мы сообщим ему, что я готова? – спросила я дрожащим голосом.
Инга улыбнулась и накрыла своей ладонью мою.
– Я что‐нибудь придумаю, – сказала она.
Глава двадцать шестая
1971
Ястояла на краю водохранилища Блю-Меса под мглистым весенним небом и представляла себе на дне озера останки дома моего детства, разрушенного, насквозь промокшего, – скорее всего, от него вообще одни только гвозди да дверные ручки остались.
Пока я ходила взад-вперед вдоль берега, Зельда и Инга бросали в воду камешки. Если посмотреть на восток, видно было, как верхний Ганнисон, петляя, спускается в долину, и там его поглощает водохранилище у нового железобетонного моста. Столько всего изменилось, но прошлое все равно висит на мне, как упрямые колючки репейника. Мне казалось, это подходящее место для воссоединения, для того, чтобы расквитаться с прошлым и лишь после этого обратиться к будущему, но теперь, глядя на беспокойные голубые воды в том месте, где когда‐то стояла Айола, я начала сомневаться.
На расположенной поблизости автомобильной стоянке не было ничего, кроме светлого гравия и машины Зельды, но я непрестанно туда посматривала. Инга послала письмо, и Лукас ответил. Я прождала долгую тревожную зиму, чтобы он наконец согласился встретиться и чтобы завершился срок его службы в армии.
Мой сын приедет сюда в полдень.
Над водохранилищем возвышались снежные вершины гор Биг-Блю, где родился мой малыш. Я проследила глазами путь, по которому когда‐то шла вслед за Уилом по этим холмам до лесной хижины. Сердце до сих пор разрывалось от тоски по всему, что мы с ним тогда узнали о любви, чем он рисковал ради этой любви и что ради нее потерял. Эти горы с тех пор успели переименовать в Анкомпагре, в память о перемещенных ютах, и я подумала: интересно, что сказал бы об этом Уил, – нашел бы он это забавной, но неумелой попыткой искупления или же просто сказал бы: “Как угодно”?
Я снова посмотрела на стоянку, а потом – на двух моих взволнованных спутниц. Полезла в карман светло-коричневой куртки и вынула оттуда веточку с розовыми цветами персика, которую в то утро срезала для сына. Я вдохнула сладкий аромат и стала вертеть веточку между пальцев, наблюдая, как вращаются нежнейшие цветы, а потом бросила взгляд на водохранилище и представила себе сад и город, и дикую реку, которые знала раньше. Проверила часы. Почти полдень.
Я пробежала взглядом весь отрезок пустой трассы по ту сторону моста. Я осознавала, что боюсь разочаровать своего сына – позором его зачатия, жестокостью гибели его отца, за чье убийство никого не осудили, тем, что я бросила его и начала жизнь заново. В глубине души я опасалась, что он вообще не приедет – возьмет и не явится, в назидание мне и Инге. И все‐таки я была преисполнена оптимизма. Встречаться именно на берегу этой реки я решила потому, что с каждым днем становилась мудрее и в этой своей мудрости поняла: наравне с тем новым пространством в душе, которое я создала специально для надежды, мне следует нести с собой и прошлое.
Когда невесомые тучи расступились и вода заискрилась солнечным светом, я задумалась над смыслом путешествия, которое я называю своей жизнью и которое так похоже на эту заглушенную реку: она все равно остается рекой, хоть ее и принуждают быть озером, и течет вперед вопреки вставшей на ее пути плотине, течет и несет с собой все, что насобирала, потому что по‐другому не умеет.
С трассы 50 свернул пыльный серебристый пикап, переехал через мост и медленно завернул на парковку. Зельда и Инга застыли и напряженно всматривались. Лицо Зельды осветилось выражением триумфа – казалось, из‐за того, что она помогла мне найти сына, и ее собственная боль стала чуть менее нестерпимой, будто, если я вновь его обрету, это станет маленькой победой для всех скорбящих матерей.
Инга подошла, встала рядом со мной и посмотрела мне в глаза, словно ища поддержки. Я убрала цветок персика обратно в карман. Протянула Инге руку, а второй рукой дотянулась до ладони Зельды. Мы, три женщины, стояли и ждали, что произойдет дальше.
Из пикапа вышел молодой человек в джинсах и белой футболке и за одно сбивающее с ног мгновенье переписал историю. Я подумала, что, должно быть, чудовищно, трагично ошибалась и на самом‐то деле Уил выжил, а то окровавленное тело, которое нашли на дне ущелья в Блэк-каньоне, принадлежало все‐таки какому‐то другому парню.
– Это Лукас, – шепнула Инга, как будто угадав мою потребность в подтверждении, и в ее дрогнувшем голосе я услышала восторг и облегчение – и то, и другое сразу. Она крепче стиснула мою руку, и я в ответ сжала ее ладонь.
Он бросил взгляд на воду и с нервной улыбкой повернулся к нам. И тогда я увидела в нем не схожесть с Уилом или со мной, а его самого: крепкую солдатскую выправку и на удивление твердый подбородок, уже совсем не мальчика, а мужчину, которому знакомы потери, одиночество и война, но который все же собрался с духом и приехал сюда, чтобы встретиться со мной. Он сунул руки в карманы и слегка наклонил голову, прищурившись и глядя на меня с сомнением, и в эту секунду я его узнала, память вдруг до краев наполнилась тем мгновением, когда он впервые открыл свои новорожденные глаза и посмотрел на меня точно так же, и я тогда почувствовала, что уже знаю своего ребенка, – как знала я его и теперь, до сих пор.
Я не чувствовала под собой ног и все же сделала шаг вперед – была не была. Зельда и Инга выпустили мои руки и слегка подтолкнули вперед.
Сын шел ко мне, а я шла к нему, и оба мы, шагая по галечному берегу реки, верили в то, что земля нас удержит.
Примечания
1
Фамилия Greeney звучит по‐английски точно так же, как прилагательное greeny” – “зеленоватый” или существительное greenie – защитник экологии, “зеленый”.
2
Христианский гимн на слова С. Ф. Беннетта. “Когда‐нибудь в светлом далеке / Мы встретимся в чудном краю”.
3
Эмметт Тилл (1941–1955) – афроамериканский мальчик, в возрасте 14 лет, жестоко убитый в штате Миссисипи двумя белыми мужчинами после того, как белая женщина обвинила его в приставаниях (впоследствии признавшись, что ложно).
