Он проверил, заперта ли изнутри каюта, и вернулся к предмету на столике.
Короткоствольный револьвер. Оружие ближней самообороны. Примерно такие на Земле когда-то называли "бульдогами".
Не роскошь, конечно. Андронику с личным оружием повезло больше.
"...оружие тебя защитит..."
Увы.
Но для чего-то оно, во всяком случае, сгодится.
Георгий взял револьвер в руку, пока только примериваясь, и тут загудел дверной сигнал.
Не открыть было нельзя.
— Так и знал, — сказал Вин, надвигаясь. — Войдите, капитан. Ваш командующий тут собрался стреляться.
Георгий зарычал. Но второй гость уже был внутри каюты. Иосиф Лингардт, фрегаттен-капитан из связистов, здоровенный медведь.
— Приберите оружие, — велел ему Вин.
Лингардт беспрекословно послушался. Револьвер исчез в его кармане.
— Так, — сказал Вин. — А теперь давай разберемся с тобой, господин командующий. Значит, стреляться вздумал? Правильно. Стреляйся. Вина за Антиохию — на тебе. Кретин ты, а не тактик... — Вин уселся на стул. — Я все это говорю серьезно, между прочим. Не думай, что я пришел спасать твою жизнь. Никому она не нужна. Только почему ты решил, что можешь уйти так легко?
Георгий открыл и закрыл рот. Лингардт с непроницаемым видом подпирал стену.
— Система Антиохии — наша, — сказал Вин. — И в ней еще полно людей. На искусственных спутниках, в поселениях на других планетах... И, кроме того, у нас есть сдавшийся флот. Со всем этим надо что-то делать. Хотя бы понять, кому будут подчиняться флотские и что будут жрать гражданские... хотя флотским жрать надо тоже. Тут работы — выше крыши. Ты не имеешь никакого права уходить, пока ее не сделаешь. Война кончится — тогда стреляйся, сколько влезет. Понял?
Георгий качнул головой.
— Это тыловая работа, — сказал он. — Специалистов по ней здесь хватает. Был бы под рукой Стратиотик... но он далеко. Но и без него...
Вин шагнул и сел.
— Бардак у тебя в каюте, — сказал он. — Георгий, ты за обстановкой на флоте вообще следишь? Стратег хренов... Люди деморализованы. Потеря линкоров, гибель Андроника, и теперь еще... — он не стал договаривать. — Люди не знают, что впереди. Они боятся неизвестности. Их сейчас держат вместе только две вещи. Первое — это инстинкт самосохранения. Если флот рассыплется, тогда конец всем... И второе — личность командующего. Да, твоя личность, не морщись. Можешь делать что угодно... вернее, можешь вообще ничего не делать, но умирать не смей. Ты сейчас — деталь. Сигнальный маяк. Если ты исчезнешь, мы не сможем удержать обстановку на флоте в норме.
Георгий яростно почесал волосы.
— Логик чертов, — пробормотал он.
Вин пожал плечами.
Георгий понимал, что Вин прав. И — что еще хуже — Вин сейчас имел полное право упрекать в слабости других. Он сам, лично, потерял не меньше.
Вин ждал.
Георгий поднял голову.
— Похоже, ты мне выхода не оставил... Но не радуйся, — он выпрямился.
Вин ждал. Лингардт у двери подобрался, ожидая.
Георгий встал и встряхнулся.
— Самоубийства не будет. Я готов остаться номинальным командующим группой флотов. Но. Господа, вы сами понимаете, что командовать де факто я больше не в состоянии. Я отбываю. Мы можем сказать, что я улетел для подготовки очередного наступления... с важной миссией, с чертом, с дьяволом... Найдем что сказать. Я подтвержу любую легенду. Но — быть с вами меня не должно. Яхту дадите?
Вин медленно кивнул.
— Даже не яхту, а легкий крейсер. Ты пока еще адмирал... Значит, на Карфаген?
Георгий вздрогнул.
— Ты догадался... Да. Именно туда.
Вин смотрел на него, не отрываясь.
— Я, кажется, понимаю, — сказал он.
Георгий не ответил. Что тут можно понимать? Когда рушится вся жизнь — счастье, если где-нибудь во Вселенной есть хоть одно место, где ты — именно лично ты — еще нужен кому-то живому. Где тебя ждут.
Ждут ли?..
Надо проверить.
Потому что другого пути теперь просто не осталось.
Аттик Флавий проснулся от головокружения. Приподнялся, пошарил по столику, проглотил капсулу нейростабилизатора. Увы, после переезда на Карфаген это стало необходимостью. Чужая планета — это все-таки слегка другая атмосфера, другая гравитация и, главное, другие параметры магнитного поля. Пока человек молод, этого можно не замечать. А вот когда тебе уже под пятьдесят...
Головная боль утихла. Флавий взглянул на часы — уже почти утро — накинул шлафрок и пошел в уголок жизнеобеспечения ставить кофе. Дежурный комм успокаивающе мигал зеленым — это означало, что серьезных новостей за прошедшую ночь не было.
Значит, есть время подумать.
В окно светила оранжевая Лисса, одна из лун Карфагена. День еще не наступил...
Почему-то по утрам Флавию вспоминалось детство. Рощица за воротами поместья, казавшаяся ему, шестилетнему, бесконечным таинственным лесом. И чувство победы, когда он однажды преодолел эту рощицу и вышел на холмистые зеленые поля, тянувшиеся до горизонта...
Воздух тогда был душным и сладким.
Искали его потом с помощью легкого флаера. Но когда нашли — отец не упрекнул ни в чем.
И вот уже больше сорока лет прошло...
По большому счету, Аттик Флавий считал свое существование бессмысленным. Офицерскую службу он рассматривал как достаточно комфортный для нобиля образ жизни. Никак не больше. С женой, когда-то любимой, он расстался почти двадцать лет назад, и теперь даже не знал, где живет его единственная дочь. Доля фамильного состояния ей отошла большая, и ладно... Ничего крупного не совершил, ничего после себя не оставил. Так, изящная полузасохшая веточка на древе угасающего рода.
И вот война... Ох, как она все перевернула.
Флавий поглядел на комм — индикатор будто в ответ зажегся ярко-красным. Значит, тихие раздумья закончились. Он активировал видеосвязь.
Молодой дежурный капитан, показавшийся на экране, выглядел ошарашенным.
— Ваше могущество...
— Спокойнее. Бой прямо сейчас нигде не идет? (Капитан отрицательно мотнул головой.) Остальное не срочно.
— Да... — капитан сглотнул. — Прибыл адмирал Навпактос.
— Один?!
— Так точно... Он говорит, что остальной флот... в основном цел. Но планета...
— Планета?
— Там произошла катастрофа, — выдавил капитан. — Я думаю, Навпактос к вам уже летит. Он расскажет.
Корабль управления и связи "Альбрехт Дюрер" двигался по круговой орбите вокруг станции Пандемос. Макс фон Рейхенау и Эдмунд Гаррис стояли на его обзорном мостике, глядя на клубящиеся созвездия.
Часть поля зрения занимала планета Таларктос, вся в ледяных разводах. Над ней бежали сполохи полярного сияния.
— Под гнетом северной Авроры, — пробормотал Гаррис.
Рейхенау остро взглянул на него.
— Давайте к делу, — сказал он. — Ваши корабли уже все здесь? Из тех, что участвуют в операции?
Гаррис энергично кивнул.
— Да. Все уже готовы.
Рейхенау поморщился.
— Господин министр... простите, не знаю, как к вам правильно обращаться. Откуда у вас столько энтузиазма? Как терьер около лисьей норы. Простите.
Лицо Гарриса на секунду окаменело. Макс все-таки его задел.
— Господин контр-адмирал, — сказал он раздельно. (Макс невольно скосил взгляд на свои погоны, полученные только вчера.) — Я сожалею, что мой цинизм оскорбил вашу тонкую натуру. Человеку, привыкшему выполнять приказы не рассуждая — вас ведь так учат в империи? — должно быть, трудно представить, что неприятное решение можно принять по своей воле. А приняв, честно работать над ним... Оставайтесь рыцарем, господин адмирал. И предоставьте мне с энтузиазмом делать грязную работу.
Рейхенау слегка развел руками.
— Я тоже не знал, что вы так чувствительны. — Он усмехнулся. — Общение с вашей эскадрой оставило... незабываемые впечатления.
— Да, — сказал Гаррис. — Да, я поддержал проект с посылкой этой эскадры к вам. Инициатором не был. Но поддержал. Не постесняюсь сказать, что эмоционально мне гораздо приятнее воевать с этим чудовищным режимом Гондваны, чем с вашей империей. Но эмоции — в делах плохой советчик. Энтузиазм, говорите... Пожалуй.
Рейхенау вопросительно приподнял брови.
— Вы же передали нам разведывательные данные, — сказал Гаррис. — О том, что там происходит. Я присутствовал на обсуждении, когда президент Мятлев это все прочитал. И он таки проявил эмоции, да... Еще какие... Бросать в топку столько людских ресурсов — прежде всего неразумно. Все равно что сжигать непереработанную нефть. Эти "люди-птицы", судя по всему, гордятся собой... а на самом деле их социальная система — это очень грубая работа. Невыносимо.
