и завтра она будет в том же положении. Такой стала теперь ее жизнь. Безмолвные враги, таскающие детей за собой. «Меня не будет несколько часов, – сказал мужчина. – Вернусь и заберу детей. Ты должна найти себе какое-нибудь другое место». Женщина взяла конверт, протянула его мужчине. «Фрэнк, возьми его с собой». Мужчина вытащил из шкафа тонкую книгу – она была заторможена и не успела разглядеть, что это за книга, – сунул в задний карман. «Признания основаны на корысти», – сказал он и вышел. Она услышала его шаги, он спускался по лестнице, ненадолго задержался на втором этаже. Несколько минут спустя хлопнула входная дверь.
Выбор был между ничегонеделанием и движением. Она быстро натянула на себя эффектную одежду – ярко-синюю и белую, – бегом спустилась по лестнице. Дети встретили ее в коридоре. Наоми стояла на перевернутой коробке. Спайк лежал на полу спиной вверх. Оба были серебряными. Серебряные лица, посеребренная одежда, шляпы из фольги. Натали не могла сказать, является ли это следствием некоего драматического события, разновидностью игры или чем-то другим.
– Где Мария? – спросила она, но сама и ответила на вопрос: – Нерабочий день. Почему вы так вырядились?
– Карнавал!
– Опять? Кто сказал, что два дня?
– Я – робот. В Минвайл-гарденс – конкурс костюмов. Мария их сделала. Мы потратили всю фольгу.
– Мы оба роботы.
– Нет! Спайк – собака-робот. А я главный робот. Там начало в два часа. Вход стоит пять фунтов.
Если она и дальше будет получать такие ясные и полезные описания явления от своих детей, то, наверное, они протянут несколько следующих часов, несколько следующих лет.
– Который час? – Дети Натали хотели, чтобы она посмотрела время на своем телефоне. – Мы не можем здесь оставаться. День такой хороший. Нам нужно уходить.
У детей было по комнате – в доме хватало места, чтобы каждый спал в одиночестве, – но не следующие логике капитала дети хотели спать в одной спальне, в меньшей, на двухъярусной кровати, среди горы одежды. Натали покопалась в этих залежах в поисках чего-нибудь пригодного.
– Я не хочу переодеваться, – сказала Наоми.
– И я не хочу! – сказал Спайк.
– У вас же смешной вид, – возразила Натали.
В глазах дочери Натали видела собственную знаменитую волю, встретившую сопротивление воли еще более неколебимой. Внизу, в прихожей, она посадила робота-собаку в коляску и поспорила с другим роботом о том, позволять или нет этому роботу брать с собой самокат. Она проиграла и этот спор. Она закрыла входную дверь и осмотрела дорогую гору кирпичей и цемента. Вскоре это наверняка будет поделено, все содержимое уложено в коробки и перераспределено, обитатели дома разъедутся и обоснуются по-новому. И наконец, новая пара оптимистических душ, собравшаяся «построить жизнь» для себя, пересечет этот порог. И, если не выходить за границы абстракций, в некотором смысле проецировать себя в будущее таким способом было не так уж трудно.
Через две минуты на дороге дочери Натали надоел самокат, и она попросилась на спинку. Натали сунула самокат в коляску и посадила дочку себе на закорки. Наоми вытянула голову вперед; ее мягкая щека касалась лица матери, а непослушные волосы лезли матери в рот.
– Почему ты настаиваешь на самокате, хотя и знаешь, тебе не захочется на нем ехать?
Девочка заговорила, ее губы касались ушной раковины матери:
– Я не знаю, чего мне будет хотеться, пока мне не захочется.
Мать заглянула в проволочные корзины детей.
Наоми: зубная паста, резиновый мячик, набор стикеров, большие красные вилы, книга.
Спайк: резиновый мячик, резиновый мячик, светящаяся пластиковая уточка, губки для мытья посуды, пластмассовый меч.
Каждый предмет по пять фунтов, пять предметов. «Паундленд». Натали помнила, как то же самое делала она в «Вулвортсе», куда ее давным-давно приводила Марсия, но тогда каждая вещь стоила по фунту, и за свои деньги можно было получить гораздо больше, и каждая вещь должна была быть «полез– ной».
– Меня интересует процесс принятия решений.
– Я помогала Спайку выбирать. Но он выбрал это.
– Губки для мытья посуды тебе не нужны, детка.
– НУЖНЫ.
Натали взяла вилы.
– Это на Хэллоуин.
– Ном, сейчас август.
– НУЖНЫ!
– Серьезно, – сказала Натали с серьезным выражением лица, – договорились.
У кассы продавалась «Килбурн таймс» за двадцать пять пенсов.
УБИЙСТВО НА АЛЬБЕРТ-РОУД.
СЕМЬЯ ИЩЕТ СВИДЕТЕЛЕЙ
На потрепанном диване сидел растафарианец, держа фотографию взрослого сына. Рядом сидела молодая красивая женщина, сжимая левую руку отца двумя своими. На обоих лицах было написано такое горе, что Натали обнаружила: долго смотреть на фотографию она не может. Она перевернула верхний экземпляр, сложила газету пополам.
– И газету, – сказала она.
Время у них было – убивай, сколько хочешь. Натали понятия не имела, что должно случиться с ними, когда время будет убито. Они отправились в зоомагазин. Натали отпустила на свободу робота-собаку. Смотрела, как главный робот и робот-собака побежали вниз по пандусу, к свободе. Она развернула газету и попыталась читать на ходу, толкая перед собой коляску и поглядывая на двух красивых детей, которые бродили по похожему на пещеру магазину и разговаривали с ящерицами или спорили о различиях между хомяком и песчанкой. Ей хотелось позвонить Фрэнку; у него было более глубокое, чем у нее, понимание реальности, в особенности хронологии, но звонок Фрэнку означал необходимость объяснять то, чему у нее не было объяснения. Два дня назад. Шесть часов вечера. Альберт-роуд. Она все время возвращалась взглядом к этому абзацу, пыталась выжать из него немного больше смысла. Она не могла сказать, не пытается ли она влезть в чужую драму (Фрэнк часто говорил, что у нее есть такая привычка), или знает кое-что о том, что случилось в тот час на той дороге. Теперь она попыталась извлечь слово «Феликс» из фотографии в фотографии. Ямочки и веселое мальчишеское выражение. Свежая желтая с черным худи. Сделать это было легко. Он был местным, и она его узнала, правда, ничего более определенного сказать про него она не могла. Кроме того, что он выглядел точно как некий Феликс.
Она оторвалась от газеты, подняла голову. Окликнула. Ничего. Она пошла к рыбам, ящерицам, собакам и кошкам. Нигде. Она убедила себя в том, что она не истеричка. Она лишь чуть-чуть прибавила шаг по кругу, который только что совершила, окликая их по именам совершенно нормальным тоном. Ничего, нигде. Она оставила коляску и быстро подошла к прилавку. Она спросила двух человек, и они ответили с убийственным отсутствием всякого волнения. Она вернулась к рыбам и ящерицам, крикнула. Она понимала, что ее дети не похищены, не убиты, что они где-то не далее чем в
