- Большевики всегда твердые, а родители тут ни при чем,- сказал юноша недовольно.- Матери боюсь на глаза показаться... и дело не в том, что боюсь, а в том, что она все-таки женщина, а я терпеть не могу женских слез.
- Вы сами-то не расчувствуйтесь.
- Еще чего!.. А потом глупо вышло, и она на этот раз будет права, а мне крыть нечем. Я всегда все на ура брал, и из-за этого мы постоянно сражались, и всегда все вывозило, а тут на такой ерунде напоролся. Идиот, форменный идиот. Полчаса назад могло ничего не быть.
Через час, когда операция была сделана, в коридор Института поспешно вошла красивая, лет сорока женщина в сером картузике, с туго набитым портфелем.
С нею был огромного роста военный в длинной, почти до пола шинели, с длинным разрезом назади и мелкими пуговичками на нем.
У женщины был встревоженный вид, который она, видимо, скрывала решительными, как бы раздраженными жестами.
- Где комсомолец, попавший под трамвай? - резко спросила она у сиделки, которая несла по коридору стопку выглаженных наволочек с мотавшимися тесемками.
- Обратитесь к дежурному.
Женщина остановила проходившего по коридору врача в пенсне и сказала:
- Мне нужно видеть моего сына, попавшего под трамвай. Он жив?
- Все в порядке,- сказал доктор,- но мы не пускаем родных, потому что всяческие причитания и слезы только портят дело, а облегчения не приносят.
- Какие причитания? Какие слезы? Да пойдите вы к черту,- сказала женщина,мне нужно видеть сына, чтобы сказать ему несколько слов.
Доктор пожал плечами, как бы отмечая слишком решительный характер посетительницы, и сказал:
- Хорошо, наденьте халат, пройдите, только помните: слез никаких! Ему, наоборот, нужно что-нибудь энергичное, подбадривающее.
- За этим дело не станет,- сказала женщина и, надев халат, бодрым шагом, каким командиры выходят к выстроившимся частям, пошла в палату.
Военный тоже надел халат и удивленно в нем осмотрелся, так как он был ему выше колен, как крестильная рубашка.
Женщина вошла в палату, окинула быстрым взглядом комнату и остановилась глазами на сыне.
Тот, повернув голову на стук знакомых крепких шагов, смотрел на мать и сделал попытку сконфуженно и приветственно улыбнуться. Но улыбка его осталась без ответа.
- Идиот, дурак! - сказала мать. - Я так и знала, что ты этим кончишь.
Комсомолец смотрел на мать, и на лице его боролось несколько выражений. Наконец он сказал:
- На этот раз тебе посчастливилось сказать истинную правду. Я уже высказывал здесь аналогичное мнение. Хуже всего то, что я оказался перед тобой мальчишкой.
- А ты думал, кто же ты?.. Ну, ладно, руки нет - черт с ней, живут люди и без рук. Я спокойна, отец тоже будет спокоен. Важно, что сам остался жив.
- Зато это уж в последний раз со мной такой камуфлет,- сказал сын.- Ну, ладно, писать выучусь, как говорит доктор, левой рукой, на строительстве за все буду отдуваться головой, а в футбол с одними ногами еще лучше играть меньше штрафных будет. Дядя Саша, правда?
- Обойдется,- сказал военный добродушно,- важно, что голова осталась цела. Без нее было бы несравненно хуже.
- Отцу что передать? - спросила мать, не разделив шутливого настроения брата.
- Что ж ему передать? Скажи, что дурак кланяется.
- Сестре?
- Сестре - что идиот кланяется.
- Завтра зайду узнать, прощай.
Женщина вышла из палаты, но в коридоре пошатнулась и, схватившись за голову, остановилась у стены коридора. У нее целым ручьем хлынули прорвавшиеся вдруг слезы.
- Ну, поправляйся,- сказал военный, поощрительно подмигнув племяннику и не заметив состояния сестры,- чтобы через месяц быть молодцом и хоть с одной рукой, но геройски защищать СССР на всех фронтах.
- За этим дело не станет,- сказал племянник угрюмо и прибавил: - Что же она ни одной слезинки-то не проронила? Неужто уж я для нее...
И вдруг с блеснувшими на глазах слезами замолчал, до боли закусив губы.
КАРТОШКА
(Посвящается головотяпам)
На дворе многоэтажного дома с большими подвалами стояла толпа народа: рабочие в пиджаках, женщины в платочках, интеллигенты.
Все они смотрели в раскрытую дверь подвала с таким выражением, с каким смотрят на дверь дома, где лежит покойник.
- Что же с ней теперь делать-то? - спросила одна из женщин.
- Что с ней делать - это-то известно: конец ей теперь один, а вот как делать - это вопрос другой...
- Прямо жуть что делается, от Сенной площади слышно.
- Лучше не заблудишься, сразу домой дорогу найдешь, особенно ежели пьяный,- сказал рабочий в кожаной куртке с хлястиком позади.
Пробегавшие мимо ворот пешеходы испуганно хватались за носы и спрашивали:
- Чтой-то тут такое?
- Картошка,- равнодушно отвечал кто-нибудь.
- Что ж вы ее до чего довели?
- А ты лучше бы спросил - нас она до чего довела? Скоро всем домом руки на себя наложим.
- А с чего с ней это сделалось-то? - спрашивала рябая женщина в платочке.
- С чего... Помещение не приспособлено: в подвале трубы от отопления, ну, она и распустила слюни.
Во двор вошла бригада из пяти человек. Один из них, в распахнутой овчинной куртке и высоких сапогах, бодрым шагом начальника подошел к раскрытой двери подвала, откуда шел какой-то пар, и скрылся в этом паре. Но через минуту вылетел обратно.
- Ага,- сказал кто-то из толпы,- вышибло? Это, брат, тебе не канцелярия райкома.
- Вот что,- сказал бригадир,- это зараза, и больше ничего.
- Благодарим за разъяснение,- отозвался комендант в телячьей фуражке,- ты сейчас только сообразил, а у нас уже целую неделю форточек по всей улице открыть нельзя.
- Ну, и, значит,- конец ей один: на свалку. Или вообще как-нибудь уничтожить.
- А, вот в том-то и вопрос, как ее уничтожить. Тут, брат, все средства перепробовали, всем своим хозяйкам объявляли, что могут бесплатно брать сколько угодно. И те отступились.
- А вон видишь, лезут работнички-то. Хороши? - сказал он бригадиру, кивнув на дверь подвала.
Из подвала вышло человек десять жильцов дома, мобилизованных для переборки картошки. У всех глаза были мутные, осоловелые. Задний, интеллигент, очевидно, ослабевший более других, остановился, повел глазами и уныло сплюнул.
- Что же так рано?
- Укачало очень... Туда только в масках противогазных лазить.
- Еще чего не хочешь ли? Пойди, опростайся, только всего и разговору.
Комендант, вдруг решившись, спустился в подвал. Но сейчас же выскочил оттуда и плюнул.
- Сволочи работнички, что же вы наделали?..
- А что?
- "А что"? Ведь вы на отобранную хорошую-то прелой навалили. Что цельную неделю отбирали, то вы в один день изгадили.
- А черт ее разберет, где она хорошая, где плохая. Она в грязи вся: что ее на зуб, что ли, пробовать?
- Да ведь вам сказано: направо - хорошая, налево - плохая. А вы что?
- Да ведь это как стоять... Ежели туда передом - будет направо, а ежели задом, выходит налево.
Во двор вбежал какой-то человек с напряженным и растерянным выражением лица.
- Вам что?
- Извините, уборная где тут?
- Вы грамотный или нет? На воротах, кажется, ясно написано, что общественной уборной не имеется,- сказал комендант.
- А я было на ветерок бежал...
- Он "на ветерок" бежал. Тут, брат, этот ветерок по всей улице гуляет. Этак за три версты сюда будут прибегать.
Заблудший сконфуженно скрылся.
- И как на грех площадь близко,- сказал рабочий в кожаной тужурке.- Как базарный день,- народу съедется пропасть; настоятся там за день, так не отобьешься: они все сюда, как мухи на мед.
Комендант встал с бревна, на которое присел было отдохнуть, и, подойдя к подвалу, крикнул:
- Ребята, ну, как у вас там?
- Страсти господни.
- Где тут хорошая? - послышался голос из подвала.
- Направо хорошая, налево плохая.
- А как направо: задом к двери или передом?
- Задом...
- Ну, значит, направо.
- Мать честная, а мы налево навалили.
Комендант бессильно махнул рукой и сказал:
- Черт с вами, валите, куда хотите, она все равно нас доконает, и задом и передом.
МОСКОВСКИЕ СКАЧКИ
По проезду бульвара вдоль трамвайных рельсов растерянно бегало несколько человек с таким видом, с каким бегают охотничьи собаки, потерявшие след дичи.
- Что за черт, куда ж остановка-то делась?
- Вон она! Ее вперед на полбульвара махнуло. Все бросились вперед и через минуту выстроились в очередь на новой остановке.
Их догнал какой-то веселый парень в кепке на затылке.
- Остановку-то опять перенесли? А я, собака ее возьми, минут десять на прежней простоял. Вон там уж опять народ собирается.
В самом деле, вдали, по середине бульвара, уж набралось человек десять. Нахохлившись под дождем, они терпеливо ждали. И как только показался трамвай, быстро построились в очередь.
Но трамвай прокатил мимо. Все удивленно смотрели ему вслед.
- Стойте, стойте! Куда ж поехали-то?
Потом, спохватившись, бросились догонять его на новой остановке.
