от… Мерзость. Нам, конечно, необходимо питаться, но… Я же говорил, что это неприятная тема.
— Да-да, прости. Так… А что, если вы вообще не будете есть? Ну, испортится тело еще немного, но оно же и без того далеко не первой свежести. Вы разве не бессмертные? Что плохого может случиться?
На этот раз Перевернутый молчал долго. Он явно думал о чем-то, что сложно было хоть как-то охарактеризовать. Так задумываются о неизвестном, о заведомо непознаваемом. Ахин почувствовал страх. Очень старый страх, который намертво сплелся с нежитью.
— Мы не бессмертны, — наконец ответил Перевернутый. — Мы можем сгнить. У нас это так называется.
— Сгнить?
— Да, — челюсть мертвеца вновь съехала в сторону, обозначая ухмылку. Только теперь уже грустную. — Мы медленно гнием и иссыхаем телом. Но можем сгнить окончательно. Как бы в сознании. После такого остается только безвольная оболочка, бесконечно повторяющая одно и то же действие. Свое последнее действие перед концом существования.
— М-да, незавидная судьба, — разочарованно пробормотал Диолай. — А я-то думал, что вы неуязвимы. Мол, хуже смерти все равно ничего не случится. Но, получается, даже труп может умереть. Ха! Не повезло вам, ребята. Дважды откинуться, уф… Один-то раз — уже много. Еще и падаль всякую есть приходится.
Перевернутый поморщился. Бестактность сонзера перешла все допустимые границы. Но нежить, кажется, даже начала в каком-то смысле дорожить обществом редкого собеседника, пусть и невежи. Не самый плохой способ разбавить монотонность кладбищенских будней. Впрочем, всему есть предел — чувствовалось, что разговор утомил опрятного мертвеца.
— Неуязвимость? Отнюдь, — отмахнулся Перевернутый. — Мы можем сгнить в любой момент. Причин тому хватает.
— Да? Не только с голодухи?
— Не только. Иногда, например, просто подходит время. Кому-то отведено десять лет, кому-то — тридцать, кому-то — сто. Иные гниют, если их тела слишком сильно повреждены. А еще мы обретаем вечный покой, вспомнив свою человеческую жизнь.
— Это как?
— Вот так. Вспомнил себя — стал болванчиком, годящимся только для растопки крематория, — быстро пробормотал труп, желая поскорее закрыть тему, и остановился у ничем не примечательного домика: — Пришли. Здесь живет Пустоглазый.
— Погоди-погоди, у меня еще столько вопросов! — сонзера положил руку на плечо Перевернутого, но тут же одернул ее, почувствовав под тканью рубахи кость. — Извини, не ожидал, что там у тебя… Что-то я спросить хотел… А, вот. Почему вы не работаете по ночам? Вам тоже нужно спать?
— Не нужно. А не работаем, потому что светлые господа не любят, когда мы ходим по кладбищу в темноте, — коротко ответил тот, поднимаясь на крыльцо дома. — Их это пугает.
— Ага, ладно… Еще… Часто люди становятся нежитью после смерти?
— Нет. Проклятие ослабло. Думаю, скоро мертвецы вовсе перестанут оживать.
Перевернутый негромко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, пошел прочь.
— Погоди! Тогда последний вопрос, — произнес ему вслед Диолай. — Вы хотите жить?
Ахин удовлетворенно хмыкнул. Своими глупыми расспросами сонзера помог узнать немного больше о загадочном народе нежити. И вот-вот вскроется один немаловажный момент. Желают ли жить те, кто уже давно умер? Если одержимый рассчитывает заручиться поддержкой нежити, то именно на это стоит обратить внимание.
Увы, Перевернутый, услышав вопрос Диолая, лишь замер на мгновение и тут же продолжил идти к своему дому, так ничего и не ответив.
— Ты понятия не имеешь, о чем спрашиваешь.
Ахин обернулся на скрипучий голос и увидел, как на порог дома, рядом с которым они стояли, вышел труп. В нос ударил запах костной пыли, затхлой ткани и еще чего-то неприятного. Наверное, прозвища нежити имели какое-то логическое объяснение, ведь сейчас перед одержимым стоял именно Пустоглазый — обтянутый облезающей кожей череп смотрел на чужаков черными дырами пустых глазниц. Отсутствие глаз нисколько не мешало ожившим мертвецам по-своему видеть окружающий их мир, и под этим «пронзительным взглядом» становилось не по себе. Ахин никак не мог избавиться от чувства, будто бы на него смотрит предмет.
— Жизнь? — проскрипел Пустоглазый. — Вы еще ничего не знаете о жизни. А мы о ней уже забыли. Вы не имеете права спрашивать о ней. А мы не имеем права отвечать. Все равно все окажутся неправы.
Бригадир кладбищенских работников имел мало общего с более свежими сородичами. Он выглядел слишком мертвым, как бы странно это ни звучало. Его иссохшая сгорбленная фигура была объята ореолом настоящей древности, в ней не осталось даже эха того человека, которым некогда являлось это существо. Возможно, ему даже довелось стать свидетелем Катаклизма. Настоящий реликт.
— Мы мало что понимаем в жизни и смерти, — выступил вперед Ахин. — Но мы знаем, чего мы хотим. Мы хотим изменить этот мир. Мы хотим, чтобы жизнь всех существ, населяющих его, стала лучше. Через боль, через страдания и горькие утраты. Когда-нибудь она точно станет лучше. И пусть нам не дано понять, чем же жизнь является на самом деле, мы будем бороться за нее и ради нее.
«Во нагородил, — одержимый еле сдержал нервный смешок. — Но Пустоглазый кажется довольно мудрым. Наверняка он что-нибудь додумает, и в этом наборе слов появится хоть какой-то смысл».
— Интересно, — только и ответил мертвец.
Лишенное мускулов лицо не способно было выразить никаких эмоций, тело нежити не шелохнулось, а взгляд пустых глазниц по-прежнему сверлил чужаков. Ахин решил, что это должно означать задумчивость. Хотя, может, он смеялся над бредом одержимого. Или злился.
«И все-таки я не готов к общению с ними», — окончательно убедился юноша, стараясь подавить привычный вздох.
— Зайдите, — наконец проскрипел Пустоглазый.
Он повернулся и, вопреки своему внешнему виду, легким и быстрым шагом прошел внутрь дома, растаяв в густой темноте. Ахин переглянулся со спутниками, но они, кажется, пребывали в еще большей растерянности, чем он сам. Пожав плечами, одержимый последовал за нежитью.
Внутри, как и ожидалось, было неуютно. В углу квадратного помещения стоял большой шкаф, на стенах висели лопаты, мотыги, веревки и замысловатые землемерные приборы, а в центре располагался круглый стол, заставленный какими-то коробочками, и один стул. На этом интерьер заканчивался. Впрочем, учитывая минимальные потребности оживших мертвецов, что-либо еще было бы уже излишеством.
Пустоглазый остановился у окна, единственного источника света. Сделав неопределенный жест костлявой рукой, на которой не хватало двух с половиной пальцев, он произнес:
— Располагайтесь.
Диолай бодро зашагал к стулу, готовясь усесться на него и с наслаждением вытянуть ноющие ноги. Однако, уже почти разместившись на шаткой мебели, сонзера вспомнил об Аели. Исполнив замысловатый финт, он оказался за спинкой стула и отодвинул его от стола с точностью официанта.
— Леди, прошу, — Диолай неуклюже-галантно поклонился, как будто так все и планировалось с самого начала.
— Ты ведь сам хотел сесть, —
