После убийства Александра II Исполнительный Комитет обратился с воззванием к европейскому обществу: «Мыслящие и честные элементы западно-европейского общества понимают все значение этой борьбы с самодержавием и не отнесутся с осуждением к той форме, в какой она ведется, т. к. эта форма была вызвана бесчеловечьем русской власти, так как другого исхода, кроме свержения кровавой власти, для русского человека нет».
1 марта 1881 года поставило Исполнительный Комитет в центре внимания России и Европы. К властям обратились либеральные общественные деятели и журналисты с трактатом «О внутреннем положении России»: «Вывести нашу страну из того заколдованного круга, в который она попала, не может ничто, кроме призыва в особое самостоятельное собрание представителей земства к участию в государственной жизни и деятельности, с прочным обеспечением прав личности на свободу мысли, слова и убеждения». Никто, в обществе, впрочем, уже не верил полулиберальной лжи Лорис-Меликова, за время своего правления влившего каплю надежды в море российского бесправия и произвола. Народовольцы писали в листовках, что «ярмо останется ярмом, даже если оно не очень сильно натирает шею».
Взрыв Александра II вызвал колоссальный резонанс. Власти запаниковали, население оцепенело и взбудоражилось, в Европе этот акт произвел настоящую сенсацию. Карл Маркс и Фридрих Энгельс назвали письмо Исполнительного Комитета Александру III «прекрасным по своей политичности и спокойному тону», а главных народовольцев «людьми с государственным складом ума». По России распространялись прокламации: «Страна, истомленная голодом, измученная самоуправством администрации, постоянно теряющая силы своих сынов на виселицах, на каторге, в ссылке, в томительном бездействии, вынужденном существующим режимом, Россия не может жить так далее. Она требует простора, она должна возродиться в соответствии со своей волей. Напоминаем Александру III, что всякий насильник народной воли есть народный враг и тиран. Смерть Александра II показала, какого воздействия достойна такая роль. Пусть государь прикажет сделать новую нарезку земли без всякого выкупа. Пусть уменьшит подати. Пусть в мирские дела не лезут ни чиновники, ни полиция. Пусть государь призовет в Сенат для совета выборных мирских людей от деревень и всего народа, чтобы впредь царскими советниками были не господа, а крестьяне. Пусть без совета этих выборных царь ничего не делает, не ведет войны и не назначает налогов». Александру III предложили ограничить свою власть народным представительством. Российские либеральные газеты писали: «Суровые меры стеснения доказали свою непригодность и односторонность. Что же теперь делать? Репрессии? Но ведь все это уже было. В каждом доме был обыск, перед каждым домом днем и ночью сидел дворник, вокруг дворца ездили пикеты, печать была взнуздана, земство было стоптано, из университетов выгнали сотни людей и всем правила молчаливая, недоступна для народа канцелярия. Дальше того, что было в то время, уже идти некуда, разве к закрытию всех школ, газет, земств, даже судов присяжных. Куда же идти? Пусть впредь исполнители, которые зовутся исполнителями только на словах, сами несут ответственность на себе. Нужно установить такие органы общественно-государственной жизни, перед которой исполнители будут ответственны». На многочисленных лекциях общественные деятели говорили, что земство было бы низведено к нулю, если бы не деятельность «Народной воли». Несколько земских губернских и дворянских собраний заговорили о конституции и созыве Государственной Дума, как избранном всеобщим голосованием законодательном органе. Александр III сидел в Гатчине, нигде не показывался и на неопределенное время отложил коронацию, что само по себе не имело прецедента в империи. «Народная воля» сообщала подданным о сути так называемой конституции Лорис-Меликова: «Для разработки правительственных законов образуются подготовительные комиссии из чиновников и назначаемых правительством специалистов. Выработанные этими комиссиями законопроекты до поступления в Государственный совет передаются в общую комиссию под председательством лица, назначенного царем, в которой должны участвовать представители от земств и крупнейших городов. Решения общей комиссии никакой обязательной силы не имеют. Ее учреждением не изменяется существующий ныне порядок возбуждения законодательных вопросов и окончательного их обсуждения». На совещании 8 марта 1881 года К.Победоносцев блокировал все либеральные решения, заявив: «Конституция – орудие всякой неправды и источник интриг. Дума – это говорильня, в которой участвуют лица негодные, безнравственные, между которыми видное положение занимают лица, не живущие со своими семействами, предающиеся разврату, думающие лишь о личной выгоде, ищущие популярности и во все вносящие всякую смуту». В такой обстановке 26 марта 1881 года начался суд над шестью народовольцами, обвиненными в цареубийстве. Охраняли первомартовцев тысячи полицейских, жандармов и солдат. В зале суда было множество российских и европейских корреспондентов, которым запретили что-либо записывать и стенографировать. Само собой, все мельчайшие подробности процесса тут же становились известны в России и Европе.
Перед процессом Желябов потребовал передать их дело суду присяжных, а не Особому присутствию Сената:
«Принимая во внимание:
Во-первых, что наши действия направлены только против правительства, являющегося заинтересованной в этом деле стороной, которая не может быть судьей в своем собственном деле; что Особое присутствие из правительственных чиновников обязано действовать в интересах своего правительства и руководствуясь не указаниями совести, а распоряжениями правительства, произвольно именуемыми законами, – наше дело неподсудно Особому присутствию сената;
Во-вторых, наши действия должны быть рассматриваемы как проявление открытой, всеми признанной борьбы, которую русская социально-революционная партия много лет ведет за права народа и человека против русского правительства, насильственно завладевшего властью и удерживающего ее в своих руках по сей день; единственным судьей в этом деле может быть лишь весь русский народ, в лице своих законных представителей в Учредительном собрании, правильно избранном. Я уверен, что суд присяжных, суд общественной совести не только вынесет нам оправдательный приговор, как Вере Засулич, но и выразит нам признательность за полезную деятельность».
Желябову было отказано, а Особое совещание Сената обвинило Желябова, Перовскую, Кибальчича, Гельфман, Михайлова и Рысакова в принадлежности к тайному обществу, называвшему себя «Русской социалистическо-революционной партией», целью которого было ниспровержение с помощью насильственного переворота существующего в империи государственного и общественного строя, а также в участии в цареубийстве 1 марта 1881 года. Народовольцев назвали людьми без нравственных устоев и внутреннего содержания, а их идеалы – геркулесовыми столбами бессмыслия и наглости. Прокурор заявил, что когда люди плачут – желябовы смеются, а на них «огненными клеймами сверкают пять посягательств на жизнь усопшего монарха». На суде Желябов отказался от защитника, заявив, что будет защищать себя сам. Суд был объявлен открытым, но в зал пускали по билетам избранную публику. Судили пять сенаторов, два знатных дворянина, городской голова и волостной старшина. Помещение суда каждый день осматривали жандармы, искавшие подкопы. Напряжение в столице империи было так высоко, что Александр III ночь на второй день процесса тайком умчался в Гатчину. Европейские журналисты писали в газетах: «Странно видеть добычей страха тридцатисемилетнего человека здорового телосложения и геркулесовой силы. Его отъезд в Гатчину был настоящим бегством. В день, когда он должен был выехать, четыре императорских поезда стояли в полной готовности на четырех разных вокзалах Петербурга с военным конвоем. Пока они ждали, император уехал без всякой свиты с поездом, который стоял на запасном пути». Карл Маркс объявил Александра III содержавшимся в Гатчине военнопленным революции. Особо отмечалось, что на суде свидетелями выступали только государственные служащие.
На процессе великолепную речь о «Народной воле» произнес Андрей Желябов, использовав свое право на защиту. Речь постоянно прерывалась председателем суда, Желябова сбивали, но его выступление тут же появилось в газетах, сокращенное и искалеченное. Полный тест речи Желябова, несмотря ни на что записанный и распространенный народовольцами, произвел громадное впечатление на общество. Студенты, рабочие, служащие переписывали ее от руки и даже заучивали наизусть:
«Дело каждого убежденного деятеля ему дороже жизни. Наше дело здесь было представлено в более извращенном виде, чем наши личные свойства.
