Мои горестные размышления были прерваны, причем самым ужасным образом. За дверью вдруг раздался странный шум, какие-то дикие крики, что-то тяжелое упало, потом громкий треск, еще и еще. Я прислушивалась в полном изумлении: я просто брежу, не может быть, чтобы за дверью стреляли из автоматов, что они, с ума, что ли, сошли, ведь это же не кино! Топот и треск стихли, дверь с шумом распахнулась, ударившись о стену, и в комнату ввалилась группа низкорослых людей с оружием в руках.
Они втащили в комнату скованного наручниками Павла, куртки на нем не было, разодранная рубашка в крови, лицо тоже окровавлено. Я содрогнулась. Подтащив его поближе к дивану, толкнули, он упал на бок рядом со мной и тихо застонал сквозь зубы, но совладал с собой и сел. От ужаса происходящего на меня словно ступор нашел, я как окаменела вся, может быть, поэтому на меня и не обращали никакого внимания. Но нет, я, к сожалению, ошиблась, черные фигуры, как по команде, раздвинулись, и из-за их спин вышел маленький человек в какой-то странной шапке. Орлиный нос занимал две трети худого, желтого лица, прищуренные глаза смотрели умно и зло. Человек подошел ко мне и, наставив прямо в лицо кривой и грязный палец, спросил:
— Где?
Наверное, это сумасшедший, как-то медленно подумала я. Ни говорить, ни шевелиться я не могла. Оттого, что я молчала, но не отводила глаз, а наоборот, смотрела пристально и напряженно, лицо человечка начало наливаться кровью, он даже задрожал от злобы. Но мне нечего было ему сказать, даже если бы я и могла сейчас говорить, я ведь не поняла, о чем он меня спрашивает. Не знаю, что было бы дальше, наверное, что-нибудь ужасное, так как главарь этот уже махнул рукой одному из своих подручных, но тут неожиданно вмешался молчавший до этого Павел. Он прохрипел:
— Бек, она ничего не знает, она тут совсем ни при чем!
— А пачему она тогда здесь? — У него так и звучало — пачему.
— Это моя жена, Бек, моя бывшая жена. Она завела себе любовника, и я хотел с ней разобраться!
Главарь этот, которого Павел называл Беком, вдруг стал кашлять и при этом как-то странно дергаться, только через несколько мгновений я поняла, что он просто смеется. Смеясь, он приставлял указательные пальцы к своей голове, так делают дети, когда хотят показать рожки. Отсмеявшись, Бек сел в кресло, которое ему почтительно пододвинули соратники по оружию, и принялся пристально рассматривать меня, видно, я ему совсем не понравилась, так как он опять ткнул в мою сторону пальцем и спросил Павла:
— Слушай, зачем она тебе, она старая. Тебе молодую нада.
У меня создалось впечатление, что некоторые слова он специально произносит неправильно, ведь остальные же выговаривает нормально. Наверное, я слишком пристально рассматривала его, потому что он опять нахмурился и махнул в мою сторону рукой. Я понимала, что надо отвернуться, что так смотреть на психически неустойчивого человека нельзя, просто опасно, но почему-то не могла отвести от него глаз. Он вдруг начал казаться мне злым персонажем какой-то восточной сказки, того и гляди, пробормочет какое-нибудь магическое заклинание и исчезнет, окутавшись облаком черного дыма. Но, к сожалению, он не исчезал, только заерзал и что-то спросил у Павла, я не расслышала, что именно.
— Да, немного. Это с ней после родов, — преспокойно заявил тот.
Я догадалась, что этот новоявленный джинн, вылезший из какого-то замшелого кувшина, считает меня свихнувшейся только потому, что я смотрю на него. Этот человек, находящийся, скорее всего, вне закона, явный убийца и разбойник, расхаживающий средь бела дня с оружием, считает меня, всю жизнь зарабатывающую своим трудом свой кусок хлеба, вырастившую двоих детей, сумасшедшей! И впрямь было от чего свихнуться. Видно, у меня вырвался какой-то непроизвольный звук, потому что все, находящиеся в комнате, включая Павла, уставились на меня с удивлением, но продолжалось это лишь какое-то мгновение, и Бек опять переключился на Павла:
— Говори!
— Хорошо, я скажу тебе, но помни — часть моя!
Бек хлопнул себя по тощим ляжкам и опять затрясся в приступе хохота. Но на этот раз он смеялся куда меньше, вскочил с кресла и вдруг забегал по комнате. Не только я, но и все, кто был в комнате, следили глазами за ним, за каждым его шагом, и каждым жестом. Этот маленький страшный человечек неотвратимо приковывал к себе взоры, словно кобра. Всласть набегавшись, он внезапно подскочил к Павлу и без всякого предупреждения, молча и вроде бы несильно ударил его по лицу. Но губу он ему рассек, и довольно сильно, из раны тотчас же потекла кровь, заливая остатки рубашки. Зрелище явно нравилось Беку, он смотрел как зачарованный. Вдруг этот джинн как-то странно вскинулся, сложился пополам и рухнул на пол, тотчас раздалось несколько негромких хлопков, и все соратники Бека попадали. Я обернулась к двери: в нее входили какие-то люди в черных масках с каким-то нелепым оружием в руках, но, видимо, оно все же было действенно, раз из него убили столько людей.
«Кажется, смена актерского состава!» — пришла мне в голову дурная мысль, ведь было явно не до шуток. На моих глазах гибли люди и текла кровь, но осознать до конца, что все это происходит на самом деле, а не в пьесе и не во сне, было просто невозможно! Воцарилась тишина, только у одного из лежащих на полу что-то сипело в горле, он был еще жив и шевелился, к нему подошел один из типов в маске и выстрелил в упор. Глаза мои расширились, и я отключилась.
Сколько я пробыла без сознания, не знаю, но когда очнулась, то оказалась лежащей все на том же диване, словно была прикована к нему навечно. К счастью, на полу никого не было, а Павел без наручников, в свежей рубашке, с отмытым от крови лицом вольготно расположился в кресле и пил водку. Значит, люди в масках, так спокойно и хладнокровно расстрелявшие Бека и его людей, были из команды Павла. Ах, Володя, Володя! Ну почему ты ушел один, почему не взял меня с собой? Я не хочу быть без тебя, какой смысл участвовать в этой жизни, где так легко мучают и убивают?! Вернись! Вернись хотя бы для того, чтобы взять меня с собой! Я так хотела услышать хоть какой-нибудь знак, какой-нибудь отзвук того, другого, нездешнего мира, что мне показалось, будто я и вправду слышу хрустальные колокольчики. Вдруг мои пальцы что-то больно сжало, и колокольчики смолкли. Это Павел стиснул мои пальцы, настоятельно требуя к себе внимания. Но мне было безразлично, что он говорил и о чем спрашивал. Я перевела взгляд на него, машинально отметив запекшуюся рану на губе, и спросила о наболевшем:
— Скажи, ты действительно считаешь меня сумасшедшей?
Он мне стал эмоционально объяснять, какую смертельную угрозу представлял Бек для меня, но это было все не то, и я опять прервала его:
