая по мере их продвижения постепенно пустела, скрывались взрослые, разбегались дети. Уже они выходили на околицу в сторону озера, когда вдруг из одного двора вылетел всадник и галопом проскакал в боковую улицу. На снегу было ясно видно Галанину как двое лыжников бро- сились наперерез беглецу, потом остановились — белые дымки и хлопки выстрелов.
Галанин бегом вернулся к своим саням, разобрал вожжи, иноходец наметом вынес сани в колхоз. На опустевшей улице Степан Жуков весело докладывал: «Господин комендант, одного поймали, шлепнули. Лежит там гад, пузыри пускает! пойдемте, здесь близенько, за тем домом!» У последних домов, на талом красном снегу лежал умирающий. Безусое, синеватое лицо, уже стеклянеющие глаза, изо рта тоненькая струя крови впитывалась снегом, из которого шел пар. Степан торжествующе показал на круглую дыру в тулупе, тоже залитом кровью: «Вот куда я попал, прямо под левую грудь, здорово удачно!»
Галанин нагнулся и прислушался к невнятному шепоту, внезапно выпрямился, понял: «За родину… за Сталина!» шептали кровавые губы. Посмотрел внимательно в голубые, как будто где то когда то встреченные им глаза, снова нагнулся, рас-тегнул тулуп и ватник и отшатнулся, увидев полную женскую грудь… вспомнил. Луговое, старосту, умирающих колхозников и ее… трактористку Настю! Обернулся к Исаеву, с удивлением смотрел на слезы в его глазах: «Что вы, Исаев? Конечно, жаль девчонку, зря погибла, хотя с другой стороны… А где ее лошадь?» Степан нес большие сумы: «Насилу поймали! вот смотрите, товарищ Галанин, что она, сука, с собой везла». Сумы были набиты пузырьками с лекарствами, ватой, бинтами, индивидуальными пакетами, Галанин внимательно рассматривал: «Так, медикаменты и лекарства, ясно для кого! Ну спасибо, Степан. Отнесите теперь эту девчонку в какую нибудь избу, перевяжите ее». Степан плюнул: «Перевязать ее, эту б…., пусть и так сдыхает, да она уже и так сдохла, смотрите вытянулась!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
