бьется сердце, блестит и переливается на коже какой-то знак, похожий на солнце — круглое пятно с отходящими от него лучами. Он указывает на мою шею, и я тут же хватаюсь за это же место рукой.
Кожа под пальцами горячая и чуть припухла. У меня тоже есть метка, такая же, как у Серпетиса — солнце, клеймо, которым нас отметила Энефрет.
Но вот я ощупываю свою метку и понимаю, что ошибся, и это не солнце. Тоненький еле заметный под пальцами обруч окружает пятно, и лучи идут к нему, как спицы от ступицы к ободу.
Это не солнце.
Это не солнце нарисовала на наших телах смуглолицая Энефрет.
Это колесо.
21. ОТШЕЛЬНИЦА
Холодная вода ручья чиста и прозрачна. Как будто не было в ней гнили и смрада, как будто не хотела она утопить нас в своей зеленой мути. Я промываю песком волосы, ополаскиваю одежду, испачканную зловонной тиной. Одеваюсь в чистое и ложусь в свою кровать, поджав ноги и глотая слезы.
Эти руки, эти омерзительные прикосновения. Я все еще ощущаю их на теле. Как и взгляды, скользящие по коже, как и голоса, обсуждающие, кто же лишит меня невинности.
Инетис кажется такой невозмутимой. Она приносит мне суп в плошке, ставит его на камень возле кровати и уходит. Я поднимаюсь и ем, и вижу через окно, как она стоит снаружи, держа в руке брошенный мужчинами друс. Смотрит в сторону тропы, вглядывается в лес.
Эти люди искали Серпетиса, и у них была дорожная трава. Я вспоминаю их вопросы, на которые мне пришлось дать правдивые ответы. Серпетис очень им нужен. Он очень нужен наместнику, без помощи и разрешения которого им ни за что бы не пробраться в такую даль. Но зачем они ищут его? И почему наместник думает, что он в вековечном лесу? На эти вопросы у меня нет ответов, но я очень хотела бы их знать.
— Откуда ты знаешь этого мужчину? — спрашивает Инетис вечером, когда мы садимся трапезничать. За закрытым шкурой окном льет дождь, ветер бьет в стену, словно бешеный зверь, и кажется, что домик шатается под его ударами.
Я ковыряю сухую лепешку, отщипываю пальцами маленькие кусочки и кладу в рот.
— Я лечила его, — говорю я. Тут же поправляю сама себя: Мастер лечил.
Она глядит на меня, и я чувствую, как по щекам под этим пристальным взглядом ползет румянец. Слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить, но не только необходимость говорить правду движет мной. Здесь что-то иное, здесь желание рассказать кому-то — другому человеку, другой женщине о том, что я чувствую внутри.
— Я постоянно думаю о нем, — говорю я.
Инетис чуть наклоняет голову.
— С того момента, как я увидела его, я думаю о нем, — говорю я. — Или даже раньше.
Инетис молчит, но по ее глазам я вижу, что она понимает меня. И это странно — говорить ей такие вещи, просто говорить, не объясняя — и видеть, что она понимает, что я хочу сказать.
— Я знала его недолго, всего несколько дней, но когда он уехал, что-то словно покинуло меня. Что-то вышло из меня, вот отсюда. — Я касаюсь рукой груди. — И ушло с ним.
— Ты влюблена в него, — говорит Инетис с легкой улыбкой на губах. Повторяет снова, словно пробуя слово на кончике языка. — Влюблена.
Но я качаю головой, это не может быть любовью, это что-то другое, как будто…
— Я чувствую, что мы с ним связаны, — говорю я почти шепотом. — Как будто какой-то магией, но он не обладает ею, он не может обладать, ведь он не маг.
Я вспоминаю его светлые волосы, его яркие синие глаза, его лицо, окаменевшее от моих слов о магии.
Серпетис ненавидит магию. И в нем ее нет.
— Но если это не сердце, — Инетис тоже касается пальцами своей груди, — то что тогда? Кровная связь? Он может быть твоим братом?
— Я не знаю.
Я неожиданно теряюсь, мне кажется, я зря начала об этом говорить. Я вспоминаю раны Серпетиса, которые заросли так быстро, я вспоминаю его смуглую горячую кожу и силу пальцев, сжавших мою руку. Он не похож на меня. И охвативший меня трепет вовсе не похож на радостный трепет от встречи с кровным родственником.
— Зачем наместник ищет твоего Серпетиса? — спрашивает Инетис, и мне странно, что она помнит его имя. — Он дал своим людям дорожную траву… откуда она у него?
Я рассказываю ей о той нашей встрече по пути обратно в вековечный лес, и о магии, которая откликнулась на зов моей магии. Я не могла поделиться этим с Мастером, но я чувствую, что Инетис можно доверять, и я рассказываю ей все, что знаю, хоть она и не задала прямого вопроса.
— Наместник скрывает в себе магию, — прищуривается она. — Мланкину стоило бы прозреть. Он считает Асклакина одним из своих самых преданных слуг. Но кто откроет ему глаза?
Инетис смотрит на меня и недобро усмехается.
— Точно не я.
— Что он сделал с тобой? — спрашиваю я.
— Отнял у меня жизнь, — отвечает она резко.
Ветер взвывает за окном, словно от горя, при звуке этих слов, и шкура на окне чуть приподымается, пропуская внутрь его холодное дыхание. Стон ветра похож на плач. Кажется, большой дикий зверь скулит за стенами домика, просится под крышу, в тепло, чтобы спрятаться
