— Ты сказала, что собиралась предать меня поцелуем, как Иуда предал Иисуса? Однако ты наверняка помнишь, что Иисус все равно продолжал любить Иуду…
— Уж не равняешь ли ты себя с Иисусом? — Елисава выразительно подняла брови: дескать, такой наглости я не ожидала.
— Нет. Любить всех без разбору может только Христос. Но я хорошо понимаю, кто на самом деле заслуживает любви и чьи поцелуи сладки, даже если в них таится чуть-чуть яда.
— Как бы этого «чуть-чуть» для тебя не оказалось слишком много, — проворчала княжна и ушла в шатер. Разговаривать с ним о поцелуях она не собиралась. Но Харальд не сразу ушел, а некоторое время смотрел на полог шатра, будто сказал еще не все.
В верховьях Западной Двины пришлось вытаскивать ладьи на берег — дальше пути по воде не было. Здесь находился волок, соединявший Западную Двину с озерами, возле которых брала начало река Волга. Как рассказывали норманны, эта река ниже по течению делалась огромной и полноводной и уходила на самый край света, на юго-восток, чуть ли не в Страну Сарацин. В низовьях ее когда-то стояло могучее Хазарское царство. Варяги довольно хорошо ее знали, потому что ходили с Западной Двины на Волгу, которую называли Олкогой, и дальше в Хазарию еще лет триста назад, даже раньше, чем был освоен путь по Днепру до Греческого моря. Но из-за хазар, препятствовавших развитию какой-то иной силы и власти, варяги во главе с Олегом предпочли искать счастья на Волхове и Днепре. А после того как князь Святослав Игоревич разбил хазар, волжский путь почти захирел, особенно на этом участке, соединявшем Волгу с Западной Двиной. Сюда не добралась пока княжеская власть, на волоке не было городка, где тиун собирал бы мыто в княжью казну, зато и помощи никакой для преодоления волока не предоставлялось.
Торговые гости бывали здесь каждое лето, поэтому широкая тропа волока не заросла, но все же по ней пришлось пройти с топором и косой. Куча бревен валялась почти возле того места, где пристали ладьи, — их кинули предыдущие неведомые гости, шедшие с Волги на Западную Двину. Следы частых посещений бросались в глаза на каждом шагу: множество старых кострищ, неиспользованные остатки гниющих дров, обломанные сучья, битые горшки, рваные мехи, стоптанные поршни, прочий мусор. Еще на один «след» Елисава наткнулась сама, когда отошла по важному делу в перелесок. За кустами как-то очень нехорошо пахло — видно, она не первая зашла сюда по этому поводу. Но уж слишком неприятно… и слишком сильно… это сколько же надо… Опасаясь наступить во что-нибудь нехорошее, она огляделась… и заметила кучу каких-то старых грязных тряпок. Из кучи торчало нечто… отдаленно похожее на человеческую руку с полуразложившимися пальцами.
Елисава вылетела из рощи, забыв, чего хотела, с таким визгом, что сбежалась вся дружина, приготовив мечи и топоры.
— Там, там… — Елисава все еще жмурилась от ужаса, сглатывала, подавляя рвотный позыв, держала себя обеими руками за горло и не могла говорить.
Движением брови Харальд послал людей проверить, что там такое, и обнял Елисаву. Она с готовностью прижалась к нему, с наслаждением ощущая крепость и мощь его тела. По крайней мере, он был живым, красивым, теплым и запах пота, смешанный с неистребимым ароматом византийских благовоний от одежды, сейчас казался ей слаще всего на свете.
— Мертвяк, — пояснили Кетиль и Хедин Кудрявый, через некоторое время вернувшись из рощи. — Уже несвежий. Лисы пообглодали.
— От чего умер?
— От удара топором по голове, насколько там еще можно рассмотреть. То ли разбойники купцов грабили на волоке, то ли сами купцы чего не поделили. Он обобранный — ничего нет, даже пояс снят, только рубаха и рваные портки. Но когда человек умирает от удара топором по голове, это не заразно, так что не бойся, Эллисив. — Кетиль ухмыльнулся.
На прохождение волока потратили два дня. Ладьи разгрузили, но ни лошадей, ни телег или волокуш тут взять было негде, и хирдманы переносили груз на плечах. По земле раскладывали два ряда бревен вдоль тропы, будто колеи на дороге. Поверх них клали еще несколько бревен поперек. На них ставили ладью и толкали. Когда корма соскальзывала с последних бревен, их подхватывали и переносили вперед, подкладывая под ее нос. И так все пять «роздыхов». Елисава и ее женщины, пройдя очередной «роздых», присаживались в тенечке отдохнуть. Через три таких перехода наступал вечер и им ставили шатер. Но они были единственными, кому удавалось спокойно поспать. Несмотря на то что люди сильно уставали за день, Харальд разрешал отдыхать одновременно только половине дружины, а остальные несли дозор. На волоках проезжих почти всегда подстерегали любители чужого добра. Здесь ведь не на реке, где их не достать. Здесь люди слишком заняты и почти беззащитны. Но то ли разбойники промышляли в других местах, то ли сочли двухсотенную дружину не слишком легкой добычей, однако никаких врагов, кроме болотной слякоти, комаров, усталости и проклятых бревен, норвежцы не встретили.
В конце концов ладьи снова спустили на воду озера Пено. Очень длинное, озеро от этого места простиралось и на север, и на юг еще примерно на полтора-два дневных перехода. Здесь никакого жилья не было, только обычные остатки старых кострищ. Не желая больше ни на что наткнуться, Елисава теперь, прежде чем отойти, посылала вперед Кресавку, чтобы та убедилась, что в роще все хорошо.
Хоть Елисава не гребла и не толкала ладьи, в эти дни она измучилась не меньше мужчин: подошел срок очередных женских недомоганий, у нее все болело. Княжна чувствовала себя разбитой и обессиленной, и больше всего на свете ей хотелось покоя, хотелось оказаться в горнице киевского княжьего терема, на своей перине, под мягким одеялом… А вместо этого приходилось то идти, то качаться в ладье, где ей кое-как устроили некое подобие ложа из пропахших дымом и сухой травой овчин. Вечерами челядинки стирали нижние рубашки, сушили их на жердях возле костров, из-за чего те местами обгорали, но до утра не высыхали. Утром их сворачивали влажными, а вечером опять пытались сушить — и так несколько дней подряд. Теперь Елисава в душе кляла и судьбу, занесшую ее в такую глушь, и себя, и Харальда, и даже отца. Нет бы ему отцовской властью отправить ее из Любеча домой! А здесь она одичает совсем, мхом порастет, как лесовица. Увидят норвежцы свою будущую королеву и скажут: что это за хюльдру к нам привезли?
— Эллисив, ты не хотела бы отдохнуть несколько дней в человеческом доме? — спросил ее Харальд, пока его дружина, спустив ладьи на воду, отдыхала.
— А здесь есть человеческий дом? — Она огляделась.
— Здесь — нет, но в переходе на восток есть селение. Мы там останавливались по пути из Альдейгьи, и хозяева заверяли меня, что будут рады принять нас в любое время.
