— Солнце мое, а в честь кого названа сама дивизия?
— Знаешь, никогда не задумывался. У нас ведь на слуху всегда две подмосковные дивизии были: Кантемировская и Дзержинского. Привыкли…
— Вот я и говорю: так проходит мирская слава. Уверена, лет через пятьдесят многие будут свято уверены в том, что вторая дивизия получила свое имя в честь какой-нибудь станции. Хотя, станцию уже давно переименовали в Лубянку… Слушай, объясни мне, бога ради, зачем нужны все эти бесконечные переименования? Ладно, с Железным Феликсом более или менее понятно. Но Пушкин-то чем помешал? Антон Павлович Чехов чем не угодил? Герцен, наконец, в чем провинился?
— В том, что разбудил декабристов.
Я посмотрела на своего друга с огромным соболезнованием.
— Вот из-за таких, как ты, держава и развалилась. Бывший сотрудник государственной безопасности не знает, кто кого разбудил. У вас что, политпросвещения не было?
— Я что-нибудь напутал?
— Еще как! Переврал, между прочим, не абы кого, а самого дедушку Ленина. Тот же четко объяснил: декабристы разбудили Герцена. А уж он бабахнул в «Колокол», после чего из искры разгорелось пламя. Ты вообще-то в какой стране живешь?
— А шут его знает! — безмятежно отозвался Андрей. — Наверное, в стране чудес. В любом случае, жизнь дается нам один раз, и прожить её как-то надо.
— Н-да, живем, конечно, один раз, зато каждый день, — философски вздохнула я. — Пойдем, съедим шашлык. Воспользуемся одним из преимуществ новой экономической политики…
На берегу пруда было достаточно многолюдно, но отыскать свободный столик в только что открывшемся летнем кафе удалось практически сразу. Единственным минусом было то, что в непосредственной близости от этого столика расположилась какая-то уж очень развеселая компания, причем сугубо мужская. Ненормативная лексика давно и прочно вошла в обиход моих сограждан и соотечественников, но, по-моему, ею стали все-таки злоупотреблять. С моей, сугубо интеллигентской точки зрения, материться нужно редко, но метко. А когда краткое непочтительное обозначение особы женского рода на букву «б» употребляется через два слова на третье, общий эффект снижается, а информативность по-прежнему остается практически нулевой.
Андрей принес две тарелочки с шашлыком, пиво и, заметив мою брезгливую гримасу, принял её на счет продуктов питания.
— Ты же сама предложила шашлык, а теперь косоротишься…
— Я не тебе косорочусь. Меня лексика соседей нервирует.
Андрей прислушался и усмехнулся:
— А ты отрешись. Думай о вечном и светлом. И не усугубляй, за такое поведение сейчас даже пятнадцать суток не дадут.
— Что ж, постараюсь не усугублять, — кротко вздохнула я. — Хорошо, что с нами нет малолетних детей. Страшно подумать, чему они могли бы научиться у невоспитанных взрослых дядей.
— Да конкретно — всему, — именно в этот момент повысил голос один из мужской компании. — Всему базару могу объяснить на пальцах. А кто не понял — тот…
Говорил мужчина неопределенных лет, внешность которого четко укладывалась в определение «плюгавый». А на фоне окружавших его вполне нормальных и даже упитанных парней он выглядел вообще заморышем-замухрышкой. Тем не менее, слушали его с некоторым даже почтением. Так мне, во всяком случае показалось.
— Не заводись, Черномор, — открыл было рот один из слушателей, но тот, кого он назвал по имени сказочного персонажа, только ещё больше распалился.
— И ты помолчи! За кайфом ко мне придешь, правильно? Значит, должен уважать. А то сядешь на голодный паек. Или вообще урою, мне это — раз плюнуть. И ничего мне за это не будет, я психический инвалид. Понятно? Одна вот довыступалась…
— Слушай, — шепотом сказала я Андрею, — по-моему, это местная мафия. И ведь до чего обнаглели — открыто свои дела обсуждают.
— Ты неисправима, — покачал головой Андрей. — В каждом алкоголике с зачатками паранойи тебе мерещится особо опасный преступник. Расслабься, дыши воздухом. И не подслушивай чужие разговоры, это нехорошо.
— Если бы не матерились… — вздохнула я. — Нет, в развитых странах все-таки народ культурнее, даже среди мафии. Пристрелят молча — и ладушки. Все, больше не буду. Тем более, что этого типа я видела несколько раз в нашем дворе. По-моему, мы соседи, а с соседями лучше дружить. Или хотя бы поддерживать отношения дружелюбного нейтралитета.
— С таким соседом лучше вообще не иметь никаких отношений, — абсолютно серьезно ответил Андрей. — Я сейчас случайно встретился с ним глазами. Так вот, могу сказать тебе, как профессионал: тормозов у мужика нет. И он не алкоголик, тут я промахнулся. Наркоман со стажем, самый тяжелый вариант.
— Ну, не знаю… По-моему, я его видела, когда он в машину садился. В собственную. И очень, хочу сказать, недешевую. Разве наркоманы водят машины?
— Представь себе. Это безопаснее, чем пить, для них, то есть, безопаснее, потому что дуть в трубочку гаишнику они могут сколько угодно. Для окружающих, конечно, беда. А ты уверена, что видела именно его? Что-то он не тянет на владельца роскошного авто. По идее, у него вообще ничего ценного уже не должно остаться. Господи, Наташка, мы с тобой уже сами спятили на криминале! Нашли о чем говорить!
— Так уж человек устроен, — философски заметила я. — Любит покопаться в чужой грязи, правы ученые, из мира животных к нам ближе всего не обезьяны, а именно свиньи. Прикинь: почему при любом несчастном случае вокруг немедленно собирается толпа зевак? Потому что — за редким исключением — всех всегда, как магнитом, тянет посмотреть на чужое несчастье. Или хотя бы обсудить его. Так что я, скорее всего, без работы не останусь: в детективе же всегда есть жертва или жертвы — таков закон жанра. И приятно уже то, что несчастье случилось с кем-то еще, а не с тобой. И вообще…
— И вообще и в частности ты, наверное, права, только грустно все это. Я вот думаю, что в прежние времена я бы однозначно вмешался: проверил бы личность этого субъекта и сдал, куда надо. А теперь, представляется, что себе дороже выйдет. Вот тебе и демократия во всем её разгуле… А знаешь, сейчас даже Павел бы ничего делать не стал, окажись он на моем месте.
— Что значит — «даже Павел»?
— А ему всегда больше всех надо было. Выгодно ему, невыгодно — обязательно в самое пекло полезет порядок наводить. Характер… Но и его укатали общими усилиями. Если бы ещё и тебя отучить лезть в сомнительные авантюры…
— Если бы у бабушки были колеса, была бы не бабушка, а автобус. Пошли домой, уже темнеет. Видишь, я исправляюсь, приключений на голову не ищу.
Как выяснилось, в этом и не было особой необходимости. Приключения, как всегда, нашли меня сами. Хотя я, если честно, не слишком сильно этому сопротивлялась.
Глава восьмая
Сказать, что таких торжественных похорон, какие устроили Боссу-Попугаю, Москва давно не видела, — невозможно. В последние несколько лет Первопрестольная, пожалуй, отвыкла только от пышных траурных церемоний на главном кладбище страны — напротив Гума. Подзабылись длинные очереди скорбящих граждан в Колонный зал, ушли в прошлое торжественные военные марши за гробом на лафете, душераздирающие нотки в голосах дикторов, сопровождающих церемонию, орудийные залпы…
Да и Колонный зал, кстати, отдали в долгосрочную аренду под какое-то варьете — вот уж, наверное, когда дружно перевернулись в гробах и дворяне, танцевавшие здесь на своих пышных балах, и вожди пролетариата, чинно лежавшие на возвышении в море цветов. Что ж, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Похороны перестали быть одним из видов государственных праздников.
Зато погребения на «престижных», то есть расположенных в центре города, кладбищах стали практически ежемесячным бесплатным развлечением для граждан. С одинаковыми почестями хоронят и жертв бандитских разборок, и выдающихся в чем-то деятелей. Разница заключается только в том, что роскошные памятники на могилах жертв возникают как по мановению волшебной палочки, а выдающиеся деятели ждут такого знака внимания годами. Иногда — дожидаются, что, впрочем, нехарактерно.
Босса хоронили на Ваганьковском кладбище, прочно вошедшем в официальный список подлежащих осмотру достопримечательностей столицы, и занимающем третье место в негласном списке престижных некрополей. Хоронили не в начале кладбища — покойник не был ни Высоцким, ни Кантаришвили, — а на одной из первых аллей, где каким-то чудом сохранился дореволюционного изготовления склеп в виде чугунной беседки. Эту самую «беседку» несколько лет тому назад Босс лично оформил на себя в качестве места последнего успокоения, завещав со временем положить рядом с собой любимую жену. Пожалуй, эта статья завещания, была небольшой ложкой дегтя в бочке меда, доставшейся Императрице вместе с миллионами и прочим имуществом супруга. Небольшой, но, к сожалению, не единственной.
