фашизма, причем страшно. Начиная с пионера, с комсомола, начиная с того года, когда Гитлер пришел к власти. Ведь много бежало к нам этих самых коммунистов оттуда. Потом уже в конце школы мы увидели, что у нас действительно интенсивные колебания. Причем мы начали заигрывать с ними [с Германией], ругать начали Англию. В [19]39 году мы все были рады, когда освободили Западную Украину, Западную Белоруссию, когда в следующем году освободили Прибалтику, все были очень рады[843]. Практически все, кого я знал, взрослые. И в [19]40 году, когда мой отец приехал навестить меня в Днепропетровске, мы пришли вот к этому академику Бродскому, включили радио на английском языке. Ну, эти-то понимали, я-то не понимал. И там, значит, насчет боев англичан с немцами. Я как-то говорю: «Да куда они лезут, эти англичане? Немцы ж с нами друзья, расколошматят», и прочее. Я до сих пор помню, как Бродский сказал: «Англичане войну выиграют». Вот тогда я начал немножко понимать в этих делах. Но ведь была тоже запрещена пропаганда против фашизма, мы были друзья, кругом были фотографии — Сталин с Риббентропом, Молотов с Гитлером. Наши, когда вошли в Западную Украину, так там, в Западной Белоруссии, в Бресте чуть не братались с немцами, это ж было все. И все тогда там показывали это, потом перестали показывать, а сейчас снова начали. Так что до начала войны мы, собственно говоря… Сначала нас учили так, что война неизбежна, что она будет вот-вот. А потом как-то это тихо завуалировали, и уже немцы не стали врагами, врагами стал мировой капитализм, и так далее.
ЕЛ: А ваш отец ничего вам не говорил в связи с дружбой с фашизмом?
БК: Нет. Ничего, таких разговоров не было.
ЕЛ: Где вы жили в Ставрополе?
БК: В самом центре, в доме бывшего купца одного, жили мы на втором этаже, пять комнат у нас было. Потом в начале войны нам оставили две комнаты, конечно, там эвакуированных заселили. Вот. Жили в самом центре, на Базарной площади[844]. Это был самый центр города Ставрополь. Там, на этом месте, сейчас, на месте Базарной площади огромный кинотеатр построили.
ЕЛ: У вас была состоятельная семья?
БК: Да, довольно состоятельная. Во всяком случае, правда, одежду-то мне перешивали от отца, а пищи, по-моему, у нас все было, особенно было, когда отец в [19]30 году поехал организовывать первый Узбекский университет в Бухаре. Он оттуда привез такие вещи, что там с одной чалмы[845] два платья матери получилось.
ЕЛ: А какой вы помните вашу сестру?
БК: Я ее довольно хорошо помню. Ей было 16 лет уже.
ЕЛ: Какой она была, что она любила, кем она хотела быть?
БК: Она, наверное, никем еще не собиралась быть и, в отличие от меня, читала мало, больше играла с девочками. Училась похуже меня, к сожалению.
ЕЛ: Как она выглядела?
БК: Ну, такая, обычная девочка, довольно красивая.
ЕЛ: Почему вы поехали поступать в Днепропетровск?
БК: Во-первых, я оттуда рождения, кроме того, ближайший химико-технологический институт был в Днепропетровске.
[Конец кассеты 1. Кассета 2: в кадре Борис Львович Каменко]
ЕЛ: Кассета номер 2. Интервью с Борисом Львовичем Каменко проводит Елена Леменева. Город Дзержинск Нижегородской области. Что вы помните о своем институте в Днепропетровске?
БК: Институт я очень хорошо помню. Во-первых, я жил в общежитии там, так что было кругом много ребят, много друзей. Учился я хорошо, даже удивительно хорошо. Мне, когда я туда ехал, отец дал письмо к этому академику [А. И. Бродскому]. Я к нему пришел только после экзаменов. И он написал письмо отцу, что: «Я посмотрел его отметки в первый раз, он приходил ко мне, и нам, Лева (это он отцу писал), мне за себя стало стыдно, мы так не учились».
ЕЛ: Чем вы занимались в свободное время?
БК: Очень много на Днепре проводил времени: купались, на лодках много ездили. Я в то время даже начал заниматься фехтованием. Да. Очень понравился мне этот спорт. Ну, это очень быстро прекратилось.
ЕЛ: С кем вы дружили?
БК: Я дружил со своими, с теми, с кем в комнате жил. Потом недалеко у меня жил хороший друг Иван Домашнев, Жан мы его звали. Мы с ним вместе проводили время. Ну, мы вместе с ним занимались, можно сказать, вместе. Очень много пропускали занятий. Причем у меня остался (вы видели, по-моему) студенческий билет, так там написано «студенческий билет відмінника» [укр.], то есть отличника. Там в нем написано, что имеет право свободного посещения занятий. Мы этим пользовались на все 100 %. Перед экзаменами, конечно, мы садились, и все это нагоняли.
ЕЛ: В этом институте были евреи, кроме вас?
БК: Были.
ЕЛ: Сколько?
БК: Ну да я не обращал тогда на это внимания. Совершенно. Я даже не могу сказать, кто из них был евреем, если по фамилии он не это самое. Ну, вот академик Бродский, он еврей? Александр Бродский. Мой, можно сказать, первый такой, не то чтобы учитель, я у него по-настоящему не учился, но много с ним [общался].
ЕЛ: Как вы узнали о начале войны?
БК: Мы пришли утром сдавать экзамен.
ЕЛ: По какому предмету?
БК: По неорганической химии. И вдруг что-то тут [все] забегали, засуетились. Мы-то понять не могли. Стоим перед аудиторией, вдруг выходит оттуда преподаватель, который принимал экзамен, и говорит: «Товарищи, экзамены прерываются. Началась война. Сейчас будет выступать Молотов». Ну вот, прослушали мы Молотова[846], это узнали. Днепропетровск, хоть он и на Украине, его в первые дни не бомбили. Так что мы об этом не знали. Его начали бомбить приблизительно через месяц-полтора, довольно сильно. Вот так мы узнали про войну. Но экзамен нам дали всем сдать, окончить, ну, мы практически кончали. И во время этих экзаменов копали щели во дворе института.
ЕЛ: Это на каком курсе вы были?
БК: На первом, я первый только кончил до войны.
ЕЛ: У вас не возникло мысли сразу поехать домой?
БК: Знаете, нет. Как-то мы в начале войны, вот я о себе скажу и моих товарищах, я не знаю, как остальные, вообще не верили, что может быть такая война. Мы понять не могли, как это Гитлер на нас полез. Что он, с ума, что ли, сошел? Мы же видели все эти картины: «Если завтра война», понимаете, там, «Танкисты»[847] и прочее. Первые дни совершенно не понимали, но это первые дни. Можно
