А она, кажется, до сих пор этого не понимает.
А тем временем весть об их свидании, как предполагает Леонхашарт уже разлетелась по сети и попала в новости: устраивая отвлекающий маневр для репортеров, чтобы запереть их в здании, он не подумал о поездке в открытом автомобиле через город – на глазах у прохожих, под прицелом их телефонов с камерами. Такая рассеянность на Леонхашарта не похожа. Он понимает это теперь. Понимает, что где‑то в глубине души не хотел это скрывать и даже отчасти рад сейчас, сидя рядом с Анастасией, испытывая невыносимое желание сорвать с себя проклятый бронированный костюм, шлем, придвинуться к ней ближе, обнять…
Но если объявленный Гатанасом Аведдином карантинный запрет на общение бессмысленен с точки зрения безопасности, то снятие полного доспеха и освобождение мощного магического поля Леонхашарта действительно может навредить Анастасии, еще не до конца адаптированной к магии.
«Будь она из мира, где есть хотя бы эеранская магия, – Леонхашарт чуть придвигается к ней, – все было бы проще, я мог бы снять шлем и…»
Судорожно вдохнув, он отстраняется, чтобы вернуть себе ясность мыслей. Получается плохо. Леонхашарту не хочется говорить о серьезном, поднимать тяжелые темы, выспрашивать, пугать Анастасию мрачными предположениями о шоу «Найди себе пару», делиться историей с сектором Возмездие и странной смертью отца. Наоборот, Леонхашарту хочется, чтобы все было безоблачно, и шоу было просто шоу, а он в самом деле лишь искал себе пару.
– Я рад, что браслет пришелся по душе, – он скользит пальцем по сцепленным рукам Анастасии до браслета, пытаясь представить, каково было бы касаться ее кожи по‑настоящему, без преграды. – Можно считать, что извинение принято?
– Вы определенно умеете извиняться, – Анастасия следит за его перебирающим висюльки пальцем.
Эти наборные браслеты пошли от оркских обручальных даров: мужчина и женщина собирают браслеты с именем избранника и обмениваются ими в знак серьезности намерений. У демонов это просто модная в этом сезоне разновидность украшений, и обычно сами ювелиры набирают нужные имена на заказ. Но Леонхашарт, искавший нечто похожее на земные украшения Анастасии, сам нанизал буквы с ее именем на общую нить, и он солгал бы себе, если бы сказал, что не думал о сакральном смысле этого действа.
– Если вдруг в будущем вам понадобится за что‑нибудь передо мной извиниться, – он улыбается, добравшись до висюльки с аметистом, который, по легендам, пробуждает любовь к дарителю, – подарите мне подобный именной браслет. Недорогой, из обычных бусин, этого будет достаточно.
Анастасия скептически изгибает бровь, в выражении ее лица нет и намека на романтический настрой, вдруг завладевший Леонхашартом. Он, прикрыв глаза, ругает себя за то, что думает и несет какие‑то глупости.
«Я же могу быть остроумным! – возмущается про себя Леонхашарт. – Могу производить впечатление, связно говорить, почему с Анастасией не получается? Почему с ней я теряю ясность мысли, не могу следовать планам, а язык словно отнимается?»
Ответ напрашивается сам собой, но Леонхашарт его не озвучивает.
* * *
Вот почему у меня такое чувство, что с именными браслетами все не так просто?
От неловкого и какого‑то многозначительного молчания нас спасает появление официанта с поставленным на рога метровым в диаметре подносом, естественно, отделанным золотом. А на этом подносе помещается с десяток блюд. Порции небольшие, зато можно попробовать сразу много всего.
Самому Леонхашарту выставляют супчик в золотой миске над тлеющими угольками.
Следующий официант вносит блюда с фруктами и сладостями.
А третий с самым маленьким подносом приносит графинчики и каждому по три вида бокалов и стаканов. И еще много трубочек. Некоторые из них металлические, но сомневаюсь, что Леонхашарт сможет просунуть такие под маску'.
В мгновение ока стол с вплавленным золотым узором оказывается скрыт квадратными, прямоугольными и овальными тарелками, сервирован многочисленными вилочками, ложечками, щипчиками и палочками. А потом последний раз звякают колокольчики на занавеске, и мы с Леонхашартом вновь оказываемся наедине.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– На столовые приборы можете не обращать внимание, ешьте чем вам удобно, ничего страшного в этом нет.
В его интонациях не было ничего высокомерного, он и сам собирается пользоваться трубочками вместо приборов. Леонхашарт протягивает руки и наливает в бокалы и стаканы различные жидкости.
– Алкоголь? – Рядом с ним мне надо быть трезвой, иначе совсем ум за разум зайдет.
– Нет. Я подумал, что вы можете неправильно понять угощение дурманящими разум напитками.
А он за рулем и тоже не пьет. Я расплываюсь в улыбке: все же он больше законопослушный хороший мальчик, хоть и склонен к экстремальной добыче дорогих автомобилей.
– И что же вас так забавляет? – интересуется он.
– О, нет, ничего, лучше покажите мне, какими приборами это все едят, воспользуюсь случаем поучиться манерам.
Следующий час я самым злостным образом предаюсь чревоугодию. Пробую то и это – соленое, сладкое, кислое, острое, копченое, пресное – из совершенно разных миров, смеюсь (попробуй не улыбнуться терпкой «грукобяке») и ужасаюсь (шигррыш, крнакрш) странным названиями ингредиентов, потешаюсь над тщетными попытками Леонхашарта всосать тончайшие подобия спагетти из своего супа через трубочку. Удивительно, но даже в глухом шлеме у него получается быть милым и этот недостаток превратить в повод для веселья, он и «бороду» из трубочек себе сооружает и грозиться съесть все. Я смеюсь в голос, наверное, первый раз мне так весело за все время пребывания здесь.
А потом мы просто сидим, потягивая теплый (в один из графинов встроен подогрев) кисло‑сладкий напиток с пряными нотками, и мне уже все равно, что никакой серьезной темы для разговора, может, и не было.
– Хотите что‑нибудь еще? – Леонхашарт вновь проводит пальцами по моей руке, звенит подвесками браслета. – Десерт?
– Этого всего было достаточно. – киваю в сторону стола: на большинстве тарелок осталась половина, а то и больше порций. – Мой объем несколько ограничен. – Я похлопываю себя по плоскому животу.
Леонхашарт чуть склоняет голову, следя за моей рукой, потом поворачивается так, словно скользит взглядом по бедрам до стоп подвернутых на диван ног. Лишь теперь я понимаю, что сижу в расслабленной, фривольной позе, и становится неловко, и сердце… такими темпами меня Леонхашарт еще до снятия брони доведет до инфаркта.
– Тогда, может, еще налить? – Он с едва слышным вздохом поднимает со стола золотой кувшин с внутренним подогревом.
И вроде мне пора думать о возвращении, но я протягиваю ему стакан, и темная жидкость стекает в него, наполняя воздух пряным ароматом с кислинкой.
* * *
С подпиленными наполированными ногтями, еще более пушистыми ушами, тщательно расчесанный, покрытый увлажняющей маской для лица, Шаакаран лениво просит свой смартфон и заглядывает в сеть узнать, сколько просмотров получил его клип и какое место песня занимает в хит‑параде, и в целом посмотреть, как журналисты оценили его гениальное выступление.
Но…
Новостные ленты пестрят сообщениями о том, что архисоветник Леонхашарт скрылся с одной из невест Анастасией в неизвестном направлении. И фото и видео приложены, как он мчится с ней по улицам Нарака.
– Что? – Шаакаран подскакивает, скаля зубы и выпуская когти, те продавливают экран смартфона, от них расходятся трещины. – Как он посмел? Убью!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Зашипев, Шаакаран спрыгивает с кушетки. Белая грива стоит дыбом, в глазах пляшут голубые всполохи, а когти отрастают еще больше.
– Броню надень. – ласково просит подавшая смартфон женщина. – А то поранишься…
Шаакаран лишь сильнее скалит отросшие клыки.
