– А вообще, можно ли, используя современные двигатели, столкнуть с орбиты что-то приличное, вроде хорошего астероида? – поинтересовался Василий.
– Какого, например?
– Ну, там, километров двадцать в поперечнике?
– Да можно, конечно. Думаю, на сантиметр в год при непрерывной работе на полной тяге. Впрочем, это так, навскидку. Ты же, Вася, образованный человек, посчитай массу, возьми справочник по ЯДУ, возьми тягу связки, скажем, из десяти, ну, пусть даже ста штук этих самых ЯДУ, посчитай импульс… И сразу отпадет охота задавать глупые вопросы.
– А если пожиже, допустим, километр, – не унимался Куропаткин.
– Зачем тебе этот километр? Какой смысл разгонять к звездам лишний балласт? Ну, соображай! При той же массе можно запустить в полет целый город полезной нагрузки. Город, Вася! И в нем можно жить, глотая парсеки.
– Но можно выдолбить лишнее, – не сдавался Куропаткин.
– И куда его деть? Оно же за тобой будет волочиться по той же орбите и стучать тебя по затылку.
– Да…, – Вася ожесточенно поскреб затылок. – Этого я не учел
– Слушай, Куропаткин, кончай свое безумство фантазий, – разозлился я. – Ты сейчас доведешь клиента до нервного срыва!
– Точно! – буркнул Сомов. – У меня уже нервный тик.
– Не волнуйтесь, Владимир Корнеевич, примите во внимание его юный возраст. Уверяю, в нашей конторе есть весьма квалифицированные специалисты, в ближайшее время мы устроим семинар и образумим дознавателя Куропаткина.
– Х-ха! – воскликнул Сомов. – Да один ваш Штокман стоит наших пятерых. Он же Василия по стенке размажет! Вы собираетесь его образумить, но может быть имеет смысл вразумить?
– А какая разница? – немедленно отреагировал Вася.
– Первое делается поперек лавки, а второе – вдоль, – лаконически пояснил Сомов.
– А как лучше доходит?
– Это зависит от позиции вразумляющего.
– Кстати, – вмешался я в философский анализ, – неужели все эти четыре года прошли у вас без контактов с Петром Яновичем?
– Почему же. Мы аккуратно, примерно раз в полгода, встречались, отмечали все прошедшие дни рождения… Нет, мы отнюдь не чурались встреч. Он ведь меня регулярно выслеживал, и через третьих лиц передавал приветы с приглашением на очередное семейное торжество.
– И в процессе этих встреч вы ни разу не намекнули ему, что, мол, вот какие странные дела?
– Да как сказать… Разговоры были, конечно, но… Не мог же я ему вот так прямо брякнуть: мы, дескать, собирались к звездам лететь, а теперь мои бывшие коллеги так упрятали транспортное средство, что я даже примерно не представляю, где оно. Это, все же, как-то… не очень… Я пытался навести его на мысль о том, что в моей бывшей вотчине не все благополучно, но он вел себя пассивно, и каждый раз старательно уводил разговор в сторону. Я даже заподозрил его опять, но потом решительно вернулся к прежнему выводу. Наверняка, Петя в очередной раз пытается загрести жар чужими, сиречь моими, руками, – думал я. Он, конечно, интересуется знать, как там и что, но если ничего важного нет, чего воду в ступе толочь. А будет, я и сам ему сведения принесу в горстях – куда же я денусь! Или, скажем, сболтни я что-то лишнее, а он-то лицо официальное, должен реагировать. И пошло-поехало! Нет, ничего лишнего Петя даже и знать не хочет. Только то, что ему нужно…
– Из этого следует, что шеф не осознавал тогда важность вопроса о деятельности Асеева, – констатировал Вася.
– С трудом, но допускаю. Возможно, однако, что он считал постановку этого вопроса преждевременной, или не считал своевременной.
– А какая разница?
– Этого я объяснить не могу – слишком тонкое различие. Тебе, Василий, пора бы уже начать самому разбираться в тонкостях словоупотребления. Иначе оттенки смыслов не постичь! Займись стихосложением. Вот, скажем, слово "адекватный" – тут бездна смыслов! Или тот же "аксессуар"… Кстати, вот эти трубочки – я их не зря принес. Ими легко затыкать рот оппоненту. Попробуй… Действует?
– Угу, – подтвердил Вася, запихивая трубочку в рот.
– А теперь запей, и снова можно злоупотреблять словами. Все, все, Василий, имеет свой лингвистический смысл!..
Сомов опять наполнил чашки, и они с Васей какое-то время упражнялись в словоупотреблении. Я отвлекся, машинально прихлебывал чай и соображал. Из шести лет осталось два последних. Перейти к ним, или мы еще не исчерпали предыдущие четыре…
– А что же Асеев? – вдруг спросил Вася.
– Вот наконец-то правильный вопрос, – Сомов ткнул в него пальцем. – Ты хотел спросить, встречались ли мы с ним в течение этих четырех лет, и занимались ли при этом коллективным словоупотреблением? Да, встречались и занимались. Два раза.
Первая встреча состоялась через полтора года. Мы столкнулись, видимо, случайно, на каком-то борту, откуда и куда – не суть важно. Он обрадовался, я, в общем, тоже был рад. Асеев – приятный в общении человек, весьма начитанный и остроумный. В чем-то он даже превосходит отца. Пожалуй, масштабом личности… Я только теперь понял, почему, когда я ушел с поста президента, он предпочел остаться в тени… Мы провели совместно двое суток. Говорили обо всем. Мне казалось, он все время ждет, что я вернусь к тому разговору, где он изложил свое кредо. Я же решил этой темы не касаться. Я был уверен, что сам во всем разберусь. Но я понял, что он это понял. Признаков беспокойства я не заметил, что меня несколько обескуражило и насторожило. Но мы расстались друзьями.
Второй раз мы встретились здесь, на Земле два с половиной года назад. Была какая-то конференция по каким-то проблемам, кажется, дальней космической связи. Я там оказался потому что меня заинтересовала именно связь. Вася не даст соврать, хорошая связь – основа любой нелегальной работы. Мне она была нужна не для того, чтобы связываться с кем попало, а для того, чтобы понять, какими возможностями обладает кто попало, и нет ли тут чего-то принципиально нового. Новое было. Не знаю, это только гипотеза или уже теория, но в одном из докладов утверждалось, что, в принципе, информацию можно передавать со скоростью большей скорости света, а вот материальные объекты и энергию – ни в коем случае! Какие-то квантовые дела. Запомнился только "коллапс волновой функции" – красивый термин. И еще какое-то "смешанное состояние фотонов"… Я слонялся везде, и случайно забрел на семинар по проблемам современной космологии. А там сидел Асеев, и внимательно слушал. Я тоже посидел и послушал. Бог мой, что они плели! И квантовые тебе флуктуации, и "пена вселенных", какие-то "шесть свернутых измерений пространства Колаби-Яу"… Асеев меня заметил, сделал ручкой, и пальцем так показал, мол, сейчас закончится, и мы, мол, куда-нибудь закатимся к мулаткам. Я остался и еще два часа делал вид, что тоже не дурак и кое-что понимаю. В конце даже похлопал какому-то гению, когда он заявил, что нашей вселенной рано или поздно придет конец, ибо она вывернется наизнанку.
– А что, у нашей вселенной есть изнанка? – удивился Вася.
– Как сказал мудрый Топорищев, у всякой медали есть своя оборотная сторона, но не ко всякой стороне прилагается медаль, – изрек Сомов, косясь на него.
Вася повертел глазами, соображая, ничего, видимо не сообразил, и только пожал плечами.
– К мулаткам мы не поехали, а вышли на берег океана и там, среди пенных валов протрепались весь вечер. Начали-то мы за здравие, но постепенно вернулись все к тем же баранам. Я предложил разговор начистоту. Он согласился. Я забросил несколько булыжников в волны. Он, в свою очередь, оставил свой след на песке, и с интересом наблюдал, как тот исчезает под воздействием все тех же волн. Согласитесь, человек, наблюдающий процесс такого рода – личность неординарная. Я спросил, как идут дела. Он ответил, что идут туговато, но зато именно туда, куда нужно. И, наконец, я осведомился, как скоро человечеству предстоит выбрать направление, о котором мы когда-то говорили?
Он оставил еще один след на песке и сказал:
"Владимир Корнеевич, мы ведь договорились говорить начистоту, не так ли? Но мы не договаривались говорить начистоту обо всем. Вас интересует, на какой стадии проект. Я вам отвечаю: он на вполне определенной стадии. Стадия эта была мною определена ранее, и теперь она наступила. Не сказать, что дела идут блестяще, но никаких неожиданностей не произошло, и это, на мой взгляд, хорошо. Я не люблю неожиданностей. Когда они наступают, всё куда-то расползается, и надо почти с нуля опять что-то планировать. А планировать я не люблю – я люблю работать. Поэтому и стараюсь планировать один раз, но зато уж наверняка. Получается не всегда, но я стараюсь…".
"Послушай, Артур, ведь во всем этом есть какой-то элемент абсурда. Неужели так необходим покров тайны? И неужели ты думаешь, что овладев ею, я немедленно отправлюсь в народ с целью обнародования. Ведь сейчас вся ваша деятельность представляется мне чистым и неприкрытым блефом, прикрывающим нечто иное, причем, что именно, я тоже не понимаю".
